***
Чувства раскрылись совершенно внезапно. Во время одной из заурядных бесед с губ Холмса сорвалась неосторожная фраза, коей суждено было перевернуть его постепенно рушащийся мир: — Как тебе мой новый джемпер, Шерлок? — Как и все. — Ну конечно.. — ..сидит потрясающе. Знаешь, Джон, иногда я готов ночами рассуждать об их цветах и незамысловатых узорах. Хотя, на самом деле, не думаю, что все джемперы особенные — в этих есть что-то, выделяющее их среди иных представителей. Должно быть, это носитель. Ты заставляешь их играть новыми красками. Только ты, иначе смысл в них попросту исчезает — классический предмет гардероба. Но пока я могу дышать с тобой одним воздухом, пока имею возможность лицезреть твои джемперы каждый день.. они неизменно будут оставаться самыми лучшими, Джон. Шерлок Холмс на мгновение ощутил, что не может дышать. Странно, ведь он всего лишь изложил свою мысль — четко и ясно. Осознание сказанного охватило разум чуть позже. Он смотрел прямо в глаза собеседника, убитый чудовищной ошибкой, наблюдал долго, неспособный отвести взгляд. Зрачки расширились. Силы моргнуть не нашлось. Глубокая печаль резко обожгла веки. Успокойся, Шерлок, просто вдохни поглубже и затем выпусти воздух. Джон смотрит на тебя, ты просто не можешь так с ним поступить. По вискам били болезненные удары, а сердце неугомонно пульсировало. К счастью, детектив его давно не чувствовал — имело значение лишь чужое дыхание, звучавшее потрясающе близко. И всё же казалось, что оно спешно удаляется, раздаётся дальше и дальше, но борьба с реальностью продолжалась. Ведь если дыхание прекратится, Шерлок останется один в непроглядной темноте опустевших чертогов. А так нельзя. Как же тогда ответить? Ответить? На что? Ведь Джон молчит. Или же Холмс просто всё прослушал? Как неловко будет переспрашивать. В пучине беспорядочных мыслей детектив не сразу осознал, что по щекам начали катиться слёзы. В отсутствующей голове проскочила лишь одна фраза: — Прошу, не оставляй меня. По комнате расслоилась гнетущая тишина. Хотелось упасть, крепко сжав шею руками. Молиться об успешной гипервентиляции, царапая бледную кожу до крови — физическая боль наверняка заглушит моральную. Прижаться к полу, прислушаться к отзвукам, что слышатся глубоко в адской пучине, а затем осознать, что даже самый звонкий крик мученика не сравнится с страданиями, испытываемыми детективом сейчас. Но он продолжал стоять, а крупные слёзы — безостановочно струиться.***
Шерлок ощущает, как по телу ближнего проходит дрожь. Его ладонь достигла старой раны, полученной Джоном на фронте. Плечо изуродовано точечным следом от пули, что давно уже затянулся, но воспоминаниям, заключённым в отвратную отметину, не суждено покинуть разум военного. Каждый раз, когда Уотсон смотрел в зеркало перед сном, его тело била противная пульсация. Как будто рядом взорвалась мина, подняв ввысь истоптанную землю и несколько свежих трупов солдат. Они захлёбывались в собственной крови, до последнего шепча о желании жить. Сипели в агонии, ощущая лишь бешеное биение умирающего сердца. Иногда грудь продолжала вздыматься еще несколько секунд после кончины. Эти ребята боролись. Они погибли достойно… но лучше бы продолжали недостойно жить.***
Джон молчал. И чувства, заключённые в этой тишине, сложно было описать словами. Что же происходит? Голову резко охватила чудовищная боль, а в животе появилась странное, тошное, но почему-то до безумия чудесное ощущение. Они просто смотрели друг на друга, беспомощные и потерянные, и Уотсон смог очнуться только после лицезрения чужих слёз. Не надо плакать. Только не ты. Любой на этой планете, но не ты, Шерлок Скотт Холмс. Черт подери! Ведь в этой глубокой печали виноват лишь Джон. Какой ужасный поступок он совершил, заставив дорогого для себя человека так страдать. Самого лучшего, чудесного, по-настоящему восхитительного и потрясающего мужчину.. Любимого друга. Кажется, их чувства схожи. Джон приближается. Его руки трясутся, но дрожь прекращается, когда они смыкаются на чьей-то спине. Скользят вверх, к кудрям, успокаивающе поглаживая их. Он вдыхает легкий запах чужого одеколона, очарованный гармонией, резко сковавшей напряжённый разум. Ощущает сбитое дыхание. — Разумеется, я не оставлю тебя, Шерлок. Хотелось беспорядочно шептать комплименты, прижаться к самому сердцу и успокоить его. Лучик солнца, ниспосланный судьбой, сейчас так близко, напуганный и глубоко печальный. Эта грусть неправильна.. только не он. Мгновение, и тело Холмса сотрясает. Голос срывается, и вот он плачет, громко и отрывисто. В плаче этом заключены годы одиночества. В плаче этом заключены чрезмерные дозы наркотиков. В плаче этом заключена неизвестность. В плаче этом заключено счастье. Джон обнимает крепче. Всё уже позади. Его лицо окропили слёзы.***
Шерлок отнял руку. — Джон, я.. я не хотел.. Но ладонь снова притянули к тому же месту. Страх, задержавшийся в салатовых глазах, начал таять. Светловолосый улыбался. — Не волнуйся. Мне кажется, твои прикосновения лечат. — Джон, но прикосновения не могут лечить. Это.. — Значит, ты особенный. За свою жизнь доктор повидал множество ужасных ранений. Его уже не пугал вид органов, облитых кровью, колебаний не вызывали и ампутированные конечности с выпирающей плотью — всё это стало обыденностью с незапамятных времён. Джон помнит, как впервые получил винтовку. Но почему же так сильно болит сердце при виде множества глубоких шрамов, что легли на спину самого близкого ему человека? Почему от чувства вины хочется кричать? Почему же он не в силах унять неизгладимое отвращение к себе? — Два года, Шерлок. — Прости. — Нет. Черт возьми, нет. Прошу, только не извиняйся. — Ты страдал из-за меня, Джон. — Ты вернулся после двух лет, проведенных под пытками, а затем.. — Успокойся. — Я ударил тебя. Господи, я сделал это несколько раз. Я повалил тебя на спину.. Руки Джона затряслись. Он беспомощно приник к израненным позвонкам, ощутив, как глаза сжигает влага. Доктор не видел лица своего детектива. Но внезапно прозвучал голос: — Знаешь, ты прав. Прикосновения действительно лечат. Уотсон ощутил чью-то теплую улыбку. Она вдохнула жизнь в его стеснённую дикими эмоциями душу, расслабив сознание. Укутав в пелену нежности и понимания, столь чуждой отставному военному бесконечными месяцами, эта улыбка стала чем-то незаменимым и важным. Хотелось, чтобы она появлялась на прекрасном лице этого человека как можно чаще. — Шерлок, насколько давно? — Не знаю. Возможно, вечность. Они рассмеялись. И смех этот положил начало новой истории. Когда проза о гениальном детективе подошла к концу, была написана первая страница рассказа о приключениях Шерлока Холмса и доктора Уотсона.