О хищниках и жертвах

Паша расстроенно смотрел на треснувшие посередине очки. Не новые совсем, просто очень ему дорогие. Он их еще в Казахстане покупал, вдохновившись Страхом и ненавистью в Лас-Вегасе. Хорошие такие очки, добротные. Они прекрасно дополнили его образ, и он в них правда чувствовал себя Раулем Дюком, который, на пару с неизменным адвокатом, отправились в путешествие в страну-Ебанляднию, останавливаясь только на улетные трипы. Паша практически жил этими образами, наслаждался, модернизировал их, а теперь… теперь очки сломались. Ровно на половине. И теперь в руках Паши были две половинки, которые и клеить было бы глупо, проще новые уже найти. Это было чем-то похоже на его жизнь. Восстанавливать бесполезно, нужно лишь начинать заново. *** Паша все пытался выследить, в какой момент все пошло не туда, и он начал думать о Юре не только, как о друге и старшем (ха) товарище. Как же раньше было просто: они общались, Юра всячески таскал его на мероприятия на свой канал, то как массовку, то как музыканта. Паша держался от их компании подальше (не чувствовал он себя рядом с ними своим, да и сразу было понятно, насколько разные у них интересы). Юра сам по себе был тем светом, к которому тянулись люди. Он заставлял улыбаться вечно хмурого Ваню Рудбоя, который (как Паша успел понять) меньше говорил, меньше слушал, и вообще всячески закрывался ото всех. Юра каким-то магическим образом убирал смущение Кикира, который обычно особо не отсвечивал. Юра раскручивал Старого на такие вещи, которые не сделал бы ни один нормальный человек. И такая бешеная смесь сочеталась в одном Юре, не топя и не задвигая его собственную индивидуальность. Если честно — Паша им действительно восхищался. Поэтому принимал его предложения с легкостью. Сам заряжался от него этой энергетикой хлеще любого наркотика. Но никогда! Никогда не думал о Юре, как об объекте влечения. Пока тот с легкостью, какой он проделывал такие вещи всегда — не раскусил Пашу и его фантазии. Спасибо, блядь, Юрочка. Паша чувствовал себя ужасно глупо, но оно и понятно: никому не хотелось бы оказываться в таком уязвимом положении, когда можно крутить как хочешь. Конечно, Юра никогда бы так не поступил, но ощущение нависшей угрозы все равно не хотело уходить. После случая в складском помещении клуба — Паша начал очень по-взрослому избегать Юру. У них как раз был перерыв между концертами, когда они вернулись домой и почти две недели отдыхали друг от друга и приходили в себя после взрывного начала. Обычно, Паша все равно постоянно торчал с Юрой, и они сочиняли новую музыку, набрасывали треки, или просто кутили. Теперь же, под предлогом дикой усталости, Паша буквально закрылся у себя, отчаянно мастурбируя, каждый раз сжимая свою шею, стараясь стереть из головы воспоминания о Юре. Правда, вроде бы, это делалось немного иначе. *** Юра все это время сохранял с ним нейтралитет, и Паша даже немного расстроился. Потому что, выходило, что то, что для него было серьезным — для Юры чисто на поиграться. Обидно, когда голову кружит только в одностороннем порядке. Обидно, но ожидаемо. Паша не дурак: он знал, что Юре нужны совершенно другие вещи, другие люди, а тогда он выпускал пар. Просто даже если ты пять раз повторишь себе эту истину — легче не станет ни на йоту. Обидно, досадно, но ладно. Со всем можно жить, особенно, если вовремя включить мозги и не делать из этого драмы. Не подросток. Да и ничего у них по сути и не было. Это он взял да размечтался. К приезду на репетиционную базу Паша так себя накрутил, что уже готов был с порога послать Юру куда подальше и больше никогда с ним не связываться. Он «на удачу» столкнулся с ним как раз в дверях, и… все, что он заготавливал в своей голове почти две недели — растворилось, как дымка, когда он увидел Юрин взгляд. Побитая собака выглядела бы презентабельнее. Паша опешил, он и подумать не мог, что ситуация давила не только на него самого. Он и подумать не мог, что они не играли в игры, не были взрослыми людьми, они думали только о себе, упиваясь своими чувствами и эмоциями. Слепые в стране глухих, блядь. Только вот понимать, в каком они дерьме — далеко не равно предпринимать хоть что-то. Единственное, что они могли сделать — закопать себя в эту яму еще глубже. И Паша был уверен, что этим они в ближайшее время и займутся. — О, Пашенька, — улыбнулся Юра. Так открыто и искренне, что кошка, срущая и чувствующая себя как дома в душе Паши — радостно задрала хвост и издала пронзительное «мяв». — Мы уж думали что все, потеряли тебя. — Номер мой, я думаю, ты и так знаешь, — огрызнулся он, подкуривая. — Мог бы и позвонить. Юра улыбнулся. С таким прищуром, выражающим и понимание и, одновременно, укор. Мол, хоть обговорись, дорогой, я-то тебя давно раскрыл. Собака сутулая. — Извини, Пашенька, думаю, я смогу выпросить твое прощение. — Думаю, нет, — покачал головой Паша, остервенело туша сигарету и заходя в здание. Не сегодня. Не в этой жизни. Не в этой, блядь, вселенной. Одно дело — поиграться и забыть. Другое — заиграться. А они сейчас стояли практически на самом краю обрыва, дальше — пустота. Во время всего прогона — Юра сохранял почтительно расстояние от Паши, а сам Паша не поднимал головы, делая вид, что за две недели забыл, как переключались регистры. *** С таким настроением они поехали дальше, и Паша был уверен, что ситуацию не спасет ничего. Решение остановиться, даже ничего не начав, было, конечно, верным, но оставляло после себя такой нихуевый осадок, что хоть ложкой его черпай, хоть ковшом — все равно дна не увидишь. Может, оно и к лучшему. Меньше мыслей — быстрее отпускает. По крайней мере, сидя в вагоне, уйдя ото всех, и наигрывая новую, пока не сформировавшуюся мелодию, Паша в это верил. А потом почувствовал руку на плече, резко дергаясь, непонятно чего испугавшись. — Юра, блядь, — прошипел Паша, снимая наушники. — Так до инфаркта довести можно. Юра фыркнул, усаживаясь рядом. — Как процесс? Паша молча достал разветвитель, подсоединяя второй наушник, и повторяя наигранную мелодию, сосредоточившись на ощущениях. Юра рядом не шевелился, казалось, не дышал даже, растворяясь в музыке, а потом положил руку на колено Паши. Тот было дернулся, но почувствовал, как указательным пальцем Юра стал отбивать ритм. Сначала простой, но с каждым аккордом, это все вырисовывалось в один правильный ритм. Юра добавил средний палец, и теперь это был не просто звук аккордеона с постукиванием по коленке, это все складывалось в ритмичную композицию. Когда Паша остановился, шевеля пальцами и переводя дух — Юра так и продолжал смотреть на него, и молчать. И руку с колена не убрал, собака. — Ну как? — спросил Паша, снимая наушники. — Нужно поработать с ритмом, и наложить текст, — заметил Юра. — И готовый трек. Ты молодец, Пашенька. Тот улыбнулся, когда хвалили — всегда было приятно. Но когда это делал Юра — почему-то было приятней вдвойне. — Спасибо. — Пожалуйста. — Хуй соси. Юра засмеялся. Как раньше. Легко и непринужденно, так, как когда-то в другой жизни, когда Паша не искал подтекстов. Лямка аккордеона неприятно давила на плечо, и Паша снял его, осторожно складывая в футляр, делая, тем самым, свою первую и главную стратегическую ошибку. Жертва не должна поворачиваться к охотнику спиной. Ни при каких обстоятельствах. Его резко потянули назад, и он оказался у Юры на коленях, в дурацкой, ужасно неудобной позе. Одной рукой Юра держал его за волосы, заставляя откинуть голову, другой же перехватил поперек груди, так и замирая. Паша чувствовал горячее дыхание на голой шее, его трясло от эмоций, а ноги, не находя опоры, разъезжались, и он то и дело норовил упасть. — Юра, блядь, отпусти, — прошипел он, дергая головой. Юра не шевелился, лишь наклонился ближе, шепча в самое ухо: — Тяжелый ты, Пашенька, просто пиздец. И кинул его на пол. Паша каким-то чудом ничего не зацепил, переворачиваясь на спину, чувствуя лопатками жесткий, местами протертый ворс ковра. Юра плюхнулся на его бедра, локтем оперевшись на сиденье, рассматривая раскрасневшегося от злости Пашу. — Попался? — Юра, ты ахуел? — возмутился он. — Сюда в любой момент могут зайти, да и Аня… — на этом моменте его рот был просто варварски закрыт чужой ладонью. Юра смотрел прямо, а в его глазах, словно в двух омутах, можно было утонуть. Но никак не напиваться. Лучше этого не делать. Целее будешь. — Хватит от меня бегать, — прошептал Юра, склоняясь так близко, что они касались лбами. — Прекрати это. Остановись. Паша не знал, что ему делать конкретно сейчас, он даже пошевелиться-то не мог. Поэтому просто закрыл глаза, медленно выдыхая через нос. Юра, нашедший его руку своей, взял за мизинец, окончательно замолкая. И в этом молчании оказалось больше всех сказанных ранее слов. *** — Зая, я сегодня с Пашей ночую, вы не против? — спросил Юра, поцеловав Анну Серговну в висок. — У него музыка родилась, хочу текст попробовать наложить. — Напиться ты хочешь, — цокнула языком она, улыбаясь. Паша тем временем пытался откашляться некстати пошедшему не в то горло чая. Во-первых, нет, он не планировал заниматься новым треком сегодня. Во-вторых, он был уверен, что Юра также в этот вечер планировал заниматься чем-то другим. И, наконец, в-третьих, и в самых неприятных — у Паши, от мысли, что они будут делать за закрытыми дверями гостиничного номера — все внутри сжалось в приятный комок. Блядская жизнь. — Ань, может давай, пошлем этого Музыченко нахуй и пусть ночует у порога? — улыбнулся Паша. — Ну ты что? — засмеялась Анечка, солнечная рыжеволосая девочка, жизнь которой он рушил. — Вы же, по-любому там шедевр сделаете, а нам потом перфоманс надо продумать, куча дел же! Ага, перфоманс. Они уже, блядь, довыступались. Хуй знает, что теперь с этим всем делать. В кармане Паши завибрировал телефон. И, судя по взгляду Юры, доставать его сейчас — смерти подобно. Самоубийцы в этот дом приходили только по четным дням, а так как сегодня седьмое — отъебитесь. Остаток ужина они провели в почтительном молчании. Только через час, выходя покурить, Паша-таки открыл телефон, читая сообщение и чертыхаясь. «Очень плохо, Пашенька. Очень плохо.» И от этого «очень плохо» у него все внутри перевернулось. Куда ты катишься, Паша. Это не та игра, которую следовало бы начинать. *** Глупо было думать, что в гостиничном номере, или у них в багаже обнаружится спринцовка. Паша был не дураком, читал книги, как это все делалось, для чего и зачем. В аптеку ходить тоже не хотелось, ближайшая находилась в двадцати километрах (он проверил!), а объяснять, нахуя он там, практически ночью — хотелось еще меньше. И выход оставался один. Такой же, блядь, стремный, как и вся ситуация в целом. Делать особо было нечего, разве что дверь не открывать, но Паша твердо решил, что это было нужно в первую очередь ему. Он чувствовал себя психом под транквилизаторами, который вдруг увидел цветную реальность. Который вдруг поверил, что вступив в омут — можно исцелиться. *** Юра пришел через час, когда Паша, все сделав, решил, что он долбоеб, и глупо похихикал о том, что сделанного назад не засунешь. Юра был возмутительно трезв, но с бутылкой коньяка, от которой успел сделать добротный глоток, запивая колой, которую держал во второй руке. Пашу передернуло, хоть он и предпочитал хранить молчание. — Творить лучше на пьяную голову, да? — хмыкнул он, забирая у Юры бутылку, делая глоток. Алкоголь обжег горло и попросился назад, но Паша мужественно сдержал свои порывы, запивая содержимое колой. — Да, Пашенька, совершенно верно, — кивнул Юра, запирая дверь. Паша чувствовал себя зверьком, пойманным в клетку. Зверьком, который сам привел к себе хищника. Какая, блядь, досада. Юра сел на кровать, делая глоток коньяка. Лучше всего было набраться, надеясь, что мысли сами собой уйдут из головы, не оставляя следов. Это не так работало. — У тебя есть идеи по поводу текста? — Паша не решался подойти ближе, будто боялся. Хотя, да. Боялся. Боялся, что первый сядет на колени и попросит. Боялся, что игра, в которой он, вроде как, только позволял с собой что-то делать — выйдет на новый уровень. Боялся ебучей ответственности. И все-таки подошел. Потому что Юра, собака сутулая, оперся на свои руки, и рассматривал Пашу таким взглядом, будто видел его насквозь. Потому что Юра смотрел на Пашу так, как не смотрел на него никто. Потому что Паша все еще слишком хорошо помнил руку Юры на своей шее. Паша подошел еще ближе, становясь между разведенных Юрой ног. Он подрагивал от осознания того, что они собирались сделать, от того, что он сам этого хотел. Назад пути уже просто не было. Юра молчал, а Паша медленно опустился перед ним на колени, не отрывая взгляда от его глаз. — Юра… — прошептал он. В какой-то мере он ему поклонялся. Осознанно. Самоотверженно. И, судя по тому, как потемнели его глаза — это было взаимно. На шею легла широкая ладонь, и Паша аж подобрался, прикрывая глаза. Момент, когда ты полностью отдаешь контроль партнеру, обычно, самый пиковый во всем сексе. И не важно, когда он происходит. И тем более не важно, что это произошло давно. Просто так вышло. Просто у Паши крыша от Юры отъезжала. Юра, все также держа его за шею, потянул к себе, поднимаясь, а потом уронил Пашу на кровать, забираясь сверху. Поцелуй вышел скомканным, прерывистым, они то кусали друг друга, то просто сталкивались зубами. Иногда Юра останавливался, пытаясь сделать вдох, смотря горящими глазами на Пашу. И по-прежнему не отпуская шею. Будто бы это был якорь. Сложно сказать, в какой момент они оказались без одежды, и каким чудом не повалились с кровати, но в итоге Юра сидел на ногах у голого Паши, гладя его тело руками. — Пашенька, — шептал он, подтянув к себе за шею. — Пашенька, у тебя…? — Нет, — Паша так сильно мотал головой, что, в какой-то момент, она закружилась. — Я подготовился, я… — на его губы лег палец Юры, а потом и вовсе толкнулся в сам рот. Паша, не отдавая себе отчета в действиях, облизывал этот палец, неотрывно смотря на Юру. — Хороший, — улыбнулся тот, целуя его лицо, линию челюсти, шею. Переходя к ключицам, соски, еще ниже. — Больше всего мне хочется искусать тебя до крови, Пашенька. — Я бы… — Паша откашлялся, облизав губы, снова задевая палец. — Я бы этого не делал. — Конечно, — кивнул Юра, раздвигая его ноги, все же легко кусая коленку, вызывая дрожь. — Дураков у нас нет. Паша как будто был в другой реальности. Он одновременно чувствовал каждое движение Юры, его пальцы, медленно растягивающие и подготавливающие, сбивчивый шепот, легкие поцелуи. И все равно был будто не здесь. Будто отделился от тела, сбегая за безопасную территорию. Туда, где все было по-другому. Звонкая пощечина моментально вернула в нужную вселенную, в нужную комнату в номере, к нужному человеку и вместе с тем — распалила только сильнее, заставляя выгнуться. — Не отвлекайся, — прошептал Юра, натягивая на себя презерватив. — Это все ты виноват, — выдал Паша, наблюдая за этим. Такой детский, с одной стороны, аргумент, а он больше и придумать ничего не мог. Юра хмыкнул, пододвигаясь ближе, легко кусая губу, и переворачивая Пашу, подкладывая под него подушку. — Ну раз я, — прошептал он в красное от возбуждения ухо. — То мне и искупать свою вину. И Юра, сутулая собака, с нажимом провел ладонью по спине Паши, заставляя прогнуться, словно коту, и тут же несильно хлопая по бедру. — Какой же ты чувственный, Па-ашенька, — продолжал шептать он. Паша крупно вздрогнул, пряча покрасневшее лицо в подушке, чтобы тут же Юра, будь он неладен, поднял его голову за волосы, вызывая хриплый, на грани слышимости стон. Сначала было больно. Паша тут же сжался, часто дыша, пытаясь уйти от неприятных ощущений. Юра держал его, успокаивающе шепча всякие глупости, не двигаясь ни на йоту. Потом стало просто некомфортно, с этим можно было работать, Паша сам попробовал податься назад, вызывая долгий Юрин стон. А потом все изменилось. Паша на мгновение задохнулся от ощущений, выгибаясь дугой. Юра нашел ту самую точку, попадая теперь только по ней. У Паши пальцы на ногах сжимались, если бы в какой-то момент Юра не схватил его за шею, вдавливая в кровать — они бы точно упали. Никогда еще Паше не было так ахуенно. Он лишь кусал то руки, то край подушки, чтобы не стонать настолько откровенно, пока его буквально вбивали в матрас. А когда Юра практически поднял его, крепко сдавливая шею — он и вовсе отлетел. Оргазм был оглушающим, Паша лежал, смутно пытаясь понять, где он, сколько сейчас времени, что вообще произошло. Тело было ватным, и, скорее всего, завтра ему будет очень плохо. Это закономерно. После хорошо всегда шло плохо. Наоборот эта логика, конечно, работала тяжелее. Юра упал рядом, опуская горячую ладонь на поясницу, возвращая к реальности. Паша повернулся к нему, смотря прямо в глаза, в те самые, за которые он был готов продать душу, и сдался: — Зачем мы это делаем, Юра? Чего нам, блядь, не хватало? Юра медленно провел пальцами сначала по щекам, потом по губам Паши. — Я не знаю, — признался он. — Получается так и все. Может быть, нам всегда не хватало друг друга. Паша перевернулся на спину, смотря в потолок. Агрументы, конечно, ахуительные. — Трек, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Что, трек? — Мы должны сочинить трек. Женам, блядь, обещали. И, поднявшись, он зло собрал вещи, уходя в ванную. Сам во всем виноват, хоть и облажались они вдвоем. *** Паша продолжал смотреть на треснувшие очки. Выкидывать — рука не поднималась. Так глупо — держаться за прошлое, но так необходимо. Они с этими очками огонь и воду прошли. Он за ними еще от Юры прятался, чтобы можно было втихую его рассматривать, и не палить взгляда. Он с этими очками чувствовал себя увереннее, будто и правда дело было в этом. На его ладони легла рука, которую бы Паша узнал безошибочно. Она ему чуть ли не во сне снится. На горле. — Эх, ты, Паша-Паша, — посетовал Юра, присаживаясь на пол. — Ну, не переживай, сейчас снова сделаем из тебя крутого. Он достал обычную изоленту. Белую, тканевую. Такую обычно вместо пластыря использовали, и соединил их, накрепко сматывая воедино. — Просто добавь воды, хуле, — хмыкнул он, вогружая очки на нос. Паша улыбнулся. Очки это не исправило, да и его жизнь, тоже. Но, наверное, многое можно было склеить. Нужно было только захотеть. А очки он обязательно купит новые. Такие же.