Часть 1
9 января 2019 г. в 15:03
Сасори не понимает. Почему?
В принципе, такое случается довольно редко, ведь он все же является истинным гением своей деревни и мало кто в Суне может сравниться с ним, а в искусстве кукловода равных ему нет и вовсе.
Но прямо сейчас это действительно происходит. Он не понимает.
Сасори в уме перебрал уже несколько сотен вариантов — он в этом уверен, — но тем не менее он так и не нашел логичный и правильный ответ на вопрос.
«Почему Канкуро продолжает приходить к нему?»
Не то чтобы этот вопрос был невероятно важным, от него не зависели ни жизни людей, ни его искусство, ни что-либо в Суне. Но почему-то Сасори постоянно казалось, что от него зависит весь он сам. Это было так глупо и смешно, что Акасуна и сам не понимал, как подобное ощущение может поселиться в его душе, причем засесть там так крепко, что даже марионетки и яды не смогли пересилить его и отвлечь Сасори от этих странных мыслей. И этот факт пугал ещё больше, ведь раньше его искусство справлялось со всем в его жизни.
Сасори был чрезвычайно умным человеком и не понимать что-либо он не любил, поэтому он упорно копался в своей памяти, вновь и вновь вспоминая все до каждой незначительной — как думалось тогда — мелочи.
Он познакомился с ним четырнадцать лет назад. Ну, как познакомился, скорее просто встретил.
То время стало самым тяжёлым и напряжённым в жизни гениального кукольника.
По Суне лихо расползались темные слухи о деятельности странного и замкнутого Сасори Акасуны — без преувеличения сильнейшего и опаснейшего кукловода, возможно, за всю историю мира шиноби. Святое уважение суновцев за новые фантастические марионетки очень быстро переросло в недоверие, а после и в страх перед их создателем. Впечатляющие результаты миссий Сасори, как правило, включавшие общее число погибших в количестве до нескольких сотен человек, холодное и равнодушное отношение к жизням самих суновцев и вдобавок странное, по мнению жителей, поведение быстро сложили дурную репутацию Сасори.
И на это имя пала огромная черная тень
Несомненно, Акасуна всегда был таким: сдержанным, замкнутым, тихим. А со временем эти его качества лишь усилились многократно, превратившись в нерушимое спокойствие и ледяное безразличие как ко врагам, так и к товарищам и даже родственникам.
И с каждой новой куклой, с каждой новой миссией тень на его имени росла.
А стоило только Акасуне смоделировать протезы для потерявшего руки бывшего одноклассника, как новая порция слухов — на этот раз о человеческих марионетках — до краев наполнила сознания всех суновцев, и даже его родная бабушка Чие утратила последнее доверие к внуку. Таинственная и до сих пор нераскрытая смерть Третьего лишь стала новым поводом для испуганного шёпота за спиной и подозрительных взглядов.
В подобных условиях Сасори с каждым днём всё больше убеждался, что деревня не место для него, что Суна прочными цепями сковывает его искусство, тормозит его развитие, препятствует росту и совершенствованию, а это для истинного мастера, вроде него, непозволительно.
И у Акасуны не было ни одной причины, чтобы остаться.
И когда четырнадцать лет назад Сасори возвращался от нового Казекаге в свою мастерскую, он был готов увидеть почти любого: Чие, отряд АНБУ, полицию Суны или просто какого-нибудь незначительного жителя, чье любопытство довольно велико, чтобы рискнуть сунуться к нему, да даже шпиона из вражеской деревни, ведь врагов у него было предостаточно.
Но он все равно не оказался готов.
Войдя в темное помещение и почувствовав чужую чакру, он тихо прокрался в глубину мастерской и увидел… темноволосого мальчика? На вид ему нельзя было дать больше пяти-семи лет. Каким-то чудесным образом попав сюда — дети особенно сторонились кукольника, — он стоял перед стойкой с законченными марионетками и его маленькие ручонки уже тянулись к Карасу. Но услышав шум позади, он резко дернулся, повернулся и сделал шаг назад, уставившись испуганным взглядом на стоящего в метре от него кукловода.
— Что ты здесь делаешь? — холодно спросил Сасори, внимательно рассматривая наглого ребенка. Черты его лица напоминали ему кого-то, но Акасуна никак не мог понять, кого же именно.
Сасори заметил в темных глазах мальчика осознание того, кто перед ним стоит, и как обычно далее он ожидал увидеть панический ужас, но…
— Вы.! Вы.! Вы ведь Сасори-сан?! — ребенок воскликнул удивлённо и… с восхищением? Маленькие детские глазки распахнулись ещё шире, чем от страха пару секунд назад, и открытая улыбка посетила его лицо. — Я так много слышал о вас! И ваших марионетках! Простите, что зашёл без спроса, просто вас не было и я… я.! — мальчик дрожал и тяжело дышал от волнения. — Вы… вы… — он глубоко вздохнул, видимо, пытаясь успокоиться. — Вы можете взять меня в ученики, пожалуйста? Пожалуйста! Я тоже хочу быть кукловодом! Как вы! Пожалуйста!
Несколько мучительно тягостных и долгих секунд молчания Сасори просто стоял и пытался понять, чего именно от него хочет этот странный ребенок. И впервые за несколько лет он по-настоящему был удивлён, хоть его лицо этого не показывало. Когда смысл прозвучавших слов до него все же дошел, он тихо и также холодно ответил:
— На выход.
Темные глаза ребенка, до этого пылающие восхищением и надеждой, резко померкли и яркая улыбка покинула его. Эта перемена была столь резкой и заметной, что на долю мгновения Акасуна даже пожалел, что ответит так грубо.
— Но почему?! Я же просто.! — мальчик дернулся на шаг вперёд и Сасори вновь удивился такой невиданной им ранее нахальности.
— Я сказал, на выход, — уже с раздраженными нотками в голосе повторил кукловод.
Ребенок хотел было шагнуть ещё раз и что-то сказать, но тут же передумал, уголки его губ опустились и он, разочарованно склонив голову, медленно поплелся ко входной двери, Сасори проследовал за ним. И уже, переступив порог, ребенок вдруг повернул голову:
— Это из-за Гаары, да?
Но дверь сразу же захлопнулась перед его носом, не дав продолжить.
Тогда Сасори так и не смог закончить планируемую марионетку, ведь его постоянно отвлекали мысли об этом чудаковатом ребенке, который не побоялся прийти сюда и попроситься в ученики, несмотря на свой возраст и репутацию Сасори. И в голове непрерывно крутились отрывки из краткого диалога.
«Я так много слышал о вас! И ваших марионетках!»
«Вы можете взять меня в ученики, пожалуйста?!»
«Я тоже хочу быть кукловодом! Как вы!»
«Это из-за Гаары, да?»
«Это из-за Гаары…?»
Сасори был прекрасно осведомлен, кто такой этот Гаара — джинчурики однохвостого и сын Четвертого Казекаге. Вот только причем тут был он и этот ребенок?
«Это из-за Гаары, да?»
Их следующая встреча была столь же внезапной, сколь и первая.
Через пару дней Казекаге вызвал его к себе, чтобы обсудить детали предыдущей миссии, которая была связана с очень сильной преступной группировкой — Акацуки. Сасори пришел к назначенному времени — он не любил опаздывать и никогда этого не допускал, — но Четвертый был занят выяснением отношений с кем-то. Акасуна не собирался опускаться до подслушивания чужих диалогов, но смутно знакомый голос привлек его внимание.
— Я же сказал, я хочу быть кукловодом! Почему ты все запрещаешь мне?! — Сасори пытался узнать по голосу его обладателя — голос был вроде бы знаком, — но память услужливо не позволяла.
— Я уже объяснил: во-первых, ты слишком мал для таких решений, во-вторых, никто не станет обучать тебя! — голос Казекаге был хорошо узнаваем, хоть раньше Акасуна никогда не слышал, как он кричит.
— Я не мал! А обучать меня не хотят из-за Гаары! Тогда и не надо, я научусь сам! Я буду таким же великим кукловодом, как Сасори-сан!
Глаза Акасуны шокированно раскрылись и вихрем в голове промчались воспоминания о том странном мальчике. Сасори и подумать больше ничего не успел, как громовой крик обрушился на его барабанные перепонки:
— Прекрати говорить так! Ты ничего о нем не знаешь!
И буквально через мгновенье дверь распахнулась и маленький темноволосый мальчик вылетел из кабинета Казекаге. Сасори мог поклясться, что он видел слезы на его глазах, а вот ребенок его даже не заметил и пролетел мимо. И только войдя в кабинет и ещё раз увидев Четвертого, Акасуна наконец-то с изумлением понял, на кого так был похож тот мальчик. И знакомое, но забытое, имя другого сына Четвертого Казекаге всплыло из подсознания.
«Канкуро».
После этого случая они стали пересекаться намного чаще. Спустя две недели Сасори поймал себя на том, что он пытается выяснить о Канкуро как можно больше, а еще через неделю — что он старается ненароком его встретить.
Он узнал, что Канкуро всего лишь шесть лет, что он старше Гаары, что он страстно мечтает быть кукловодом.
«Таким же, как я», — гордо добавляло что-то внутри него.
А ещё он узнал, что деревня ненавидит его не меньше, чем Гаару, и если последнего суновцы хотя бы боялись, то Канкуро и его сестра были отличными мишенями, чтобы выплеснуть ненависть. Поэтому они оба усердно тренировались, чтобы защитить себя. И выжить.
Сасори стал часто проходить мимо тех мест, где Канкуро обычно бывал. И Акасуна нередко видел, как этот ребенок мастерит примитивные куклы, как разбирает откуда-то взятые чертежи, как учится создавать нити чакры и контролировать марионеток, в то время как его ровесники играют в детские игры. Сасори узнал, что дети и даже некоторые взрослые называют его братом демона, что Чие не хочет, чтобы он был кукловодом, что и другие кукольники не хотят обучать родственника джинчурики. И только спустя месяц Акасуна наконец смог признать, что этот ребенок ему действительно интересен. И Сасори даже не заметил, как мысль покинуть деревню перестала мелькать в его разуме.
А после он не видел его целую неделю. Неделю Канкуро не было нигде и Сасори даже начал подозревать, что с ним что-то случилось, но спросить открыто он ни у кого не мог. Поэтому он решился прийти к нему сам; когда Казекаге был занят, а Темари и Гаары и близко не было, Сасори как можно более незаметно подошёл к дому Четвертого и постучал. Дверь вскоре открылась и темная макушка осторожно показалась в проёме, но увидев его, Канкуро с шоком на него уставился.
— Сасори-сан? Вы пришли к отцу? Он сейчас…
— Нет, я пришел к тебе, — незамедлительно перебил Сасори.
Ещё более удивленный Канкуро смотрел на него снизу вверх в ожидании. Сасори молчал. Он думал. Решался. И наконец, присев на корточки, так, чтобы их лица были на одном уровне, он тихо спросил:
— Ты действительно хочешь обучаться искусству кукловода у меня?
Акасуна явно видел, как в глазах взрослого ребенка загорается огонек надежды, который он чуть было не потушил в их первом разговоре.
— Конечно хочу! — яростно закивал головой мальчик.
— Уверен? — Сасори было трудно это осознать, но он боялся. Боялся брать этого невинного ребенка в ученики, боялся, что Канкуро не понравится у него, что, может быть, Казекаге прав, и он слишком мал для подобных решений. Но все пути к отступлению отрезало уверенное «Да».
Конечно, не все сначала было гладко. Казекаге и Чие не хотели доверять Канкуро в руки Акасуны, они оба считали, что он окажет плохое влияние на юного кукольника, и в этом вопросе Сасори был согласен с ними. Но почему-то ему ясно хотелось оставить этого ребенка себе. Может быть слова Канкуро смогли что-то задеть в нем или он решил всё-таки передать кому-то свои знания, Акасуна не собирался никому ничего объяснять, ни Чие, ни Казекаге, ни Канкуро, ни даже себе. И под напором Сасори и Канкуро Четвертый Казекаге наконец сдался.
Время бежало так быстро, что Сасори не успевал фиксировать все изменения. Несомненно, Канкуро смог развеять все его сомнения и страхи, талантливый и трудолюбивый, он старательно учился, и всегда делал намного больше, чем Сасори желал. Только взяв его в ученики, Акасуна обнаружил у Канкуро такую же любовь к искусству кукловода, как и у него самого. И хоть на тот момент Канкуро было лишь шесть лет, он понимал Сасори намного больше, чем кто-либо в его жизни. И в конечном итоге, Канкуро стал тем человеком, с которым Акасуна мог обсудить практически все, что угодно. Они разговаривали, советовались — сначала просил советы только Канкуро, но спустя несколько лет и Сасори начал делать это, — они горячо спорили, когда дело касалось какого-то механизма и они не могли точно определиться с деталью, они моделировали марионетки вместе и вместе же их собирали, они вместе посещали миссии различной сложности и поэтому Канкуро стал сильнейшим из своего поколения. Он легко сдал экзамен на чуунина и очень рано получил звание джоунина, и каждый раз Сасори яро за него болел, искренне волновался и так же искренне радовался или огорчался. И однажды Акасуна честно признался себе, что Канкуро стал самым близким для него существом. Канкуро знал о нем фактически все: вкусы и принципы, стиль боя, приемы и техники, даже тот факт, что Сасори хотел уйти из Суны, но ни разу Канкуро не осудил его. А Сасори уже и не хотел уходить, ведь теперь у него была причина, чтобы остаться.
По прошествии четырнадцати лет, Канкуро стал одним из сильнейших шиноби Суны. Среди кукловодов лишь сам Сасори мог сражаться с ним. Девятнадцатилетний Канкуро управлял несколькими десятками марионеток, причем часть из них была сконструирована им самим. Вот уже несколько последних лет Суной правил его брат — Гаара, а Канкуро, как его советник, мог позволить себе дорогие ресурсы для марионеток и ингредиенты для ядов.
И собственную мастерскую. Но он этого не делает.
Несмотря на то, что, казалось бы, Сасори передал ему уже все, что знал сам, что Канкуро уже взрослый самостоятельный кукловод и советник Казекаге, почему-то Канкуро всё ещё продолжает работать в мастерской Сасори. Сидя напротив Сасори за собственным столом, моделируя собственные марионетки, он продолжает быть здесь, рядом с ним, и Сасори не понимает почему.
Сасори не понимает.
Акасуна не выгонял его ни разу с тех самых пор, но полагал, что уже лет в шестнадцать Канкуро возгордится и пожелает самостоятельности и собственной мастерской, но этого не случилось.
Канкуро уже девятнадцать, он силен, умен и действительно невероятно красив. Но он продолжает быть рядом с ним, и Сасори не по-ни-ма-ет.
И это мешает ему работать.
Сасори не любит что-либо не понимать, поэтому очень скоро он решается просто спросить, хотя бы для того, чтобы успокоиться.
И сидя однажды за столом вместе с ним, он спрашивает.
Сасори не понимает.
Он не понимает, что значат слова «я здесь, потому что вы нужны мне».
Он не понимает, что такое «я не могу оставить вас, я хочу быть рядом с вами».
Он не понимает смысла фразы «я сражусь с искусством за первенство в вашей душе и вашем сердце».
И когда Канкуро встаёт, подходит к нему, забирает из его рук инструмент, то Сасори смотрит испуганным непонимающим взглядом. Он хочет спросить его, хочет, чтобы Канкуро ему все объяснил, но он не успевает издать ни звука, как горячие покусанные губы касаются его собственных в очень аккуратном, осторожном поцелуе. И Сасори ловит ласковый взгляд его ученика своими распахнутыми в непонимании глазами.
«Ученика!» — звучит голос совести в его разуме и Акасуна резко отстраняется.
Сасори готов кричать Канкуро о том, что они являются учителем и учеником, что у них огромная разница в возрасте, что Акасуна — почти что предатель и жесточайший человек, а он — Канкуро — советник Казекаге, и ещё много чего, о чем он хочет ему напомнить. Только Канкуро не позволяет. Быстро прикладывает ладонь к его губам и, склонившись низко-низко, касаясь кончиком своего носа его щеки, он тихо шепчет:
— Я знаю. Я знаю все ваши аргументы, Сасори-сааан, — он длинно тянет последнюю гласную, как делает это всегда, только теперь это звучит иначе.
Сасори возмущённо и осуждающе смотрит на него, а у самого яркой краской горят скулы и уши. Канкуро нежно усмехается, заметив это, и добавляет:
— Я все это знаю, просто мне плевать.
Он убирает ладонь и, обдавая своим дыханием заалевшие губы Акасуны, не разрывая зрительного контакта, произносит то, чего Сасори очень давно не слышал, поэтому он не понимает:
— Я люблю вас, Сасори-сан.
Следующий поцелуй, более глубокий, кружит голову Сасори настолько сильно, что он пугается, закрывает глаза, и, кажется, даже отвечает.
А после они вместе восстанавливают сбитое дыхание и Канкуро крепко обнимает его, тесно прижимает его к себе и утыкается лицом в прекрасные красные волосы. Им ещё многое придется обсудить, ещё долго Канкуро будет доказывать свои чувства, но прямо сейчас Сасори наконец-то понимает, ради чего он остался в этой деревне тогда, четырнадцать лет назад. Он понимает, что он больше никогда не будет один. Он понимает, что Канкуро будет сидеть здесь, вместе с ним, даже когда ему исполнится двадцать пять.
Потому что Сасори любят.
Хоть он всё ещё не совсем понимает.
Почему?