Верность для Обмана

      Мягкий шёлк приятно скользил по чувствительной коже, а тёплые лучи любимой асами Соль нежно, любовно и чувственно её ласкали, согревая утренним теплом. Проникающий из окон тихой поступью ветер любя, почти по-матерински касался растрепавшихся по лицу волос, словно напоминая о пришедшем утре, что уже вовсю благоденствовало над Асгардом. Но охваченная сладчайшим сновидением асинья всё никак не желала поддаваться этим уговорам. Сны не желали выпускать её из своего плена, раз за разом зазывая к ним возвратиться, вновь окунуться в любимые грёзы да мечты.       Сонно потянувшись и лениво распластавшись на мягкой широкой постели, Сигюн довольно заурчала, наслаждаясь тем, как прохладный ветерок, тайно проникающий из открытых окон в комнату, собственнически скользит по открытым участкам чувствительной кожи, будто любовник, изучающий свою собственность. Довольная улыбка сама собой заиграла и засияла на её лице подобно солнцу, откликаясь на уговоры Соль.       Окончательно вырвавшись из сладостного плена, асинья выгнула спину дугой, лениво, но требовательно разминая своё плохо поддающееся каким-либо действиям тело. Подставив лицо ласкающему ветерку, Сигюн наконец решила распахнуть налитые свинцом веки. Недовольно щурясь из-за ослепительно-яркого света, дева с зевком стёрла тыльной стороной ладони мокроту у глаз. Едва те свыкнулись со светом, как взгляд медовых глаз застыл на широких окнах и изумительных полупрозрачных изумрудных шторах, что зазывно колыхались, принимая правила игры ветра. Невольно взгляд заскользил по чудесному виду по ту сторону окон, застыв в немом восхищении: неописуемой красоты небо, украшенное редкими облаками, через которые проглядывались самые разнообразные галактики и туманности; множество золотых башен, откидывающие радужные блики, а за ними горный хребет, что змеёй окружил собой, подобно щиту, золотой город богов – Асгард.       Когда с сонного сознания спало утреннее наваждение, Сигюн рассеянно несколько раз сморгнула, слишком быстро и неожиданно растеряв всю свою утреннюю негу, от которой не осталось абсолютно никакого следа. Улыбка – и та покинула прекрасное лицо девы, сменившись ужасом во взгляде, а сжавшиеся уста продемонстрировали откровенное негодование асиньи, граничащее с полным непониманием происходящего. А причиной столь внезапной перемены была не чудесная погода за окном, а незнакомая Сигюн обстановка чужой для неё спальни.       Нешуточно разволновавшаяся, так, что ощущалось биение собственного разбушевавшегося сердца, готового вот-вот вырваться наружу, она всё больше напоминала испуганную кошку. Полный немого ужаса медовый взгляд беспрерывно метался из стороны в сторону, как если бы она была дичью, загнанной в угол и в приступе паники рыскающей спасения.       Чужая спальня утопала в оттенках изумруда, синего и золота, тогда как её собственная имела нежные ванильно-шоколадные оттенки, к тому же была украшена всевозможными цветами, что так оживляли и обогащали обстановку в её покоях своим запахом и уютом. Чужие же покои были в некоторой степени холодны в своём ярко выраженном минимализме и строгой обстановке. Только самое важное и необходимое да пара-тройка живых цветов. И запах цитрусов, приятно щекочущий нос кисловато-сладким ароматом.       Когда испуганные глаза поневоле остановились на такой же шёлково-изумрудной постели, Сигюн была готова безошибочно определить хозяина сих изумрудных палат. Но мысль была до того безумной, невозможной и пугающей, что она даже взялась щипать собственную руку в слепой надежде на то, что это лишь продолжение очень и очень плохого сна. Пытка Сигюн так бы и продолжалась, пока причина утреннего шока асиньи не соизволила показать себя во всей своей пугающей красе.       – С добрым утром, Ваше Высочество, – высокопарно пожелал Локи своим медовым баритоном.       В изумрудных глазах играли знакомые смешинки, готовящие на досуге дня своей жертве новую незабываемую шалость, тогда как на тонких устах уже давно поигрывала привычная ухмылка, бесстрашно бросающая вызов всем, кому была обращена в столь фамильярной форме. Локи упивался беспомощностью своей гостьи, буквально светился от всепоглощающего самодовольства, что так и исходил из самовлюблённого трикстера с непомерно огромным эгом. Неудивительно, что именно нарциссы украшали покои младшего царевича Асгарда.       Сигюн же захлестнула такая всепоглощающая ярость, что кулаки поневоле беспощадно сжали простыни чужой постели так яростно, что длинные когти могли бы с лёгкостью их порвать на мелкие кусочки. Асинья была готова испепелить самовлюблённого негодяя взглядом, лишь бы только стереть и больше не видеть эту самодовольную ухмылку на его царственно-горделивом лице. Но стоило глазам скользнуть вниз, постепенно и неторопливо опускаясь ещё ниже, как злость сменилась внезапным смущением и потерей всякого самообладания. На такое был способен только младший царевич!..       Тёмные локоны были неряшливо спутаны меж собой, а несколько тонких прядей свисали по бокам. Нынешний облик Локи контрастировали с его куда более привычным строгим и всегда идеально ухоженным образом буквально одетого с иголочки Асгардского царевича. Изумрудные глаза немного прищурились от удовольствия; лёгкая, но такая привычная усмешка застыла на тонких губах, и вкупе с этой неряшливостью придавала его образу некой загадочности, развязности. К нему странным образом манило, порождая скрытое желание коснуться и поправить выбившиеся из причёски тёмные локоны.       Спешно отгоняя сие странное наваждение, Сигюн неловко опустила взгляд, замечая такую же неряшливость и в остальном образе младшего царевича. Чёрная шёлковая рубашка Локи была застёгнута только на пару первых нижних пуговиц, тем самым демонстрируя невинному взору асиньи идеально натренированное тело воина со слегка бледноватой кожей. Сигюн против воли даже сумела заметить несколько длинных шрамов на торсе Локи, совершенно случайно, не отдавая себе в том отчёта, задумавшись о том, каким образом он мог их получить. Где-то на задворках сознания Сигюн была вынуждена задавить на корню желание прикоснуться к длинным розоватым линиям на груди и прессе. Она раздражённо закусила нижнюю губу, чтобы отвлечься от грязных мыслей и желаний на собственную боль, пока глаза продолжали капризно изучать спешно накинутый на плечи кожаный сюртук и пояс на плотных тёмных штанах, что так и не был как следует застёгнут.       Всё это время Локи стоял у входа, вальяжно прислонившись боком к косяку дверей, насмешливо наблюдая за своей гордой, но рассеянной гостьей. Царевич то ли нарочно, то ли – что было куда вероятней – из некого любопытства предпочёл сохранять между ними напряжённое молчание, как если бы желал загнать свою добычу в ещё более дальний угол смущения и неловкости или же просто хотел потешиться над загнанной, но всё ещё гордой и несломленной Сигюн.       Будучи весьма гордой асиньей, Сигюн нашла в себе силы собрать остатки хрупкого достоинства и грациозно встать с постели младшего царевича с гордо поднятой головой, как если бы в этом не было ничего зазорного. Выпрямив спину, расправив тонкие хрупкие плечи и состроив самое равнодушное выражение лица, на которое она в тот момент только была способна, асинья нарочно строго упёрлась взглядом в трикстера, как если бы хотела пробудить в нём давно утерянную совесть. Но всем и так давно было ясно, что совесть младшего царевича давно была безвозвратно потеряна.       – Кажется, я не единожды просила тебя так меня не называть, – нарочито раздельно и медленно проговаривая каждое слово, Сигюн недовольно нахмурила тонкие бровки, демонстрируя своё явное неудовольствие от данного разговора.       Локи ещё с юношества взял в привычку именовать Сигюн «Ваше Высочество» и никак не иначе, каждый раз слыша в ответ протестное требование этого более не делать. Но упрямство и вечная жажда потешиться над гордой асиньей брали над ним верх, отзываясь широкой ухмылкой и самодовольными смешинками в изумрудном взгляде, что только сильнее раздражало всегда строгую и принципиальную деву, принимающую все его издёвки слишком близко к сердцу.       – Ох, прошу простить, – лживо-виновато воскликнул ас, приложив ладонь к груди и состроив самое невинное выражение лица, которому Сигюн, будучи знакомой с царевичем не первый десяток лет, естественно, не поверила. – Моя память каждый раз меня подводит, стоит твоей чудесной персоне оказаться в поле моего зрения.       Сигюн недоверчиво фыркнула, явно не намереваясь так легко поддаваться чрезмерно сладкой лести, которой из уст самого бога обмана – грош цена. Поэтому, недовольно махнув рукой и закатив глаза, она, будто бы продемонстрировав своё пренебрежение к его словам, поинтересовалась:       – Избавь меня от своей лести, Локи, и объясни мне, наконец, что я делаю в твоих покоях?!..       Словно ожидая этого вопроса, Локи оттолкнулся от проёма в дверях и медленным размеренным шагом направился в её сторону, ленивым тоном отвечая на заданный вопрос.       – Ваше Высочество было так увлечено горячительными напитками, что было не в состоянии самостоятельно покинуть торжество нашего горячо любимого царя, – легко, как что-то само собой разумеющееся промурлыкал медовый баритон. – С моей стороны было бы настоящим кощунством не позаботиться о друге детства.       Локи остановился напротив асиньи, что увлечённо буравила его тяжёлым взглядом, безнадёжно надеясь стереть с самодовольного лица эту надоедливую насмешку. Но это была такая же несбыточная мечта, как и та, где этот мерзавец прекращает называть Сигюн «Ваше Высочество», обращаясь к ней на высокомерно-игривой ноте.       – Ах, а ты как истинный добропорядочный ас решил, что мне самое место в твоей спальне, – напряжённо улыбнулась в ответ Сигюн, хоть внутри бушевала настоящая буря из самых разнообразных эмоций.       Довольно сощурив глаза, Локи игриво подался вперёд, но взгляд Сигюн против воли фокусировался на открытых участках его натренированного тела, когда тёмная ткань его рубашки немного сползла по плечам, демонстрируя всё новые мелкие шрамы на крепкой мужской груди. Уже только это выбивало Сигюн из колеи, заставляя желать лишь одного: убраться отсюда как можно скорее.       – Откровенно говоря, – заговорщицки прошептал трикстер, опасно блеснув изумрудами. – Я уже давно думаю над тем, что только в моей спальне тебе и место.       Слова аса произвели на Сигюн такое непередаваемое впечатление, что она только и смогла, что безвольно замереть и всего на одно мгновение забыть, как дышать рядом с настоящим и всепоглощающим пламенем, готовым сжечь тебя дотла, не оставив ничего, кроме горстки пепла. Невероятная глупость отрицать то, что Локи был безумно притягательным, обаятельным и обворожительным настолько, что даже такой гордой асинье, как Сигюн, с трудом удаётся противостоять его чарам. Но самым ужасным, порождающим в ней стыд и гнев к самой себе было именно то, что сам Локи прекрасно это осознавал – и по возможности пользовался. От бога обмана ничего не укроется, ни одно сокровенное желание, ни одна тайна. Локи раскопает их все, совершенно не опасаясь замарать изящных рук, чтобы продемонстрировать результат своих трудов.       Сигюн буквально ощущала его тёплое дыхание на своих устах, готовая вот-вот потерять под собой опору и свалиться безвольной куклой на пол, как руки трикстера сначала легонько, будто нарочно проявляя неуверенность в своих действиях, нежно коснулись кончиками пальцев её талии, чтобы через короткое мгновение уже собственнически заключить в свои объятия – всего на одно короткое, утерянное ею мгновение – и вот она уже в его власти. Тонкие ладони сами против воли ложатся на крепкую мужскую грудь, ощущая под собой каждый шрам, изгиб, каждую шероховатость, ощущая и получая колоссальное удовольствие от того, как его кожа покрывается мурашками от неловких женских ладоней, что потерянно исследовали его тело, слегка оцарапывая ногтями кожу. Тонкие губы опасно очертили собой линию тонкой шейки от плеча до чувствительного ушка, где и замерли, опаляя своим дыханием кожу и будто вводя асинью в некий транс. Мир вокруг прекратил своё существование, а сама она только и могла, что погрузиться в непередаваемые ощущения чужих рук на своём теле и коротких касаний губ на шее и ключицах.       Тихо хмыкнув, Локи со странным удовольствием неторопливо изучал тело девы, собственнически удерживая её в своих объятиях. Коснувшись устами миниатюрного ушка, бог обмана прошептал низким от возбуждения голосом:       – Ты ведь и сама об этом часто думала, так ведь? Пока бесчисленные разы жадно, думая, будто я не замечаю, изучала меня взглядом.       Слова аса словно отрезвили одурманенный его обаянием разум, вырвав Сигюн из сладкого дурмана. Резко оттолкнув от себя ничего не подозревающего аса так, как если бы его объятия могли нанести ей непоправимый урон, асинья в довершении отвесила оплеуху своему искусителю. Удар пришёлся с такой силой, что трикстера даже немного покачнуло в сторону, а звук пощёчины эхом пронёсся по палатам младшего царевича, повиснув в воздухе.       Время между ними как будто замерло, и Сигюн, успела осознать в эти короткие мгновения свою ошибку. Напускная гордость затрещала по швам и, поддавшись внезапным эмоциям, Сигюн коротенько визгнула, прикрыв ладонями свои уста от пронзившего её шока. Медовые глаза широко распахнулись, отразив застывшие в них страх и беспокойство, когда Локи так и застыл на ровном месте. Но недоумение царевича продлилось недолго, и он, вновь довольно ухмыльнувшись, с вызовом поглядел в ответ, вопросительно изгибая бровь дугой.       – Маленькая Сигюн давно выросла, но по-прежнему боится говорить на взрослые темы, – насмешливо продолжил Локи, не сводя с девы пристального взгляда изумрудных глаз. – Как бы меня не привлекала твоя… – задумчиво помычав, подбирая слова для удачного продолжения, Локи неоднозначно помахал ладонью и тут же продолжил: – детская наивность и женская неприступность, тебе не скрыть от бога обмана своё увлечение мной. Мы давно не дети, Сигюн. Прошу, хватит этих глупых игр в гордость. Первое время эти детские игры даже забавляли, но сейчас вызывают во мне только скуку.       Слова трикстера вновь не вызвали в душе боги верности ничего, кроме слепой злости. Она вновь вознамерилась отвесить наглому асу очередную отрезвляющую оплеуху, но на сей раз младший царевич оказался куда ловчее: с лёгкостью перехватив тонкое девичье запястье и развернув Сигюн вокруг своей оси, с силой прижал всё ещё сопротивляющуюся девушку к своей груди.       – Бросьте, Ваше Высочество, это только сильнее подогревает мой интерес, – откровенно хохотнул Локи, без особого труда удерживая трепыхающуюся асинью.       Сигюн не была бы собой, если бы так легко сдалась на потеху самовлюблённому трикстеру. Не ожидая от хрупкой девы никакого особо сильного сопротивления, Локи вдруг получил со всего размаху удар по ноге и, не совладав с резкой болью, вынужден был выпустить свою не на шутку разбушевавшуюся пленницу.       И, как бы сильно Сигюн не хотелось исполосовать прекрасное лицо бога обмана ногтями, она была вынуждена сдержать свой яростный порыв, принявшись яростно поправлять каштановую копну спутавшихся волос, таким нехитрым образом отвлекаясь от дурных желаний. Нервными движениями рук поправив ткань своего вечернего платья, в котором была вынуждена уснуть, Сигюн в последний раз тряхнула головой и, резко передёрнув плечами, окончательно согнала остатки раздражение.       Выпрямив спину и гордо выпятив подбородок, прежде чем покинуть ставшие ей ненавистные изумрудные покои, Сигюн холодно обронила:       – Ты упустил свою возможность, когда та у тебя была. А теперь, с вашего позволения, мой царевич, я более не намерена отнимать ваше драгоценное время. Хорошего вам дня, Ваше Высочество.       И, более не глядя в сторону младшего сына Одина, Сигюн стремглав умчалась в сторону выхода, но, немного не угадав со своим направлением, асинья оказалась в огромной купальне, когда захлопнула за собой дверь. Но, не растеряв остатки своей гордости и чувства собственного достоинства, она с гордо приподнятой головой вернулась в спальную, случайно поймав смеющийся изумрудный взгляд откровенно потешающегося трикстера.       – Выход там, Ваше Высочество, не заблудитесь, – с неким наслаждением проговорил бог обмана, указывая пальцем на дверь напротив.       Фыркнув в ответ, Сигюн вылетела из палат младшего царевича, как следует перед уходом хлопнув дверьми: это было до невозможного по-детски, мелочно и глупо, но асинья ничего не могла поделать с врождённым упрямством и обидой на этого негодяя.       Но, как бы она ни гневалась на самодовольного, эгоистичного, совершенно невыносимого мерзавца, Сигюн не могла лгать самой себе: её действительно влекло к нему настолько, что это скорей пугало асинью, чем вдохновляло. Репутация Локи была весьма говорящей: невозможно не знать о его частых увлечениях, будучи при дворе царя Асгарда чуть ли не каждый день. Отдать такому своё сердце равносильно добровольно отдать своему убийце свой клинок: пощадит тебя или убьёт, решать теперь только ему. И Сигюн боялась отдавать своё сердце, хоть в глубине души знала, что уже давно отдала в его руки свой клинок.