There is no justice without sin

      Ночью тени сливаются воедино, стремясь поделиться последними сплетнями. Именно под покровом ночи происходят нежелательные встречи, которые никогда не произойдут при свете дня — тайны и предательства живут исключительно во тьме, в хитросплетениях липких сетей лжи и обмана.       Эшли выключила ночник у изголовья кровати и блаженно укуталась в мягкое пуховое одеяло. Тени уличных деревьев начали свой еженощный шаманский танец на стенах спальни, погрузившейся в ночную тишину и густую темноту. Она уже прикрыла глаза, готовясь провалиться в сладкие объятия Морфея, как ощутила оголёнными плечами лёгкое дуновение прохладного ветерка.       — Хотя бы окно за собой закрывал, — сквозь сон проворчала девушка, не оборачиваясь к пришедшему. Поначалу ответом на всё ей была звенящая тишина, но в следующий миг послышался обречённый вздох и тихий скрип закрывающегося окна.       За последние месяцы в её жизни произошло столько пиздеца — всё так запуталось, что вовек не распутаешь и не разберёшься что к чему. Одной из причин путаницы стал Кларион Блик — слетевший с катушек маг-психопат с адским котом-фамильяром да карминовыми ослепляющими вспышками магии. Самозваный Лорд Хаоса, от которого одни кожа да кости, да начищенный до блеска деловой чёрный костюм.       В последнее время он часто проникал ночами через окно в её спальню, коротая время до рассвета, — порой немного больше. Иногда они устраивали марафон фильмов, просматривая без пауз одну киноленту за другой. Но чаще всего предавались греховной страсти в переплетении изящных худых тел или же по-простецки общались ни о чём, на любые темы, которые не затрагивали больные темы, такие как принадлежность разным командам и якобы неправильно выбранную сторону Константин.       Тикл уже привычно спрыгнул с рук хозяина и залез под кровать — туда, где его ждала уютная тёплая лежанка да миска уже замёрзшего молока. Сам же Кларион аккуратно присел на край широкой постели, Эшли обернулась к нему, подозрительно сощурившись:       — Не боишься, что частые встречи грозят раскрыть нас перед «Светом» или Юным Правосудием?       Глупый вопрос; разумеется, не боится — иначе бы не пришёл в очередной раз. Глубина чернильных глаз вскрывает вены, вынуждает тонуть в них, захлёбываться отчаянием; губительный омут, который уже затащил в коварные сети из липкой скользкой тины пропащую душу полубогини.       Кларион по щелчку пальцев раздевается — уже тысячу раз проделано, проверено. Он не боится, что в любой момент может войти Джон Константин и тогда ему однозначно пиздец; не боится, потому что Эшли давно установила на собственную комнату чары звукоизоляции и антислежения. Витчбой без приглашения, в одном нижнем белье, — знакомый аромат одеколона и манящее тепло изящного бледного тела почти сносят ей крышу, она еле сдерживается, чтобы в который раз не впиться в знакомые тонкие губы, не предаться безумной похоти — залезает под одеяло и придвигается (не)позволительно близко.       Она уже забыла, когда последний раз засыпала в одиночестве. Ей теперь непривычно, когда под боком холодно, и причина явно не в одеяле.       — Лекс или Сэвидж могут что-то заподозрить при твоём зачастившем отсутствии, — резонно заметила Эшли, на что получает ядовитую, до боли самоуверенную усмешку.       — Пусть думают, что я отправился уничтожать Материнский Ящик. Им нет дела до моих похождений, где я и с кем, — Кларион целует висок, обдавая лицо горячим дыханием, от которого сердце колотится, как умалишённое. Лишь остатки рассудка удерживают от распирающего желания завладеть им, в который раз потрахаться с этим невыносимым ублюдком.       — Извини, я сегодня дико устала, поэтому предпочла бы этой ночью выспаться, — холодно отрезает Эш, рывком переворачиваясь на другой бок, старательно игнорируя пьянящий аромат мужского одеколона. Как назло, Кларион придвигается ещё ближе, нежно приобнимая за талию — по телу предательски бегут мурашки; особенно сложно сдержаться, когда ягодицами ощущаешь даже сквозь тонкие слои одежды возбуждённую горячую плоть. — К тому же, завтра может позвонить Калдур и выпнуть меня пиздить кого-то из ваших, так что я лучше посплю.       Она спиной чувствует ухмылку на ужасающе-красивом лице, безумно хочется резко двинуть локтем, чтобы Витчбой не зазнавался — тем не менее, он уже почувствовал почти удавшуюся ложь в её голосе. Конечно, он знает, что ей завтра никто не позвонит.       — …свали отсюда, Блик, — Эшли предпринимает последнюю, тщетную попытку спровадить его, хотя у самой противно щемило в груди — она упорно не хотела, чтобы он уходил. И, тем не менее, мнимый долг перед командой нещадно душил, когда она осознавала, что днём тренируется в Горе Справедливости вместе с Канарейкой и бьёт морду тому же Лютору, а ночью — без зазрения совести трахается и делит постель с тем, кого должна бы на месте прикончить.       — У меня, считай, выходной, милочка, — практически шипит ей в ухо Кларион, — Полезная штука, знаешь ли. Советую и тебе на время послать Юное Правосудие и отдохнуть. В крайнем случае, ты можешь перейти на мою сторону — предложение никогда не потеряет свою силу.       Она в ярости оборачивается к нему, меча молнии в тысячи вольт при таком безрассудном предложении, грозясь взглядом испепелить нагло развалившегося в её постели Витчбоя. Полукровка не могла и не хотела признаваться даже самой себе — его заманчивое, словно неоновая вывеска в ночи, предложение с каждой их встречей, которых быть не должно, облачается в логичность и последовательность. Преданность команде, которая никогда её не принимала, которая тайно ненавидела её (потому что боялись), казалась чьей-то выдуманной иллюзией, галлюцинацией, ничего не значащим законом. Ей никогда не было места среди протеже супергероев — она не такая, как они; она такая же, как Кларион — прокуренная циничная стерва, думающая исключительно о собственной выгоде.       Ещё мгновение — и ладони заискрят изумрудным сиянием.       А Кларион ухмыляется ещё шире, грозясь схлопотать звонкую пощёчину — желательно, с глубокими кровоточащими царапинами.       — Я тебя не тороплю, — мягко произносит он, проводя чёрным острым ногтем по её бледной впалой щеке, — Когда всё поймёшь и будешь готова — тогда и озвучишь окончательный ответ.       Любовники вне закона, находящиеся по разные стороны бесконечной, до ужаса банальной войны между добром и злом, где нет нейтральной стороны — только разделение на исключительно чёрное и абсолютное белое.       Полукровка, раздражённо скривившись, снова отворачивается от Ведьмака — она никогда вслух не признается в его правоте. Ей никогда не было места в Юном Правосудии. Её место — рядом с этим безумцем, в сиянии карминового ореола. Который вскоре должен будет разбавиться вспышками изумрудной магии.       Он без разрешения скользит тонкими ловкими пальцами ей в трусики — она до скрежета стискивает зубы, чтобы не поддаться накрывающей с головой волне возбуждения от запретной близости. Эшли намертво вцепляется в руку наглеца, глубоко впиваясь ногтями в бледную кожу, после чего резко отстраняет, к распирающему удивлению (и возмущению) Витчбоя.       Полукровка, мрачно хмурясь, в мёртвой тишине переворачивается на живот, крепко обнимая подушку — старательно отстраняясь от лежащего рядом с ней Блика.       — У меня задержка, Кларион, — тихо произносит она, словно опасаясь, что стены подслушают и непременно передадут эти слова её забухавшему в хлам отцу. Витчбой ошеломлённо замирает, словно молнией поражённый, такими новостями, но шок длится от силы пару секунд, после чего он, непривычно мрачный и тихий, притягивает полубогиню к себе:       — Делала тест?       — Пока нет.       — Тогда рано делать выводы, — Витчбой ласково целует острое плечо, подавляя желание зарыться носом в ворох коротких сине-чёрных волос, от которых привычно-знакомо пахнет перегаром, крепким кофе и сигаретным дымом. Она дико напряжена. — Задержка может быть из-за стрессов.       — А может, из-за того, что кое-кто не любит пользоваться презервативами, — гортанно рокочет девушка. Ей безумно хотелось зарыться лицом в подушку и как следует прореветься, да не при Кларионе давать слабину в виде слёз. С трудом переведя дыхание, Эшли хрипло шепчет: — Как бы там ни было, в случае чего, я сделаю аборт.       Кларион рассерженной змеёй взвивается, подскакивает, как ужаленный, — того и гляди, готов в порошок стереть подругу за подобные мысли; того и гляди, что знакомые чернильные глаза сменятся угрожающим алым. Но с трудом берёт себя в руки, опускаясь обратно в постель, хотя лицо по-прежнему перекошено в раздражении.       — А меня ты не забыла спросить?! — практически шипит Ведьмак, чувствуя себя особо ущемлённым. Она лишь кидает на него усталый взгляд через плечо — колдуна словно окатили ледяной водой: настолько убитым и измученным выглядит посеревшее лицо Константин. Определённо, за эти дни задержки она успела себя извести доводами и мыслями — одна страшнее другой.       — Кларион, так будет лучше, — обречённо выдыхает она, аккуратно оборачиваясь к нему и носом утыкаясь в плоскую грудь парня, от которой знакомо пахнет терпким одеколоном вперемешку с неповторимым ароматом мужского тела. Утыкается в поисках понимания, поддержки и даже в какой-то мере защиты. — Мы всего лишь подростки. Подростки, втянутые в никому не нужную войну. Если с тем, что я могу стать слишком молодой матерью, ещё как-то могу смириться, то с тем, что наш ребёнок может пострадать, оказавшись между двух огней — нет.       Витчбой страшно насупился, помрачнев, как предгрозовая туча, но смолчав, признав правоту подруги. С другой стороны, точно неизвестно, что и как. Протяжно выдохнув, Кларион погладил девушку по плечу:       — В любом случае, если ничего не изменится, сходи к врачу — не хочется наговаривать, но, может, это сигнал о болезни или ещё что-то в этом духе.       Ночью обнажались все секреты, сокрытые при свете дня. Ночь предназначалась для преступников и предателей, потому что мрак скрывает тёмные стороны, не видные днём.       Лишь под покровом ночи они могли полноценно наслаждаться обществом друг друга — вдали от глупых распрей и ревнивого папаши Эшли. Ночь словно снимает все маски прочь, все становятся самими собой, а с рассветом снова надевают их.       И эта ночь не стала исключением — лишь сонно мурчащий Тикл мог слышать сбивчивые хриплые вздохи, стоны да еле слышный скрип кровати. Только ночью бледные обнажённые силуэты сливаются воедино, как смешиваются терпкие ароматы одеколона, перегара, сигарет да кофе.       Чтобы с рассветом одеться, красиво расстаться на двенадцать часов, и следующей ночью снова воссоединиться.