Нет покоя мятежным небесам

В воздухе притаилась песня зарождающейся грозы. Вкусный свежий запах раннего утра щекотал ноздри и оседал где-то внутри зябкой прохладой. Вэй У Сянь вглядывался в тяжелую серую массу, подбирающихся ближе туч, донельзя недовольный ранним подъемом. «Словно побудки в пять утра могут благотворно сказаться хоть на чем-то кроме чувства собственной исключительности», думал он, шагая по узкой тропе вслед за Хань Гуан Цзюнем и ведя Яблочко в поводу. Вокруг простиралось рисовое поле. Время сбора урожая еще не подошло и террасы стояли заполненные водой. От них веяло густой влагой, оседающей на одежде и усугубляющей гнетущее ощущение неуюта. Вей У Сянь чувствовал себя странно, возвращаясь в И Лин – с одной стороны, эти места вызывали радостное узнавание, а с другой, баламутили в душе горький осадок вины за каждую совершенную ошибку. Хань Гуан Цзюнь ступал впереди. Как и всегда: прямая спина, легкий шаг и изящная пластика, воспитанные годами усердной практики, как показал рассказ Лань Си Чэня. Нефритовый самородок, выточенный, вышлифованный до идеала учителями и собственным трудом. Глядя на широкий разворот плеч, Вей У Сянь пытался представить себе детство Лань Чжаня – одинокое, строгое, холодное, заключенное в нерушимые скобы трех тысяч правил. Неудивительно, что он вырос таким замкнутым. Возможно, будь у него больше любви и ласки тогда, сейчас он не казался бы столь отстраненным. Воображение попыталось воспроизвести картину эмоционального Хань Гуан Цзюня и породило целую череду любопытных образов, но отчего-то ни один из них не вызывал того же теплого трепета восхищения что оригинал. Почему-то показалось, что в отсутствии обычной сдержанности потеряли бы свое настоящее значение те крупицы проявления живой натуры второго нефрита. Задумавшись, Вей У Сянь не заметил, как Лань Чжань остановился. На некотором отдалении мелькали фигуры рабочих: несколько молодых мужчин и женщина. Видимо предвидя сильный дождь, они готовились понизить уровень воды, чтобы избежать затопления террас. Именно из-за них Лань Ван Цзи остановился, взвешивая, стоит ли обойти людей или крестьяне все же не представляют угрозы для двух опальных заклинателей. – Сомневаюсь, что они знают нас в лицо, – протянул Вей У Сянь, одергивая Яблочко, потянувшегося к ближайшему кустику риса. – К тому же если бы их действительно беспокоило что-то, они бы вели себя иначе. Он не стал добавлять рвущееся с губ «мне ли не знать», но Лань Ван Цзи все равно смерил его долгим взглядом, а после просто зашагал дальше. Завидев пару заклинателей, крестьяне склонились в приветственном поклоне. После чего один из мужчин в широкополой доули, махнул рукой в направлении И Лина: – Господа заклинатели, вы должно быть из тех кто собирается у горы Луань Цзан? Будьте осторожней, говорят Вей Ин вернулся с того света и разоряет кладбища. Второй мужчина, любопытно глазеющий на Би Чэнь, висящий на поясе Лань Ван Цзи, кивнул: – Вам ли не знать про него. Говорят, он собственными руками раскопал десять тысяч могил, питался похлебкой с детским мясом и собственноручно вырывал сердца своим врагам. Кто знает, что он может замыслить теперь? Лань Ван Цзи на это только жестко сверкнул глазами, а Вей У Сянь неловко кашлянул, натянуто улыбнувшись. Мужчины, видя реакцию заклинателей, недоуменно переглянулись, но не успели ничего добавить. Вперед, оправляя неуместно цветастый передник, выступила женщина. Подвижное, морщинистое лицо ее говорило о живости характера обладательницы, а взгляд оказался неожиданно острым, таким, что Вей У Сяню даже стало неловко под ним, словно женщина могла только посмотрев раскусить ужасного Старейшину И Лин, который сейчас коварно укрылся в шкуре Мо Сюань Юя. Будто почувствовав что-то похожее, Лань Чжань едва заметно сдвинулся, загораживая Вей У Сяня собой. Однако крестьянка, внимательно рассмотрев их, вовсе не стала никого разоблачать, напротив приветливо улыбнулась. – Господа заклинатели, старуха Дянь еще с вечера пророчит долгую грозу, – учтиво склонив голову, сказала она. – Старые кости Дянь-му[1] чуют смену погоды и редко ошибаются, уж поверьте. Несколькими склонами впереди есть дом, где ночуют сторожа, если его ветхость не оскорбит господ заклинателей, они могут там укрыться. Лань Чжань, все еще стоящий чуть впереди, кивнул, и двинулся прочь, даже не думая впустую проявлять вежливость, Вей У Сянь же поблагодарил крестьян за заботу и поклонился тетушке на прощание, чувствуя странное облегчение мирному расставанию. Через некоторое время, подтверждая слова крестьянки, на севере зарокотало. Ветер усилился, донося до путников насыщенный звук грома, подбирающийся все ближе. По воде с высаженными рисовыми побегами прокатилась крупная рябь, искажая в отражении силуэты туч, ползущих по небу. Гроза и впрямь собиралась нешуточная. Но еще более темные тучи заволокли разум Вей У Сяня. Мысли, посетившие его голову, неприятно скребли по мягкому, скрытому от других, нутру души. Уже который раз ему напомнили каким пугалом для простых людей стал Старейшина И Лин. Сплетни, рождающие слухи, слухи, плодящие домыслы, домыслы, создающие мнения. Он попался на этот крючок в прошлой жизни и до сих пор пожинал плоды собственного пренебрежения. Любой заклинатель, вроде тех с горы Дафань, шарлатан с «портретами», подавальщик в Юэ Ян, милая семья, от которой они с Лань Чжанем прятались в стогу и вот теперь эти люди. Каждый считал своим долгом поставить на него клеймо отступника, тирана и чудовища. Раньше это казалось неважным, казалось, никто не может обвинять его за выбор средств, казалось, цели смогут все оправдать. Что ж, еще одна ошибка в череде других. Легко было бы поклясться себе не допускать подобного впредь. Но Вей У Сянь всегда плохо учился на ошибках. Стало вдруг очень жарко. Или так только казалось? Потому что ветер, как и мгновенье назад трепал волосы и полы одежды. Но воздуха стало не хватать. С удивлением Вей У Сянь понял, что тревожится. Острое чувство волнения подкатило к горлу жгучим комком. Взгляд снова замер на силуэте Лань Чжаня впереди. Вей Ин ускорил шаг, чтобы нагнать и идти бок о бок на узкой тропе. Теперь все не так. Он не один сейчас. И в этом «не один» столько всего. И хорошего и плохого. Если бы он был один, стало бы проще и спокойней, но сейчас любой его поступок бросит тень на человека рядом. Вей У Сянь искоса посмотрел на Лань Чжаня. Тот посмотрел в ответ. Лицо его, как и всегда, выражало крайнюю степень спокойствия, но вот глаза светились сложным чувством. Похожим взглядом он одаривал гуцинь, прежде чем его пальцы лягут на тугую твердость шелковых струн. Тепло, зародившееся в груди с того момента, как Вей У Сянь пришел в себя в Облачных Глубинах и распустившееся цветком лотоса, когда Лань Чжань, потакая капризу, посадил его на Яблочко, вновь затопило Вей У Сяня с ног до головы. Хорошо, что он не один. А небо меж тем тревожилось все сильней. Они уже почти дошли до домика, обещанного женщиной, когда ливень все же обрушился на землю. Яблочко издал недовольный рев и ринулся вперед – под навес хижины, стоящей на высоких, толстых сваях. Вей У Сянь дернулся за ним, не удержал в руках повод и полетел бы лицом прямо на тропу, если бы Лань Чжань не подхватил его. Твердая, уверенная рука перехватила Вей У Сяня за грудь. От резкого движения рана на животе отозвалась слабой болью в глубине, а из груди выбило воздух. – Вей Ин? – обеспокоено позвал Лань Ван Цзи. Вопрос потонул в басовитом раскате грома. Тяжелые капли разбивались о макушку, холодом стекали за шиворот. Вызывая воспоминания, в нос ударил запах дождя и сандала. – Ты помнишь тот дождь в Гу Су, Лань Чжань? – опустив голову, спросил Вей У Сянь. – Нашу с тобой драку и наказание? – Мгм, – Лань Ван Цзы нахмурился, глядя на то, как стремительно промокают волосы Вей Ина. – Пойдем, нам следует переждать дождь. Мягко взяв Вей У Сяня за запястье, он пошел вслед за Яблочком к дому, легко ступая по скользкой глине. Дверь, потемневшая от постоянной сырости, выкрашенная охрянно-желтым, поддавалась с трудом и, наконец, открылась со скрипом, напоминающим недовольное ворчание ослика, забившегося под крыльцо, возвышающееся над землей на несколько чи[2]. Скудное убранство хижины больше походило на аскезу, нежели на бедность. Помещение содержалось в чистоте, вдоль одной из стен стояла грубо сколоченная, но добротная лавка, на которой лежали свернутые в аккуратные валики циновки, пол был устлан прошлогодней рисовой соломой. Дом явно строили со знанием и внутри оказалось сухо и тепло. Терпко пахло смолой и сеном. Единственным источником света служило крохотное окошко, через которое сейчас пробивался тусклый серый свет дождливого дня. Вей У Сянь деятельно обошел небольшое помещение, развернул циновку, предложив ее Лань Чжаню, а сам продолжил шарить по углам в надежде найти заначку кого-нибудь из сторожей. Лань Ван Цзы опустился на циновку, приняв позу для медитаций, но глаз не закрыл, напротив, его взгляд цепко следил за Вей У Сянем. Тот, пребывая в странном расположении духа, убедился, что заначкой нигде даже не пахнет, пошатался из стороны в сторону, заглянул под лавку, в окно и, не найдя ничего примечательней дырявого мешка с остатками риса, плюхнулся рядом. – Лань Чжань, дождь похоже и правда надолго, сыграй мне? – попросил Вей У Сянь, устраиваясь на мягкой соломе. Выдержав долгую паузу – настолько долгую, что Вей У Сянь подумал было, что слишком обнаглел в своих капризах – Лань Ван Цзи потянулся к свертку с инструментом. Устроив гуцинь на колени он взмахнул руками, чтобы расправить рукава, ласково провел по струнам, невесомо коснулся колков и испытующе посмотрел на Вей У Сяня. Мелодия, последовавшая за этим, тихим шепотом вплелась в стук капель по крыше хижины. Не набирая силы, она рассказывала какую-то грустную и пронзительно-личную историю. Талант нефрита ордена Гу Су Лань мостил перед Вей У Сянем тропу искренности и одиночества. Невольно залюбовавшись скольжением умелых рук над темным корпусом гуциня, Вей У Сянь позволил мыслям течь свободно, чувствуя как слабеет напряжение накрепко засевшее в мышцах, как развеиваются давешняя тревога и страх. Лань Чжань сильный. Сильный и стойкий, даже если Вей У Сянь утянет его в неприятности, Лань Чжань справится. Вероятно, даже лучше самого Вей У Сяня. Очевидно, лучше. Подчиняясь порыву, Вей У Сянь протянул руку и прижал кончики пальцев к ребру деки, чтобы почувствовать, как в пруду созвучий рождается музыка. Мягкая вибрация тут же отдалась в кости, посылая по коже мурашки. Отполированное до блеска драконово дерево казалось теплым и дышащим. Оно гладко скользило под пальцами. Лань Чжань замер, склонив голову на бок и наблюдая за Вей У Сянем. Мелодия замерла вместе с ним, оставив в душе осадок из недосказанности. – Прости, я отвлек тебя, – легко тронув струну, Вей У Сянь тут же отдернул руку, словно испугавшись тонкого тоскливого звона. – О ком была эта музыка? Лань Ван Цзи, задумчиво провел пальцами по едва заметному узору трещин в лаке: – Почему ты думаешь, что она о ком-то? – спросил он. – Так тосковать можно только по другому человеку. «О ком ты тоскуешь, гэгэ?» хотелось спросить Вей У Сяню, но услышать ответ было страшно. Наверняка Лань Чжань грустит о ком-то исключительном, особенном, таком же удивительном, как он сам. Куда уж рассказывать о таком человеке Вей У Сяню. Вспышка молнии осветила хижину, белым отблеском потерялась в гладких изгибах гуциня. Струны тихонько вздохнули, отзываясь на легкое касание левой руки Лань Чжаня. Вей У Сянь благоговейно тронул каждую из них: от самой тонкой до вот этой – оплетенной – звучанием напоминающей рассерженного шмеля. В голову пришли воспоминания о пещере Черепахи Губительницы. Именно тогда он узнал, что эти струны могут убить или успокоить, подчинить или освободить. Всего лишь шелк в руках мастера становится разом всем: спутником, соратником, собеседником. – Продолжай, пожалуйста, я больше не прерву тебя, – попросил Вей У Сянь и уложил голову на солому. Лань Ван Цзи подтянул колки и возобновил игру. Только мелодия теперь стала плавней и мягче, потеряв прежний надрыв. Убаюканный ею и плавными движениями рук, Вей У Сянь, все еще чувствующий слабые последствия ранения, провалился в сон. И во сне кто-то до боли знакомый мягко коснулся его волос, пропустил пряди сквозь прохладные пальцы, губами коснулся лба, виска, скулы. Так хорошо и правильно... В неясном стремлении Вей У Сянь потянулся за этими прикосновениями, но те ускользали, растворялись, как зимой исчезают в вине льдинки, намерзшие на край сосуда. Темнота клубилась вокруг, привычная и понятная, пока иллюзорные касания губ на лице жгли не хуже раскаленного клейма. Но шорох дождя и раскаты грома, вплетаясь в завихрения сна, рождали странные и причудливые картины. Вот он и Лань Чжань в Облачных Глубинах, и капли дождя разбиваются о белый зонт с едва заметным звуком, вот Вей У Сянь и Цзян Чэн пробираются переулками подальше от любых глаз, и вода насквозь пропитала одежду, вот кровь псов клана Ци Шань Вэнь собирается в лужи, оставляет следы и уходит в землю. И темнота ширится, растет, затапливает все вокруг того, кто никогда не желал быть Старейшиной Илина. Сон окрасился в бордовый, в раз став душным и вязким, в нем зажглись пожары войны, и едким щелоком по больным местам потекли людские боязнь и недоверие. Кошмар захватил Вей У Сяня, растревожил, как натянутую струну. Но тут успокаивающий холод новых прикосновений набросил непрозрачное полотно на ворох неприятных воспоминаний и вызвал радостный трепет под ребрами, отодвинув прочь мутную взвесь прошлого. Темнота сна вновь стала той мирной подругой, к свиданию с которой спешишь каждую ночь. Проснулся Вей У Сянь поздним вечером. Лань Чжань, дисциплинированно уснувший в девятом часу, размеренно дышал рядом, гуцинь лежал тут же, бережно накрытый тканью. Гроза, судя по звукам, стихла. Вей У Сянь тихонько выскользнул наружу и устроился на крыльце, притворив за собой дверь, чтобы ночной холод не проникал в дом. Неподалеку маячила едва слышно позвякивающая цепями фигура Вэнь Нина. Удаляющиеся раскаты грома и редкие вспышки молний создавали завораживающую картину, а звезды над головой сияли щедрой россыпью, настраивая на созерцательный лад. Их неспокойное мерцание заставляло Вей У Сяня чувствовать неспешное, но неотвратимое движение небесных столбов и земных ветвей[3]. Посмотрев вверх, на черные, плохо различимые в ночи громады облаков, на проглядывающий за ними глубокий колодец небосвода, он почувствовал себя как никогда живым. Признаться, с самого его пробуждения в теле Мо Сюань Юя свободной минутки позволить себе в праздности насладиться живостью у него так и не вышло. Носиться туда-сюда сломя голову всегда было здорово, но как любой мелодии нужны паузы и замедления, так и Вей У Сяню требовалось иногда остановиться и вздохнуть, чтобы понять, что вообще творится вокруг, и насколько он в этом виноват. Перебирая мысли подобно малахитовым бусинам, Вей У Сянь складывал их в своей голове, сравнивал одни с другими, проверял на подлинность и прочность. Лица, люди и события представали в ином свете, стоило только хорошенько подумать. Будто он когда-то действительно утруждался, ха! Так, думая обо всём и ни о чём разом, Вей У Сянь скоротал время до утра, наблюдая, как редеют сумерки, а от воды террас, засаженных рисом, расходится легкая белая дымка, заволакивая ступенчатые склоны и оседая на землю прозрачной росой. Лань Чжань показался, едва, еще не видимое, солнце вызолотило верхушки соседних холмов. Резко распахнув дверь, он тут же запнулся, чтобы не наступить на сидящего прямо на пороге Вей У Сяня. Совершенно неожиданно он казался встревоженным, но стоило их взглядам столкнуться, как привычная тень спокойствия вновь легла на точеное лицо. – Доброе утро, гэгэ, – улыбнулся Вей У Сянь, чувствуя как звенят затекшие от долгой неподвижности мышцы. – Надеюсь, твои сны были сладкими? – Мгм, как и твои, Вей Ин, – качнул головой Лань Чжань с обычной серьезностью. Вспомнив свои сны, Вей У Сянь почувствовал жар, обжигающий щеки. Эхо кошмара выцвело и истерлось, а вот теплые невесомые касания на лице вспомнить оказалось невероятно легко. Щекочущая истома прошлась по позвоночнику мягкой беличьей кистью, вызвав мурашки. Сладко потянувшись, он встал, чтобы опять потянуться уже стоя и снова поймать на себе взгляд Лань Чжаня. Бессонная ночь осталась слабой тяжестью в голове, но в остальном он чувствовал себя прекрасно. Засидевшееся тело требовало деятельности. Потратив время на размышления и тишину, Вей У Сянь снова хотел носиться туда-сюда, решать судьбы мира, устраивать шалости, разоблачать преступников или хотя бы торговаться на рынке за лучшие восковницы[4]. Чувствуя, как запенившееся внутри озорство требует выхода, Вей У Сянь хитро покосился на Лань Чжаня. Тот проверял крепление гуциня за спиной, темные волосы были откинуты назад, выставляя напоказ изящный изгиб шеи, моментально привлекший взгляд Вей У Сяня, острым бугорком кадыка и натянутой тетивой сухожилия. – Знаешь, гэгэ, у меня тут была целая ночь ностальгии по старым добрым денькам, и я понял, что за всю свою прошлую жизнь так и не отомстил за одно жестокое покушение на меня... Помедлив мгновение, Вей У Сянь подался вперед и сомкнул зубы на молочно-белой коже шеи Хань Гуан Цзюня, подозрительно напрягшегося еще в начале фразы. Укус вышел что надо – не особо болезненный, но заметный. Вей У Сянь замер, переживая непривычные и яркие ощущения: упругое сопротивление плоти, сладкий запах сандала и терпкий, совершенно специфический вкус во рту. Губы тут же почувствовали как зачастило биение крови под тонкой кожей. Или это его собственное? Отстранившись, Вей У Сянь тут же отскочил и, смеясь, легко сбежал по лестнице, как ни в чем не бывало принявшись выманивать Яблочко из под крыльца, где тот провел все то время, что заклинатели пережидали непогоду. – Не злись, мы теперь в расчете за тот случай в пещере Черепахи, – снизу вверх сощурился Вей У Сянь на Лань Чжаня, так и стоящего на крыльце с прижатой к шее ладонью. – Нам пора выдвигаться. – Мгм, – заторможено кивнул тот. – Так пойдем, – вытянув сонного ослика на тропу, Вей У Сянь дождался пока Лань Ван Цзи спустится, чтобы встать с ним рядом и снова – как и вчера – идти бок о бок. Солнце, успевшее уже показаться над кромками холмов, радостно бликовало в зеркале воды, ничем не выдавая того, что весь прошлый день природа изволила гневаться. Мятежное небо над их головами жило своей жизнью: готовило еще одну грозу, перегоняло облака с места на место, затевало бури и шторма, копило снег, чтобы просыпать его в назначенный час, но Вей У Сяню и Лань Ван Цзи было не до того. Им следовало спешить. Впереди их ждала гора Луань Цзан.