Книга XIII

Тадеуш первым вошёл и, тряся руками, Дверь за собой закрыл «Ох, никого нет с нами Ах, Зося! Ах, Зосенька, как же неудобно! Посмотри на штаны, совсем там не свободно!» Слёзы роняет Зося и руки ломает, Ведь её, до жути, незнание пугает. Не знает она, стоит ли мужа целовать, Или рыдать, али вовсе, сквозь землю упасть. Потому стоит, молчит, а Тадеуш скоро Стал к церемонии ложе готовить споро. С тех пор, как свадебной кареты поостыл след, В голове только одна мысль и это — минет. (Штука эта в Литве была мало известна. Сейчас уж знакома, но нотами протеста Кроют её дочек брегущие матроны И ксендзы, что её критикуют с амвоны.) Шляхтич во Франции очень долго учился И в таких вот делах неплохо наловчился. Любил он лизать, и мысль поддерживал яро, Что минет лучше траха, ни много ни мало. Ведь у члена есть лишь чувство осязания, Язык же вкусом распаляет желание. Кроме того, все чувства, может кроме слуха, Важны, когда язык у девичьего пуха. К примеру, запах пизды… Да и зрения дар Увидит больше, чем слепого хуя нектар. Так подумав, стал Тадеуш баловать жену, Вначале поцеловал он ей ручку одну, Потом, сев на кровать, он позволяет себе Найти, под платьем, два малых бутона в тепле. Взял пан одну сиську, вслед за ней и вторую Обе были красны и росли не впустую. Стал он эту грудь целовать — долго и страстно, Потом уста оторвал и по-пански, властно, Платье Зосе любимой на голову кинул И трусики кружевные вдоль ножек двинул. Подарок тётки Телимены на пол упал, Парень ножки даме раздвинул, бельё убрал. И стал он жену прямо у бедра целовать, А мысль её о защите стала утихать. Ломаться девушка нынче долго не стала — Была девой, и об этом не много знала. Теперь же, стыдливо лицо пряча в подушку, Показала девичью тайную опушку, Скрытую глубоко средь золотистых волос, Будто малый цветок что среди пшеницы рос. Тадеуш, словно мастер, принялся за минет — Стал лизать сверху, неся возбуждения свет. Стала Зося, стонать, молить и даже кричать, Тадеуш же не силах ей в этом отказать. Вошёл он глубже, языком как буром вращал, И рук он ни снизу, ни сверху не убирал. Язычину свою глубже и глубже втыкал, Задыхался и давился, волосы глотал. Вращал он все сильнее, не зная глубины, Наконец простонал и кончил… Прямо в штаны. Немного отдохнул он, держась за подушку, Носом и устами упираясь в пиздушку. Наконец, он встал с ложа, от Зоси отошёл, После чего быстро рукой по усам провёл, И стал раздеваться. Снял он ремень с кутасом, Стянул высокий сапог и контуш с жупаном. Снял шаровары и рубашку вслед за ними, Отбросил штаны, ибо были никакими. В итоге, сел он на кровать, глубоко вздохнул, По яйцам себя погладил, на жену взглянул. А платье её, закинутое к голове, Открывало тропу к грудкам, пупку и пизде. Вид этот вновь пана Тадеуша возбудил, И был он к бою готов, хоть недавно спустил. Стал он раздевать жену и поправлять кровать, Пока у него член не сможет нормально встать. Зося же, отбросив всякое смущение, На хуй смотрела, побеждая волнение. Ведь до сих пор о хуе она мало знала — Как-то раз, что-то девочка-слуга сказала. Ну и разок, когда лежала в тени сада, Узрела парня который, где-то у склада, Отливает, держа что-то в толстенных руках, И жёлтые капельки там внизу, на цветах. Хоть тётка ей много об этом рассказала, Зосю эта вся тема ужасно смущала. Но теперь, будучи женой, дева признала, Что надо ей всё это узнавать сначала. Потому спрашивает: «Зачем нужен такой, Секунду назад маленький, теперь уж большой? О! Как же он тут вытянулся весь краснея, Длинный и гладкий, будто гусиная шея. Ой, а что же это под ним, как уши зайца?» Тадеуш с гордости нотами — «Это яйца. А то, что вызвало удивления чувство, Звать надобно просто, как есть — это хозяйство. Членом порой кличут, хотя чаще бывает Что люди его просто хуем называют. Руку, голову и ногу лишь так и кличут, Этот же орган, порой, как только не тычут. Вон, тот же Судья, брат отца, иногда скажет, Что жар во дворе ему его куську режет. Подкоморий свой часто валом называет, Войский своего загонщиком обзывает, Мацей говорит — Висельник, ибо не стоит, А Гервазий часто мальцам дворовым кричит — «Не играйся с птичкой.» Ну, а Янкель цимбалист Зовет драконом, а вот улан-кавалерист Свой может кнутом довольно часто называть А учёные будут просто «пенис» писать.» И так Тадик пример за примером приводит, Желая показать, как его хуй пердолит. И вот, пан, желая похвастаться товаром, Стал двигать тазом своим, да всё, увы, даром. Дыхание сбилось, да и сам сильно вспотел, Но понял Тадеуш, пока над женой пыхтел — Трахая, досель, шлюх из французской столицы, Легко его хуй проникал в пизду девицы. Эта же не знала ещё члена ничьего, Куда уж ей вместить такой хуй, как у него. Ведь не было в то время, ох, добрые люди, Ни в Польще, ни в Литве и ни на святой Жмуди[1], Ни среди мелких дворян, ни среди знатных лиц, Ни среди Хорешко и даже не средь Соплиц, Ни среди Радзивиллов, князей из сильнейших, Ни среди Добжинских, тех воинов храбрейших, Ни средь Бартков и Матьков[2], что будто на подбор, Ни даже среди всей околичной шляхты свор, Не было никого с хуем таким как его, И не стеснялся Тадеуш друга своего. И для гордости такой он имел причины — Полное ведро воды держал хуй мужчины. Член Тадеуша мерил дюжину без дюйма, Толстый, как кисть и твёрдый, будто стали уйма. Хуй, закалённый в работе, ведь редко лежит, Яйца, будто дерево яблоки, волочит. Разве что Гервазий, ещё по молодости, Был известен всем людям с такой же «гордости». И даже вот сегодня, порой шляхтич пытал, Что у него побольше, ножик или же «вал».[3] И этот вот хуй Тадеуш в Зосю толкает, А она лишь лежит, да тихо наблюдает. Только смеётся Зосенька, лёжа на боку, И, будто ребёнок, играет — «ку-ку, ку-ку.» Вдруг, член Тадика схватив, как некий корешок, Зачитала девочка вот такой вот стишок: «Беги мышка в дыру, Не попадись коту. Тебя он раздерёт, И мышечку убьёт» «Мышка?» — Крикнул парень очень даже сердито. — «С мышкой какой-то равнять этого бандита? Сейчас тебе мышку покажу — пожалеешь, В дырку его зовёшь? Сесть потом не сумеешь.» Так сказав, встал с ложа и пошёл на ступени, Где жира бочка стояла, короче, в сени. Рукой он жир зачерпнул и по члену провёл, До состояния жирной колбасы довёл, Такой, какая на Пасху висит в кладовой. Потом он вернулся, чтобы заняться женой. Потрогал щель руками, пальцами раздвинул, Хуй свой туда приставил и его же двинул. Раскрылись врата, треснуло что-то там тихо, И въехал хуй в пизду, да въехал крайне лихо. Так заболело Зосе — даже разревелась, Закричала и на кровати завертелась. «Вытащи, ну же, живо, это очень больно.» Но Тадик не слышит и ебёт её вольно. Руки под попку засунул — так Зосю мучил. Стонал, пыхтел он, пока, наконец, не кончил. Пять раз, потом, ещё в игру эту он сыграл, Пять раз он так кончал, пока сильно не устал. Сбросил жену с себя, будто инструмент старый, А хуй то всё стоял, хоть и был он усталый. Ну, а с зарёй, пан повернулся лицом к стене, Как это принято у мужчин, жопой к жене, Яйца почесал и одеяло подтянул, Глубоко он вздохнул и, наконец-то, уснул. Однако Зосенька не спит, лёжа в постели, Спать и не думала, её глазки блестели. Досель, будучи девой, боялась ужасно, Теперь, узнав, поняла, что это прекрасно. Хочет мужа будить, но тот овец считает. Зося его обнимает и хуй хватает. К верху его подняла и пальцами сжала, Наконец, голову пригнула и в рот взяла. Как дитя через соску пьёт мамы молоко, Так и Зося хуй Тадеуша сосёт легко. Хоть без опыта совсем, но она не дáвится… А тут уже и муж её просыпается: «Говорил капитан Рыков, я же повторю Бабу членом не пугайте, ей-то похую. Пока хер висит, баба и будет бояться, Но стоит лизнуть, всё иначе может статься. Говорят, что Суворов как-то сказал: «Братцы, Да у смелых рыцарей, хуи баб боятся.» Но хочу припомнить, что, без всяких там прикрас, Кончал я сегодня не мало — целых шесть раз. Хуй надобно беречь, дай-ка ему отдохнуть, Если хочешь, могу я снова пизду лизнуть. Но члену, пока-что, дай немного полежать, И утром я, снова, смогу тебя им ебать. Покажу я тебе шалостей разных кучу, Да таких, что и член, и пиздушку замучу. Можно перед зеркалом, сидя или стоя, Верхом, на боку, или раком ждать прибоя. Можно между сисек, или, вот такой совет — Можем с тобой мы сделать обоюдный минет. Конечно, если знаешь что это… Но, жена, Будь добра, подожди, пожалуйста, до утра.» Услышав это, девушка глазки сомкнула И, прижавшись к мужу, тихонечко уснула. И снилось Зосеньке это вот брака счастье, Которое познала она в одночасье.

***

[1] Раньше, в польском языке, Польша писалась как «Польща»; Жмудь — Жемайтия. [2] Польские сокращения имён Варфоломей и Матвей. Имена второстепенных персонажей книги. [3] Гервазий, один из персонажей произведения, имел большой меч, который назывался Scyzoryk, на русском — перочинный ножик.