Два по цене одного

В их доме тихо и спокойно с утра, только слышно, как на кухне бурлит закипающая вода в чайнике. Игорь заливает кипятком чайный пакетик в большой кружке, которую в прошлом году ему привёз с какого-то выезда Артём, и достаёт из холодильника йогурт. Дзюба не ночевал дома. Игорь не спал до четырёх, надеясь, что альфа всё-таки вернётся. Акинфеев потирает глаза, в очередной раз проверяя соцсети. В мессенджере всё так же висит последнее сообщение от Артёма. Прости, сегодня, наверное, останусь у Саши. Кое-какие проблемы. Тёма 23:36 Игорь не стал допытываться, что произошло, потому что знает: вернётся — расскажет. У него нет причин не доверять Артёму, но в последнее время нехорошие мысли всё чаще закрадываются в голову. Дверь в прихожей открывается — тихо, осторожно, будто специально, чтобы не разбудить — ровно в тот момент, когда омега открывает йогурт. Услышав знакомые шаги и грохот ключей, опущенных на полку, он откладывает чайную ложку и выходит в коридор. — Привет, — устало говорит Дзюба, виновато глядя на мужчину. Ему очень стыдно, что он не приехал домой вчера вечером, что шлялся неизвестно где всю ночь, но ещё более стыдно и заранее больно ему из-за того, что он должен сказать Игорю как можно скорее. — Что случилось? — спокойно, даже как будто с участием спрашивает вратарь. С Кокориным ему наладить отношения так и не удалось, но раз это друг Артёма — приходится всё равно быть в курсе его жизни и даже иногда немного переживать. Альфа качает головой и сразу проходит в кухню, долго не находя себе места, а в итоге останавливаясь спиной к окну, оперевшись на подоконник и скрестив руки на груди. Игорь следует за ним и садится на стул, но в его позе нет ни намёка на расслабленность: спина прямая, словно натянутая струна, а лицо, как обычно, серьёзное, брови непонимающе сдвинуты к переносице. Дзюба молчит долго, опустив глаза, глядя куда угодно, только не на омегу. Тот начинает серьёзно волноваться. Артём редко бывает таким поникшим и виноватым, значит, где-то сильно накосячил. В голове пульсирует паническая мысль о том, что он мог изменить. Конечно, Артём никогда бы такого не сделал, он не такой, он слишком любит Игоря, вот только в голове омеги начинают одна за другой появляться картинки, на которых форвард целуется с другим омегой. Акинфеев пытается отогнать эти мысли. Но следующая фраза альфы разбивает всё вдребезги. — У Саши будет ребёнок, и этот ребёнок от меня. Смотрит испуганно, виновато, но честно, прямо в глаза. У Игоря темнеет перед глазами и звенит в ушах. Рушится весь его мир. Он знал, что рано или поздно что-то подобное может случиться. Очень надеялся, что его опасения никогда не сбудутся, но всё равно очень боялся. Артём всегда мечтал о большой семье, об ораве детей, бегающих по дому, об омеге, который подарит ему всё это счастье. Но Игорь этого всего дать почему-то не мог. Они обошли, кажется, все клиники в Москве и в Питере, ездили в Европу, но все врачи говорили одно: индивидуальные показатели и альфы, и омеги в норме, видимо, личная несовместимость. «Личная несовместимость». Игорь ненавидел эту фразу, въевшуюся в мозг за долгие месяцы обследований, процедур и лечения. Почему мир так несправедлив?! Как он может быть несовместим с человеком, которого любит больше всего на свете, который буквально стал его жизнью?! Видя, как омега мучается из-за этого, виня во всём себя, Артём не раз заговаривал о возможности усыновления, суррогатного родительства, эко. Но Игорю хотелось, чтобы всё было по-настоящему, чтобы это был их ребёнок. Его и Артёма. Но сейчас, Дзюба, видимо, нашёл вариант проще. Вратарь не может его винить, но в груди всё сильнее разливается паника и обида. Хочет ли Игорь бросить чем-то в Артёма? Нет. Зато вот свою голову разбить обо что-нибудь он очень даже не против. Акинфеев чувствует, что в глазах темнеет, а все картинки, которые он так старательно отгонял, появляются с новой силой. И с Дзюбой на них теперь конкретный человек. Игорь боялся, но знал, что рано или поздно это произойдёт, потому что сколько бы они сами ни пробовали, у них ничего не получалось. А Артём мечтал о детях, о большой семье. Они были у докторов, и те только разводили руками, мол, всё хорошо, видимо, личная несовместимость. Вот Артём и нашёл того, с кем оказался совместим. Игорь долго молчит, потому что не знает, что сказать. Артём смотрит на него очень виноватым взглядом, потому что чувствует, как сразу замкнулся, потух, замолчал омега. Никакие слова уже не помогут, потому что Дзюба безумно виноват, такие вещи не прощают, а менять что-то уже сложно. К тому же, если бы эта проблема была только между ними двумя! Так нет же, всё гораздо сложнее, он и Сашку сюда втянул, и ту маленькую жизнь, зарождающуюся внутри него, по его, Артёма, вине. — Прости, я… — начинает альфа и осекается. Что сказать? «Я не хотел», — враньё, хотел ведь, ещё как хотел, безумно хотел, когда целовал чужие пухлые губы, зарывался пальцами в пшеничные волосы на макушке и сладко втрахивал в кровать. «Я всё исправлю», — невозможно, не исправит, потому что даже при желании для аборта уже поздно. «Я виноват», — уже сказал, а повторять очевидное не лучшая идея. Артём упирается локтями в стол и прячет лицо в ладонях. Игорь почти физически чувствует, как рвется связь с его альфой. Ему бы ухватиться за последнюю, самую тонкую ниточку, но всё потеряно и ничего не вернуть, ведь Саша уже носит под сердцем ребенка Артема. — Я соберу вещи и уйду, — тихо говорит Игорь, и даже в голосе сквозит отчаяние. Дом этот принадлежит Артему, пусть даже и обустраивался он практически полностью Игорем. Вот этот стол, например, они ходили выбирать вместе и переругались в пух и прах, выбирая, зато после покупки мирились всё на нем же, проверяя его на прочность и не стесняясь своих чувств… И стонов. И вообще, про каждую мелочь в этом доме можно припомнить какую-то историю. — Игорь, подожди, — поднимает влажные глаза Артём, будто прося омегу остаться и выслушать какие-то его объяснения и извинения, но ни того, ни другого сейчас нет. И просить остаться… Есть ли смысл? Любит ли Дзюба его всё так же, если позволил себе ещё несколько месяцев посмотреть на другого так, как смотрел только на него? Артёму определенно нужно разобраться в себе, в своих чувствах. Он разрывается между двумя омегами. Только в одном — его прошлое, в другом — в буквальном смысле «в нём» — его будущее, его будущий ребёнок. Альфа хочет остановить всё, попросить остаться, вымолить ещё один шанс, но вместо этого выдаёт печальное и отчаянное: — Прости, — опускает глаза. — Я нужен ему. Игорь уже собирается уйти, не в силах остановить поток слез, льющихся из глаз так, как, наверно, было только в детстве, когда Артем останавливает его и… Ничего не говорит. Простить его? Альфа и сам чувствует, что хоть сердце омеги и разбито, прощения просить нет смысла. Игорь простит всё. Он так безумно влюблен в своего мужчину, что готов простить даже измену. Вот только… Он поломаная игрушка, он не сможет родить Артему ребенка, поэтому, хоть и больно, ужасно больно, Игорь уйдет, чтобы в этом доме появился новый омега и ребенок, который сделает его любимого очень счастливым. — Артем… Не надо. Я понимаю. Организм, видимо, отключается. Голова кружится, и Игорю приходится сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем пойти собирать свои вещи. Дзюбе невероятно больно видеть Игоря таким разбитым. Возможно, он бы правда мог быть счастлив с Сашей и их будущим ребенком… Если бы чувства Акинфеева можно было выключить по щелчку пальцев. Просто — раз! — и нет чувств, и человек не страдает. Но, увы, так невозможно. Артём чувствует себя мерзким предателем, который запутался в себе и в жизни. Хочется начать всё с начала, чтобы не допускать таких глупых ошибок, но это всё нереально. — Игорь, мне так жаль, — глухо произносит он, чувствуя, как в уголках глаз скапливаются слёзы. — Я не хотел, чтобы так… Я не хотел делать тебе больно! Альфа поднимается с места и делает несколько шагов к Игорю, хочет обнять, прижать к себе, извиняясь, но не уверен, имеет ли право так поступить после всего, что совершил. Омеге хочется закричать в ответ: «Да все ты хотел! Если бы не хотел, то никогда бы не сделал!» — но Игорь берет себя в руки, насколько это вообще возможно в его ситуации, вытирает мокрые щеки и глаза. Он и подумать не мог, что их отношения закончатся вот так. — Заткнись, Артём, заткнись, — его голос становится жестче, Игорь говорит буквально сквозь зубы. — Не ломай комедию. Не такой уж я оказался и особенный для тебя. Игорь понимает, что если не уйдёт сейчас, то его полностью захватит истерика и, кто знает, чем это может закончиться. Он наверняка сорвётся, потому что нужно хоть куда-нибудь выплеснуть эмоции, но уже в отеле, куда поедет сегодня ночевать. Игоря трясёт, он в мгновение преодолевает лестницу на второй этаж, достает чемодан и закидывает в него вещи, не особенно беспокоясь о том, что они могут помяться. По крайней мере, сейчас намного важнее поскорее уйти из этого дома. Когда Игорь, всё же вспылив, уносится наверх, Артём уже не сдерживается и откровенно плачет, уронив голову на руки. Он это всё заслужил, раз посмел при любящем, прекрасном, самом лучшем Игоре пойти и изменить. Изменить ему со своим лучшим другом. И слова Акинфеева невероятно ранят, потому что именно он, на самом деле, был особенным. Дзюба с такой страстью любил, обожал его, но теперь оказалось, что это было лишь увлечение, помешательство, от которого сейчас осталось лишь теплое дружеское сопереживание. Страсть прошла, оставив огонёк заботы и понимания, и Артём с грустью думает о том, что сердцу не прикажешь. Хочется сейчас остановить Игоря в дверях, поймать за руку и высказать столько всего, чтобы попрощаться по-человечески, раз это конец. Это головой Артём думает, но сердцем чувствует, что омеге и так больно сейчас, что это его окончательно убьёт. Поэтому Дзюба ничего не воспринимает, давая своему — уже нет — омеге скрыться с его глаз. Проходит чуть больше часа, и все это время Игорь не видит Артема, хотя собирает свои вещи он не только в спальне, но и по всему дому. В итоге получаются две достаточно большие сумки, которые Акинфеев погружает в свою машину, и еще некоторые вещи, например, футбольные мячи, которые просто так кидает в багажник. Напоследок, уже практически стоя в дверях, омега решает вернуться в дом и пройтись по комнатам. Он вынимает из рамок многочисленные фотографии и разрезает их ножницами на мелкие части, бросая в мусорное ведро. Это, несомненно, истерический порыв, но ведь Артем и так избавится от них в скором времени, рамки заполнят новые фотографии с Сашей и их ребенком. Думая об этом, Игорь снова начинает вытирать слезы рукавом. И все же, он оставляет одну фотографию, забирает ее себе, убирает в карман и выходит из дома. Это фото было сделано на Мальдивах в первый год их отношений, в первой совместный отпуск за пару часов до наступления Нового Года. Их первого Нового Года вместе. Они были безумно влюблены и безумно счастливы. Игорь знает, что каждый раз, когда он будет смотреть на это фото, ему будет больно, но, черт возьми, любовь никуда не деть, по крайней мере, с его стороны, и он хочет чувствовать ее, пусть даже вперемешку с болью. Артём просто сидит на кухне и ревёт, как глупая малолетняя омежка, ничего не предпринимая. Он видит, как Игорь уходит из его жизни, это происходит буквально у него на глазах, но ничего предпринять он не может. И не хочет. И не надо. Потому что их истории уже ничем не помочь. Никаких «их» больше и нет. После того, как Игорь уходит из дома окончательно, так ничего и не сказав ему больше, Дзюба находит в себе силы подняться и пройтись по дому. Без привычных вещей Акинфеева здесь так… Пусто? Пусто, непривычно, одиноко. Больше не стоят на тумбочке какие-то омежьи препараты, не заняты нижние полки в шкафу, не висит на стене та самая именная грамота от президента. Да Акинфеев даже цветок свой забрал с подоконника! Альфа замечает, что вратарь уничтожил все их фотографии, и становится в очередной раз больно. Как бы то ни было, память об этих отношениях Артём терять не хотел. Пусть всё и закончилось, пусть они и разошлись, но то, что между ними когда-то было — было прекрасно. Дзюба был по-настоящему счастлив рядом с Игорем всё это время, и это правда. Просто… Просто это чувство, к сожалению, ушло.