Без названия

С любой другой Флориан* Скендер давно бы управился. То, се, бокал вина, неуклюжий комплимент, а там и до койки недалеко. Даже если девица вроде как возражает. На худой конец, сгодилась бы амортенция. Но ходили всякие слухи насчет зелья и маледиктусов. Нехорошие слухи, очень и очень. Так что тут хочешь – не хочешь, а изволь уговаривать, или наутро даже ботинок твоих не найдут. Вот и старался Скендер – и подыскала же мамаша имечко! - обхаживал, как умел. Наряды, там, цветочки дурацкие. Клетку ейную покрывалами пообвесил, чтобы, значит, не бросались в глаза толстенные прутья. Диванчик мягкий, благовония эти жуткие, от которых вечно болит голова. Кормить, опять таки, распорядился чем поприличней. Ну и уламывал, конечно же. Словами, хотя хотелось совсем по-другому. - И чего ломаться, скажи на милость? Ну да, ты у нас красотка, разве ж я спорю? Только найди храбреца, что змеюки твоей не побоится. Они, что облизываются на тебя на представлениях – они ж и боятся до чертиков! Детишек своих, небось, пугают потом: вот, мол, ходит вся из себя распрекрасная, а потом рраз – и змеюка громадная, как проглотит – мало не покажется. Смирись, девочка. И так день за днем. Казалось бы, зачем ему это все? Флориан Скендер помнил тот день, когда узкоглазые охотники втащили в палатку замызганный ящик, бухнули на пол, покрикивая друг на дружку на варварском своем языке. Один, со шрамом через всю морду, с алой повязкой на лбу, протянул к ящику длинную палку, подцепил хлипкий с виду крючочек… Змеюк Флориан Скендер на веку своем повидал, да. Этим его не удивить было, он даже рассердился: какого же боггарта, он что им, чертов маггл? Но тут змеюка задрожала всем чешуйчатым телом, сжалась в пружину, извернулась невероятным каким-то образом – и вот уже дрожит, трясется на земляном полу тощая, грязная девчонка – лет пятнадцать, не больше, - и из одежек на ней какая-то линялая тряпка, чисто чтоб срам девичий прикрыть. Плечи голые, ноги тощие, пальцы скрючены да землю царапают – а взгляд-то, из-под спутанной челки брошенный ну чисто огонь. Не на превращение Скендер тогда купился – на взгляд этот, яростный да затравленный. Поначалу и в мыслях не было девчонку портить – там и смотреть-то было не на что, кожа да кости. Хотя зубы все на месте, белые, ровные, и волосы – что вороново крыло, густые и длинные. Отмыли девчонку, отчистили, подкормили. Флориан самолично взялся языкам обучить – родному английскому да карканью французов-лягушатников. Почти что как с дочерью собственной возился – ну и орал, конечно, когда кочевряжилась, даже по заду шлепнул однажды, забывшись. Хорошо реакция не подвела, вылетел из клетки быстрей поганого пикси. А девчонка – в змеиной своей ипостаси, яростно кидалась на решетку с той стороны. И как бешено колотилось его собственное сердце. И желтые змеиные глазищи, полные все той же затравленной ярости. Девчонке лет девятнадцать стукнуло или около того – она сама, кажется, точноне знала Все как всегда: арена, маги и магглы с открытыми ртами, стройная девушка в окружении решеток, соблазнительное, нарочно для выступления сшитое платье, темные волосы, взгляд загнанной в угол зверушки… Флориан открывает рот и повторяет давно вызубренное, оскомину набившее: про Индонезию, проклятье и прочая. Зрители – все больше мужчины, но и парочка женщин тоже – не то чтобы пожирают, а раздевают Нагини взглядами. На рожах у многих откровенная похоть. Быть может, Скендеру от них передалось. В толпе случается, ему ли не знать. Или понял разом, что девица-то созрела. Или фестрал его знает. Правда в том, что в тот вечер он, Флориан Скендер, порадовался длинному камзолу, который напялил впервые за несколько месяцев. Другую бы сразу после представления… Но с Нагини нельзя было; он и старался, обхаживал, как умел. Браслет на тонкое запястье – и непременное: «Не ломайся, дурочка». Вычурный подсвечник в азиатском стиле, еще и заколдованный светить то желтым, то красным, а то и вовсе плеваться маленькими фейерверками – и мягкое: «Только я и не боюсь». Что было, конечно, враньем – боялся, еще как. Но желание обладать было сильнее. И страх только подстегивал Скендера: это тебе не шлюха какая-нибудь, которая за деньги чего хочешь сделает, эта либо покорится, либо... Раньше, ежели припекало, находил заведение, благо их по Европе немеряно, выбирал девку помясистей – и вперед. А тут прямо одержимым сделался. Или все, или ничего. Или моей будет, или прибью к дементорам. Так и сказал однажды, терпение потеряв. И не выдержал, сгреб в медвежью свои объятья, и даже распробовать успел, каковы на вкус гневно сжатые губы. Потом скалился с той стороны решетки в узкую змеиную морду. Словно тот медведь скалился. После того, правда, подходить не рисковал – с неделю где-то. Когда сделалось совсем уж погано – заявился с очередным подарком. Высмотрел в маггловской лавке кулон в виде змейки, не удержался. - Довольно дуться, глупая, - пробасил примирительно. – Погляди лучше, что принес. Нагини смотрела, широко распахнув темные глазищи, застыв на дурацком диванчике, словно застигнутая врасплох хищная зверушка. Но позволила застегнуть цепочку на соблазнительной шее, не обратилась на сей раз. Флориан осторожно погладил напряженное плечо, шепнул удовлетворенно: - Умница. И ушел, хоть остаться хотелось до чертиков. Понимал – еще рано. Пускай посидит да подумает. Пускай окончательно смирится со своей судьбой. * цветок (лат.)