Последствия списывания...

      Я: «Видели кеды у старосты из 362? Офигеть, хочу такие же!»       Русский: «У него и жопа ничего».       Математичка: «Так купи, в чем проблема?»       Физрук: «Или отожми. Могу помочь, но тогда один из тапков мой».       Я: «И куда ты его на свой сорок пятый наденешь?..».       Физрук: «Главное уметь пользоваться, а не размер».       Математичка: «Это ты про свой член?»       Завхоз: «Так, я стол собрал. С вас закусь».       Русский: «Пьем?!)))».       Я: «Пары же. Никого не смущает?..»       «НЕТ!» — приходит от восьми контактов сразу. Растираю лицо ладонью, изображая вселенскую печаль, пролистывая журнал. Студенты в панике, итоговые оценки подвожу. А мне бы не заржать.       Физрук: «Я с Глебом больше не пью. Он дерется».       Я: «Вообще пальцем не трогал, это ты на канат полез… не долез, а мат мы притащить не успели…»       Математичка: «ржущий смайл» «Такой фотосет был, ты ж не сразу врубился».       Завхоз: «Да… эротичное фото».       Физрук: «Да пошли вы».       Я: «Так, кто сделал отчет? Я неудачно на компе сохранил свой…».       Тишина. Фыркаю на всю аудиторию и ставлю первую тройку, вырисовывая ее кривоватым почерком в зачетке.       Следом идет куча поздравлений с наступающим, прикольный видос с танцующим чуваком и фотка пьяного физрука. Заржал, не смог сдержаться. Но желающих поделиться наработками не появилось, что вызвало бурю возмущения       Я: «Не жопьте, дайте списать! Декан же сучиться будет неделю, ходи потом как недотраханный, вроде поимели, а кайфа не словил!».       Любовь Семеновна: «Глеб Викторович, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет».       Какая Семеновна? Всю жизнь математичка была, а тут Семеновна.       Я: «Сама туда иди. Опять пошлые анекдоты травить будешь, у меня потом встанет. Пить же у физрука решили. Он, кстати, уже свою группу выгнал! Кто бы на тревожную кнопку нажал?.. Может Охранника попросим, он так уже делал…»       В этот момент из соседнего кабинета философии совсем не философски крикнули: «Дебил!». Наверное, там дебил, подумал я, и продолжил возмущение.       Секретариат: «Не забудьте сдать отчет до ухода.»       Кадры: «Артем Юрьевич, мне Глеба увольнять уже или еще пока нет?» — А эту заразу кто в наш чат позвал?!       Я: «Как думаете, Артемка секретаршу шпилит из прихоти или из принципа, что так положено?..»       В кабинете напротив что-то упало. Громко и травмоопасно. Этажом ниже завыл физрук. Что это с ними?       Я: «Так мне кто-нибудь сегодня даст или нет?!»       Артем Юрьевич: «В связи с письменным прошением и по особой просьбе нашего историка Глеба Викторовича, давать сегодня буду я, причем внепланово. Чернов, живо ко мне!»       А этот откуда… он же…       Я в окно посмотрел, потому что туда камушек прилетел, и теперь в нем дыра, и из него противно дует. Там завхоз лопатой вычертил на выпавшем снеге: «Другой чат, дебил!» и красиво натопал ногами цветочек. Два. Очень символично…       Какой придурок общий чат преподавателей назвал: «Общий чат преподавателей» — я, допустим, понял, но кто был зачинщиком второго, где наше сборище стебется над учащимися и обсуждает прошедшие выходные, кто, вашу мать, назвал его: «Общий чат преподавателей — 2» — это уже вопрос риторический…       Я: «Мне пиздец, да? Он же злопамятный. Помните, как на Марковну орал, что та чуть не описалась? Сразу видно — человек-мудак. А я с ним еще поздоровался утром! Может, его грохнем?.. Или давайте я заболею. Физрук, помоги мне заболеть?!»       Анатолий Иванович: «Не вопрос, Глеб, только ты в чат другой перейди, мы попрощаемся для начала, как положено, да?..»       СУКА!!!!!! Опять не туда написал. Чтоб его!       Медленно встав, шагнул к двери. Наткнулся на хмурую рожу нашего декана, молодого, кстати, мужика, слегка за сорок, высокого, сильного, с прицельным горящим взглядом, испепеляющим до самых трусов. По сжатым в кулаки пальцам могу предположить — он зол… Поманил пальцем, я мурашками покрылся от яиц до загривка, и на стул обратно плюхнулся, подгребая к себе зачетки кучей, делая исключительно рабочей атмосферу.       — У меня пара, — сообщаю прокашлявшись, — никак не могу деток бросить на произвол судьбы.       — Да вы бросайте, ничего страшного, — встряла какая-то падла, ах эта… жаль я ему уже трояк поставил!       — После звонка, — начал декан своим глухим, проникающим прямо под кожу голосом, — на ковер.       — Не могу, я к туалету приучен. И у меня планы. Плановый осмотр.       — И кого ждем? — вся аудитория заржала, я даже повернулся, прицеливаясь, кто там такой будущий второгодник… сука, физрук просочился, сквозь стены, не иначе. У студента конспект отобрал, делает вид, что учится. А он не учится, он уже все умеет!       — Не придешь сам…       — Принесем! — помог препод русского. Юрьич любопытно заглянул в кабинет и осмотрел это сборище, русак плавно стёк под парту, ударился лобешником и застонал. Декан на нас хмуро глянул и вышел. Я сам чуть не вышел… из себя. И где таких берут?..       Я: «Все, братцы, теперь точно выебет!»       Артем Юрьевич: «Не планировал. Но идею на вооружение взял».       Я никогда еще так быстро не проводил пару. Всем поставил тройки, даже тем, кто еще не дописал контрольную. Возмущаться не стали, на радостях унеслись раньше звонка, видя, в каком коматозном состоянии пребываю я. Никто не взял меня с собой. Никто не захотел дополнительно заниматься, а я ведь так предлагал. Ни один. Только декан за дверью стоит, терпеливо выжидая, прижавшись спиной к подоконнику и развязно ослабив узел галстука, смотрит на мою дверь из-под полуопущенных ресниц. За его спиной расползается темная аура. Даже сумерки наступили раньше, чем обычно.       Нет… в целом он ничего, даже больше, но по глазам вижу — не мужик, а зверь, с таким одни проблемы, то он не в духе, то псих, то воспитывать собирается: и курить вредно, тем более с учениками, и за коньяком их посылать тоже нельзя, одно расстройство. Прошелся взглядом по его фигуре, широким плечам и узкой талии, остановился на ширинке… сглотнул. Физрук, сочувствуя, сжал мое плечо и подтолкнул. А сзади сгрудилась вся предательская «группа поддержки», за свои же задницы переживающая.       — Поорет и перестанет, да? — спрашиваю у него, закладывая руки за спину, как для сцепки, только наручников и не хватает.       — Не уверен, — не смог промолчать препод русского, похабно ухмыльнувшись. — Ты ж у нас симпАтиШный.       Шел, как на эшафот, предчувствуя пятой точкой, каждой из ее половин, большие неприятности.       Дисциплина на факультете железная, все по струнке ходят, за это декана и уважают, в его-то возрасте сесть на такое место, да еще и универ загнивающий с колен поднять. Хотя… для нашей окраины слишком он… Он просто слишком. Не наш. Воспитанный, характерный, упрямый, следит за собой похлеще наших барышень, ходит всегда в брендовых шмотках, да одни его запонки стоят как моя девятка… В ссылку его, что ли, сослали?       — Сам сослался, устал от суеты большого города, — звук за спиной слышится как из-за перегородки, и не сразу распознаю его голос, уйдя глубоко в свои мысли.       — Я это сейчас вслух подумал?       — Тебе вообще не мешало бы рот почаще держать закрытым.       — Вы, может, сразу орать начнете, а то я устал попу от страха сжимать.       — Так расслабь, — он любезно открыл передо мной дверь в свой кабинет.       — Нет, я уже настроился на скандал… — и как хуякнет ею же, зайдя следом.       Мурашки, плавно маршировавшие по пояснице, мертвыми трупами упали в ботинки. Свело низ живота. И как в детстве, втянулась голова в плечи.       — Я так больше не буду, — обещаю на полном серьёзе и даже готов больше не переписываться на лекциях.       — Я ещё ничего не сделал, — идёт на меня с непривычной для мужика плавностью, расстёгивает на ходу рубашку до середины груди, чтобы дышать было свободнее, и закатывает рукава.       — А сделаете. По глазам вижу, — перемахиваю через его стол, сшибая с него кружку, и разбиваю ее на фиг, — а у меня завтра зачёт, мне никак нельзя болеть, без меня не начнут!       Уже жалею, что серые джинсы надел, а не синие: синие новые, их с меня хрен стянешь, а эти подрастянулись уже со временем.       — Глеб, признание вины смягчает наказание, — голосом прокурора вещает декан, двигаясь плавно, как хищник перед броском, начинает обходить стол. Слава всем, все начальники — максималисты, и столы у них огромные, как… ой. Не о том ты, Глебушко, думаешь.       — А я признаю! — ору почти в голос. Мужик так же невозмутим, потому что… звукоизоляция хорошая или знает, что ему ничего не будет?       — Артём Юрьевич, я так весь вечер могу бегать и орать. Видите, какой я шустрый!       — Прямо как вода в унитазе.       — Кто-нибудь не выдержит и вызовет полицию! — это уже пятый по счёту нарезанный круг вокруг стола, а я весь в красных пятнах под раздевающим взглядом.       — Никто… никого… не вызовет, Чернов, они ещё и дверь подопрут, — прямо вижу, как физрук «коня» из спортзала тащит, а руссовик ему двери по пути открывает.       — Аа…артём Юрьич, а где ваши принципы? — я забыл, когда так заикался в последний раз. Дыхание сбилось, и страшно ведь, а улыбаться все равно хочется.       — А у тебя есть справка, что ты инвалид детства или жертва блокады Ленинграда?       — Скоро будет… как у жертвы гнева…       — Глеб! — вздрагиваю и останавливаюсь: вот оно ощущение, когда чуть-чуть… и по ногам заструится. А может так и сделать — тогда побрезгует, поорёт и за дверь выгонит? Зря я, в общем, тормознул, не успел сосредоточиться, как ощутил на шее стальные пальцы, дёрнулся, но поздно. Следующее ощущение —лицом в столешницу припечатали и, прижав коленом, начали расстёгивать штаны, опять же — мне… Паника медленно сдавила в тиски грудную клетку, по ногам прошел озноб.       — Артём Юрьевич… а это же не ваш метод! Вы ж по девочкам… ой… девушкам… ой…       — Лежи спокойно и соплями мне бумаги не подписывай, — рычит декан, а мне слышится наслаждение в голосе, с неким садистским послевкусием.       — А я…       — А тебя больше не спрашивают. Про резиновое изделие номер два слышал?       — Сапоги?       — Надувная кукла, — сильный, деспот, обе мои руки одной удерживает и при этом даже дыхалка не сбилась, а я задыхаюсь, как на километре в гору босым по ёжикам. Смотрю из-за плеча, как Юрьич выстёгивает из шлёвок свой ремень из змеиной кожи.       — Ой, не надо!       — Надо было меня не чатить, Чернов. А за дурную голову ответит задница.       К первому удару не подготовился, зашипел от резкой боли, дёрнулся, но стол вильнуть не дал, только я больно врезался пахом в край. Кожа загорелась огнём, а щёки стыдом. Что-то мне подсказывало, что декан сейчас любовался на мои краснеющие полупопия. Второй удар сорвал подобие глуховатого стона, я губу прокусил:       — Хватит уже!       — Нет, надо третьим закрепить, чтобы уж наверняка до мозга дошло, — третий отметил кожу жёстким щелчком, словно жокей жеребца пришпорил: в отместку лёг окровавленной губой на какой-то приказ или список с кучей печатей, еще и слюну пустил.       — Глеб?       — Родителей вызовите до полной кучи? — если бы мог, то вмазал бы по его чисто выбритой физиономии… но я не мог: во-первых, жопа все еще дышит свежим воздухом, во-вторых… стыдно капздец, прям как в тот раз, когда с трудовиком на спор… не буду это вспоминать даже!       — Надо будет — вызову.       Задница неприятно отекает: это от трёх-то ударов. Внезапно руки мои освобождаются, охнув расправляю их, но подняться со столешницы не позволяет шок: мои наказанные булки целуют… осторожным и едва уловимым касанием… а потом шлёпают ладонью. От неожиданности подбрасывает вверх. Глаза не к месту мокреют.       — Можете идти, Чернов. — декан застёгивает пуговки на манжетах рукавов и мрачно смотрит на кровавое пятно на доках.       — Это всё? — с недоверием пячусь, натягивая на болезную задницу джинсы вместе с трусами. — Вот… совсем-совсем могу? И другого… ммм… административного наказания не будет?       — По премии, что ли, обрезать? Или… сделать глубокие нравственные вложения в нижнюю половину мозга? Я, конечно, почти подписал приказ о нашем сношении и…       — Уже ушёл! — вылетаю из кабинета, чуть сердце не выплёвывая из горла на стол ехидной секретарши со злющими зелёными глазами. Но при виде моего бледно-красного лица, распухшей губы и заправленной как попало рубашки, даме ёрничать расхотелось. Тут же из селектора сердито вылетело:       — Катерина, зайдите ко мне! — секретарша вскинула на меня большие глаза, а я почти бегом покинул приёмную — надеюсь, девушке из-за меня не очень достанется, уж больно голос у Артёма Юрьевича был неудовлетворённый.       К завхозу влетел пулей, только «Наливай!» не крича, хотелось побыстрее притупить остроту позора и боль задней совести. Но по пустой кафедре гулял одинокий сквознячок и даже запаха намеченного застолья не ощущалось.       Вот это поддержали. Вот это помогли. Утешили, так сказать, разделив со мной горести… Бубню себе под нос всякий бред, откупоривая бутылку шампанского. Ну и что, что дарили на восьмое марта и не мне, главное повод, а он есть — я все еще жив и все еще на своей должности, готов дарить людям знания…       — Можно сдать контрольную?..       — Пошел вон! — ору в ответ, не оборачиваясь, и выстреливаю пробкой под звук захлопнувшейся двери. Нет, дарить себя я пока еще не готов, и знания тоже. Хотя меня никто и не брал. А мог бы. Нет, при более удобных обстоятельствах, не распуская рук, а вежливо уложив на лопатки…       — У вас не мыть пока, да?..       — ДА! — ох уж эта привычка мыслить вслух.       Алкоголь лениво греет вены, поднимая градус в крови и обволакивая изнутри. Дурной характер активизируется все сильнее, особенно когда притупляется мозг и начинают скакать гормоны, как в пятнадцать. Хорошее все-таки шампанское, пьяное, язык уже вяло шевелится во рту, на столе сидеть неудобно и я бы прилег. Из закуски только мел, но на пробу он оказывается не вкусный, даже когда уговариваю себя, что желтый это с лимоном, а голубой просто не той ориентации и его надо сожрать первым, чтобы не мучился прям как я.       Я: «Давайте устроим декану темную?» — пишу в чат, прикрыв один глаз и прицеливаясь в буквы. Сенсор забавно дергается и пишет всякую хрень, приходится много раз подряд переписывать.       Я: «Я предлагаю связать его, заклеить рот скотчем, скормить голубой мелок… нет, сначала послать еще за шампанским, потом связать, бросить на стол…» — роняю телефон, руки вспотели и он попросту выскользнул, но сообщение отправилось. Артем Юрьевич удалил Глеба Викторовича из общего чата       Я на сообщение смотрел минут пять, потом осмысливал, думал, много думал. Много пил и много думал.       — Ноги подними! — рявкает бабка и лупит меня шваброй, протирая подо мной пол. Рассказывает про Сталина и его методы воспитания. Жесткий был мужик. Наверное, Артем его внук, не иначе, уж больно повадки схожи. Нет, я же ничего не сделал… хлопок двери, я вздрагиваю, подтянув к себе поближе ноги.       — Нет никого тут, ушли все! — отвечает кому-то бабуся, прикрывая меня сидящего под столом. Вроде поверили. Вроде ушли.       Ну, подумаешь постебался над деканом на весь универ, ну, поставил его репутацию, которой он так дорожит, под сомнение и задел гордость. Подумаешь… на его месте я бы себя убил. Надо валить. Подальше. У меня еще армия маячит по возрастному показателю, туда и пойду. Там много мужиков, кто-нибудь да защитит, если не прибьет раньше.       Выбираюсь из-под стола под ироничное хмыканье. Меня знакомым чувством страха парализует, но вместо паники теперь живой интерес и желание познать самого себя, а желательно еще выдержку нашего начальника.       — Курить напоследок можно? — пошатываясь, придерживаюсь за стол, колени как на шарнирах, всего колдоебит и бултыхает в пространстве.       — Курить вредно, — подпирает спиной стену, рассматривая меня, как ботаник-фанатик бабочку, приколотую иголкой. Ощущаю себя так же, вроде двигаться могу, а с места не сойти. Хуже всего, что меня его взгляд манит. Зацепившись глаза в глаза, не отводим ни один, я — из-за интереса, он — из принципа. — Чернов, ты чего добиваешься? — тяга усиливается, особенно когда он не предпринимает ни единой попытки приблизиться. К своему стыду осознаю, что начинаю заводиться, и ничего с этим не поделать. Джинсы в районе паха начинают нестерпимо давить.       — Ничего, — боком продвигаюсь вдоль доски, пятясь крабом к двери, авось, проскользну. — Я, в принципе, такой и есть. Вы просто не обращали внимания.       — На тебя сложно внимания не обращать, — с неохотой отстраняется и делает два шага правее, перекрывая мне путь. — Ты же как бельмо на глазу, тебя даже когда нет, то дух твой присутствует.       — Хотите сказать я достал всех?       — Пока только меня.       — Валите обратно в свою столицу, — прикусываю язык, Артем, наоборот, улыбается и смотрит с неким снисхождением, как будто мои загоны его забавляют.       — Да подзадержусь пока, раз уж ты так просишь…       Пара секунд промедления и деканова ухмылка перерастает в оскал. Кидаюсь вперед, отталкивая мужчину в сторону, прорываюсь к выходу, струсил, не готов я пока с ним воевать один на один. Адреналин нещадно тряхнул нервную систему, и бросило в жар. Все тело в испарине. И когда уже сам поверил, что освободился, жесткий захват на моем плече возвращает обратно на землю, размазывая по ней, а точнее по письменной доске.       — Чернов, ты просто находка для садиста, — шипит похлеще гадюки и прижимается сзади, намеренно давая почувствовать, насколько он твердый в паху. — На тебя же смотреть нельзя спокойно без желания… наказать. Мазохист?       — Экспериментатор, чудак, мудак — да, мазохист — нет. Скажите, что у вас телефон в кармане такой большой.       — Это не сотовый, — ему весело и он это наглядно демонстрирует, смешок выдыхая мне на шею.       — А, может, все-таки он? — вместо ответа трется «телефоном» сильнее, прижимаясь так, что становится больно от того, как собственный, такой же эрегированный член прижимается к стене. — Вы же нормальным мужиком были, одумайтесь.       — Твоя ненормальность заразна, — ударив меня под колени, опускает на пол, ноги сами разъезжаются, а инстинкт самосохранения заставляет отстраниться от крепкой, часто вздымающейся груди и наклониться вниз. — И не только она.       — Я не такой… — весь смех и сарказм вылетели из головы, нечто почти живое, пугающее и необъятное заполнило меня изнутри и стало расти, вытесняя весь воздух из легких.       — Еще какой такой, — рукой придерживая под живот, опускает ладонь на пах и сжимает его хорошенько, чтобы я точно понял — скрывать свое возбуждение уже бесполезно.       Куда-то начинаю тонуть. Тело почти не слушается, и дыхание — комом. Слова застревают в горле нервным выдохом. Пальцы на моем животе оживают, пробираясь настойчиво под рубашку, и скользят по животу, собирая капли пота, поднимаются по груди. Второй рукой все так же сжимая пах, только теперь нежнее, массируя и поглаживая, исследуя или играясь. Ему это явно доставляет удовольствие, в то время как меня одолевает стыд. Губы резко приникают к шее, втягивают кожу, метя засосом, и мне уже грозит водолазка с высоким горлом… закидываюсь на него, чтобы услышать жесткое и горячее одновременно:       — Ты же не усвоил урок, Глебушка? Совсем… мимо… Не слушал, не проникся, не подчинился, притупил мои клыки, пустив слезу. А я отпустил, повёлся…       Одна рука по груди добирается до горла, сжимает достаточно сильно, чтобы я начал жадно хватать воздух, вторая, расстегнув ширинку и пробравшись в плавки, властно гуляет по моему члену, словно полирует, но, не доходя до истекающей головки, плавно сбегает до ноющих яиц…       — Ты… очень… крайне… непослушен, Глебка! — меня выносит от прохладного пренебрежительного тона, но он такой горячий… сильный… не просит — требует и берёт. Всего сейчас забирает. Начинаю постанывать, пытаясь толкнуться членом в руку, чтобы прокатиться головкой во влажной ладони… Его слюна… или я настолько хочу, что предъэякулят выступает каплями. Чертов Артём кусает в плечо, боль, на грани неудовлетворения, прошивает мозг яркой вспышкой, а за ней накрывает первая эйфория. Плыву, придушенный, словив приход без оргазма, почти хриплю:       — Я понял… Больше… так… не буду…       — Умница, — мои губы накрывает большой крепкий рот, слизывает ниточку тягучей слюны и насилует поцелуем, не убирая рук с горла и члена. Только теперь он нещадно натирает саму головку: острота такая, что я располосован на тысячи оттенков чувств… не веря, что это происходит со мной… Артём зажимает мне рот. Выгибаясь дугой, ору в ладонь, раздувая щеки, краснея, едва сохраняя сознание, и на пике падения в темноту кончаю тяжёлыми белыми струями, которые как пульс ударами бьют в стену. Мой мучитель даёт сделать вздох, глубокий и мучительно сладкий, снова задохнуться со всхлипом и пустить несколько самопроизвольно скатившихся из глаз слёз. Артём накрывает мне глаза рукой, душившей до этого, собирает слёзы.       — Ну вот. На сегодня наказаний достаточно, Глебка. Я всё ещё зол на тебя, но теперь вижу — урок Чернов усвоил. ***       Какое-то время уходит на осознание, что я не сплю, и всё произошедшее — не сон. Настоящая, что ни на есть явь, частью которой я стал. Тяжело собрать мысли в кучу, еще тяжелее — взять себя в руки.       — Наш декан — извращенец, — подвожу итог дня, допиваю остатки шампанского прямо из горлышка и, наспех собравшись, уезжаю, пока ещё что-нибудь не произошло.       Отчёт не пишется. Пары не ведутся. Декан в коридоре слоняется серой тенью и все чего-то (или кого-то) ищет. И вовсе я его не преследую. Просто… гуляю. Да, во время пар, но студенты плачут, вытирая мишурой красные глаза, и умоляют их отпустить. Отпускать не отпускаю, но своим присутствием не нервирую.       В курилке был, на перемене, даже не на лекции, с пацанами анекдоты травили, хихикали, так декан же припёрся, как по запаху нашёл. Орёт — чуть не матом, студенты окурки побросали, я капюшон куртки на голову накинул, авось, пронесёт, но нет же, узнал, не быть мне богатым…       — Чернов!       — Я, товарищ генерал!       — Какого чёрта ты тут делаешь?!       — Читаю лекции о вреде курения невинным детям!  — прячу бычок за спину, отпуливая его к урне, мажу, тот падает прямо к его ногам.       — А в раздевалке он читает про аморальное поведение, — заржал один из тех, кто не курил, чует льготы.       — Я проверял наличие формы.       — Глеб, ты же понимаешь…       — Звонок!       — Чернов?       — Опять ты… в смысле, вы что-то хотели?       — Хотел! Какого… — мат был проглочен с трудом, — ты, во время урока, в столовой.       — Кушаю.       — У тебя пара.       — И поэтому я должен быть голодный? Я ж так совсем похудею. Вот смотрите…       — Застегнись!       — Вот видите, уже не нравится. Поэтому я тут.       — Поэтому ты должен быть на лекции, или тебе премия не нужна?       — Вы меня уже шестой лишаете, и теперь не вы мне, а я вам уже денег должен. И вообще, вам места мало, чего вы за мной ходите?       — Гуляю.       — А могли бы делом заняться. И раз уж вы гуляете, сходите мне за беляшом, я не наелся, а денег больше нет…       На лестнице не сиди, карандаш не грызи, в телефоне вообще интернет выруби! Курить вредно, с физруком не общайся! Да меня в детстве меньше воспитывали! К концу недели прятаться от декана начал уже я, но у него чуйка на меня не иначе, везде находит.       Заполнили табель с физруком, выпили чая с философом, он рассказал, как устроен мир, и что все мы в нём — ничтожные частицы, крупицы единого целого… Ушёл к себе, проторчал все пустое окно между парами у подоконника в ожидании чуда, но кроме сквозняка так ничего и не дождался, пришлось доделывать чёртовы сводки по итогам полугодия. И когда я уже всё наваял, даже правильно сохранил и распечатал (тоже сам), выяснилось, что все кадровики, мать их так, ушли на выходные, и секретарь, и вообще любой, кто мог бы принять эту чёртову рукопись буквально пропитанную потом и кровью!       Из чата меня удалили, а значит поймать кого-то в городе не получится. Пришлось брать горе-папку и свою жопу в придачу и тащиться в центр, дабы лично передать его декану.       По пути у меня тряслись не только поджилки, но и всё остальное, руки без конца потели, во рту сохло, и постоянно хотелось пить, возникала даже идея поесть по дороге снега, но побрезговал. Плохое предчувствие плотно засело в мозгу.       — Могу поинтересоваться, что ты здесь забыл? — знакомый голос окрикнул со спины, вызывая толпы посыпавшихся по плечам мурашек. Я в этот момент пытался запихнуть свой документ в его почтовку, получалось не очень, он не влазил даже на половину, но я не унывал, главное оставаться оптимистом…       — Гуляю? — пришлось всё-таки ответить, вариант что мы незнакомы не прокатил, он по-прежнему стоял и ждал, сопя мне в спину.       — Это не мой ящик, балбес.       — А я и не к вам…       — Да? — с явным скепсисом в голосе. — Какое совпадение. А я как раз собирался к тебе.       — Премию выписать?       — Скорее выписать звездюлей. Ты, зараза, мне в кабинете окно разбил?       — Нет, — честно не я, — я пацанам денег дал…       — На двери «декан-сукан» написал?       — Звучит прикольно, как речёвка, но тоже не я, — это русак написал, я на шухере стоял.       — Секретарше моей змею подкинул?       — Да делать мне нечего! — как змею… фалоимитатор же искали, наверное физрук не нашёл, или сэкономил.       — Семейство хомяков мне в ящик подселил! Они же, твари, разбегаются и плодятся прямо на глазах!       — Ни в коем разе! — самых плодовитых выбирал, ещё и корма огромный пакет подбросил, чтобы не только размножались.       — Чернов, я же тебя предупреждал!       — А как я ещё должен был привлечь внимание?! — его глаза округлились словно блюдца. — Опять вслух подумал?       Он только кивнул, с непривычки у него задёргался глаз, и нахмурились брови. Это он ещё не знает, что мы у его ботинок подошву отрезали, ковёр в кабинете свернули и, помастерив, сделали из него большую сигарету…       — Значит так…       — Отчёт примете? А то у меня планы на вечер.       — У меня тоже, — он так незнакомо плотоядно ухмыльнулся, что у меня покраснели кончики ушей, и от страха сжались булки. Взял меня за плечо, надавив с силой, что сложило чуть ли не пополам, и потащил за собой, прихватив измятый и местами порванный отчёт. Чую, куда он его мне засунет… А главное, теперь даже не сомневаюсь, что влезет.       В просторной комнате дыбы и стола с зажимами не оказалось — даже на мгновение полегчало. Но разобранная огромная кровать немного напрягла.       Только сейчас заметил, что декан одевается, и не в привычные костюмные бренды, а вполне по вольной форме. Джинсы и белый пуловер на сильном теле смотрятся идеально, залипаю на задницу, ноги, крепкую загорелую шею в вырезе горловины… И куда он такой независимый намылился мимо меня?! Дальше думалось через силу, и дышать стало тяжело, как-то даже больно.       — Сдавай побыстрее и покидай мою обитель! — рявкнул Артём через плечо, стоя в двух метрах от меня, и вдруг оскалился: я стоял молча, сделав пару шагов вглубь комнаты, и комкал в руках грёбаный отчёт. — Чего подсдулся? Боишься — завалю…       — Как раз другого. — Кусаю щёку изнутри, смотрю с отчаянием и вызовом. — Вы куда собрались?       — А с каких пор мне перед тобой нужно отчитываться?       — Это план такой: я — вам отчёт, вы — мне.       — Глебка, лучше беги, — глуховато рычит в шкаф, ищет что-то…       — А то отшлепаете?       — А тебе хочется? — поворачивается медленно, а в руках плетка, чёрная, семихвостая, как в неправильных фильмах.       — Я бы хотел, чтобы вас в моей жизни вообще не случалось! — швыряю листы под потолок, и отчёт рассыпается по полу. Нехорошо получилось. Но красиво.       — Подними! — слово щёлкает не хуже самой плети, и тише… глухим набирающим пряность голосом, поворачивается лицом ко мне: — Глебка… накажу.       — Идите вы на… сессию! — крутнувшись эффектно дергаю через всю комнату на выход, от его «накажу» вдруг рот наполнился слюной, и воля потерялась. Только сейчас дошло, что я ляпнул… А Демон даже с места не тронулся, только стянул через голову свитер, блеснув загорелой кожей, и я татуировку на груди увидел, даже остановился. Руку протянул и тут же отдёрнул.       — Сдулся, Глебка? Не люблю клоунов и слабаков. Хочется… возьми.       — Я всем про тебя рассказал, извращенец!       — И? — глаза у мужика темнеют. — Поверили? Или тоже захотели?..       — И хана тебе.       — Не мне. Я всего лишь поменяю место работы, а ваш ВУЗ окончательно загнётся, — лезет в шкаф за другим свитером, тёмно-синим, поворачивается спиной, а дальше, как в тумане… Хватаю плётку и наотмашь с оттяжкой всеми семью хвостами по чистой блещущей здоровьем коже. Он даже не вздрогнул. На спине тут же вспухло семь аккуратных рубцов. Рука дрогнула.       — Чего остановился? Я же тебя три раза ударил… Ну?!       — Секретарше приказывай! — злость сменяется резким желанием обнять. Сзади. Со спины. Со всей силы. Потому что хочется. Аж руки сводит.       Не привык отступать, да и отказывать себе в удовольствии, особенно видя интерес в ответ. Подхожу вплотную, прижимаясь со спины. Артем замирает, долго осмысливая, выдыхает сквозь зубы, словно содрав с только-только затянувшейся раны свежую корочку и, запрокинув голову, усмехается.       Скольжу губами по своей «росписи», собираю вкус кожи, прихватив зубами под лопаткой. Его выдержки хватает ненадолго, по крайней мере не успеваю даже насытиться своей наглостью. Меня просто швыряют на постель, почти через голову, ведь кто долго и нудно напрашивается, получает в конце концов сполна. Зато теперь он смотрит только на меня, но дебильная натура по привычке гадит в малиннике.       — Артём, а ты сильно свой ковёр любил? А ботинки? — хочу, чтобы он был в бешенстве. И во мне.       — А что? Их теперь у меня нет? — догадливый какой, расстёгивает пояс и ширинку на джинсах. — Время не теряй, расчехляйся.       — Опаздываешь… куда-то? — тереблю верхнюю пуговицу на рубашке. — Так ты уже никуда не идешь.       — Уже опоздал, — падает на меня абсолютно голый всем своим весом, от наслаждения глухо выстонав, прикрываю глаза.       — Артём Юрьич!       — Что? — смотрит на меня, я намеренно не отвечаю, крепче зажмурившись.       — А вы мне зарплату повысите?       — Хочешь взять дополнительную нагрузку, Чернов? — давит пахом на пах, потираясь. — А потянешь?       — Сколько переработка?       — Минимум по три часа каждый день.       — А у вас здоровья хватит?.. — мявкаю заносчиво, но голос глохнет, потому что его губы уже целуют где-то в районе ключиц.       Слабость накатывает разом, голова непроизвольно закидывается назад, а к теплу живого тела, наоборот, тянет. Беру его за плечо, притягивая ближе, ухмыляюсь в захмелевшие глаза и выдаю с придыханием:       — А вы себя в нижней позиции хорошо чувствуете?.. Ох, как я ждал этого темнеющего тяжелого взгляда в упор, напоминающего расстрел одной меткой разрывной — в сердце.       — Чтобы выебать меня, Глебка, тебе нужно сдать отчёт, — с медлительностью ползёт вверх, расставив колени выше моих плеч, пока около моих губ не оказывается головка члена, — и стать деканом.       — А вы в душе были? Негигиенично брать… — зря я открыл рот, Артём сжал мне горло и толкнулся вперёд. Осталось только издать глухой вопль и поблагодарить судьбу, что Демон ловко подрасчитал глубину загона, и я не подавился. Но радость была неоправданно ранней, в следующую секунду мои волосы сгребли на затылке, вышибая подлую слезу в глазах, и начали энергично вкладывать урок хороших манер через рот. Бесполезно было отталкивать руками сильные бёдра, крик душился в зачатке, плюс я дважды получил пощёчину за зубы, царапнувшие чувствительную кожицу.       Артём почувствовал мою подступающую к горлу тошноту за минуту до критического показателя, быстро вынул отполированный губами член и дал продышаться, сверху наблюдая, как изображаю рыбу, выброшенную прибоем на берег. Когда воздух начал нормально циркулировать в лёгких, меня одолел новый приступ идиотского азарта. Про то, что от возбуждения уже начало тошнить — молчу, желание сгрести собственный изнывающий член и хорошенько сжать было таким сильным, что я даже потянулся, но мужчина властно хлестнул по рукам, не давая расслабиться.       — Вас посадят за сексуальное домогательство!       — Скажу, что защищался.       — От чего?! — ощупываю горло и понимаю, что больше испугался, чем пострадал. Мой мучитель был профессиональным воспитателем.       — От твоего дебилизма! — с моих плеч содрали рубашку, вытряхнули из штанов, едва не поставив на голову, поймали удирающим на пороге спальни и положили поперёк бронзовых коленей. Я ждал ладонь, но задницу поприветствовал стек. Терпел — потому что мужик, но спустя несколько ударов ощутил бешеное томление в паху и поплыл. Пока добирался до предоргазменной дрожи, цепляясь за ноги Артёма. Наигравшись или жалея, Артем скинул меня с колен и указал кивком головы на кровать. Пришлось подчиниться. Шёл, красуясь, привлекая внимание и намеренно провоцируя, выдержки у мужика осталось не так уж и много. Хотел лечь на спину, но зад обожгло нехило. Плюхнулся на живот, заёрзал, почти выскуливая от напряжения и понимая, что кончу опять в полусознательном состоянии.       — Артём… как там тебя по отчеству… меня за всё детство столько не пороли…       — Считай, Дед Мороз получил стопку писем о поведении плохого мальчика, — но по голосу слышу — гроза стихает… на булки падает лёгкое касание губ, а между — льётся ласкающая кожу прохлада. Пальцы декана по-хозяйски гуляют в моей промежности, и я уже плохо понимаю сколько их то и дело проскальзывает внутрь, мелко вздрагиваю, член разрывается, пульсируя, прикусываю запястье, чтобы пошлые молящие стоны не сорвались с губ.       Его растяжку в себе чувствую слишком остро, во-первых, дома я плохо подготовился, во-вторых, у меня давно не было ТАКОГО секса. На особо глубоких проникновениях прогибаюсь в пояснице, укладываясь грудью на постель, подставляясь. Желание смеяться пропадает в тот момент, когда за лёгким поцелуем в ягодицу следует отвлекающий укус, а количество пальцев увеличивается до четырёх.       Шиплю матом, Артем цыкает и успокаивающе гладит по животу, рукой нащупывая член и раскатывая по нему воспалившуюся кожу.       — Хватит… уже, — прошу на полном серьёзе, сжимая его в себе, вертясь и не давая тереть простату, с меня и так бежит, как с течной суки, ещё его прикосновения… уже слишком.       — Тогда терпи, — полушёпотом даёт указания, вынимает пальцы, тут же чувствую тянущую пустоту и ближе подтаскиваю колени к груди, стараясь унять неприятные ощущения. Сзади всё пульсирует и стягивает, колючий воздух не лезет в глотку, и приходится жадно хватать его глотками, давясь и постанывая.       Артем ложится на спину и тащит меня на себя, укладывает спиной на грудь и, согнув свои ноги в коленях, перекидывает через них мои, широко разводя. Подтаскивает вверх, упираясь головкой между ягодиц.       — Ты же сейчас не будешь мне мстить, да? — от волнения голос сбивается, запрокидываю голову, уже чувствуя, как он туго и бережно проталкивается внутрь.       Артем непривычно нежно задевает мои губы, словно сам испугавшись своей реакции, углубляет поцелуй, засунув язык глубоко мне в рот, руками грубовато подхватывает под бёдра, приподнимая их и усиливая напор… Но во всём этом такое жадное нетерпение, что понимаю — дышат ко мне неравнодушно и уже этого не скрывают.       На выдохе стон боли вырывается непроизвольно и глохнет в поцелуе. Кажется смазки катастрофически мало, хотя сам слышу, как хлюпает, когда он вгоняет наполовину и, вытащив, снова входит по новой. Артему нравится чувствовать контроль над ситуацией и моё беспомощное, отчасти, состояние тоже, у него демоническим блеском сияют глаза, в то время как мои опять закатываются и наполняются слезами. Такая близость будоражит самые тайные уголки подсознания, порок рвётся наружу, похоть мешается со страстью, и начинаешь чувствовать настоящий кайф от сильных, но пока осторожных толчков и растущего жара внутри.       Уже доверительно расслабляюсь, а знакомая боль становится дополнением самого процесса и кажется такой же важной, как и ласкающие грудь и живот руки, Артём поднимает меня, усаживая, и разворачивает к себе. Я его взгляд ловлю с жадностью, пошире расставив ноги, чтобы ему было лучше видно. Стыд жаром опаляет скулы, и непроизвольно закусываю губу, чтобы не ляпнуть лишнего. Покачиваюсь плавно, почти не поднимаясь, дразню, играя с его телом, видя резкие движения под собой, испарину на лице… а хватка на моих ягодицах становится всё жёстче, и дышится реже, и выдохи громче, мелодичнее, сдерживать которые нет ни сил, ни желания…       В какой-то момент между нами пробежала искра, тела сотрясла судорога, а близость стала почти необходимостью. Поцелуи посыпались дождём друг на друга, мы метили всё, до чего могли дотянуться: царапали спины, оставляли алые метки на шее и плечах, забываясь, как сошлись в этой реальности, что притянуло. От звука частых шлепков кружило голову и без конца бросало в жар, бесконтрольные стоны звучали на всю комнату, и соседи прокляли нас не единожды, потому что ни он, ни я не могли заткнуться. От трения и резких толчков внутри всё горело, Артем трахал от души, вкладывая в каждую фрикцию всю мощь и силу, всё желание, что только мог, и к концу акта я почти перестал двигаться, повиснув в его сильных руках и принимая всего в себя, позволяя пойти в отрыв, хотя и знал, что потом ходить будет проблематично. Но ощущения звучали настолько ярко и остро, что хотелось прекратить.       Внутри всё стянуло и сжалось, на новом толчке Артем застонал и, прикусив мне кожу на плече, кончил, и плевать он хотел на то, что в себя я это делать не просил! Отбив мои руки и не дав закончить самому, опрокинул на лопатки, навис сверху и взял член глубоко в рот, буквально вытягивая из меня оргазм по капле, пока я не заорал в исступлении. Кончал долго и болезненно, выпрыскивая тугие струи ему на лицо, с каким-то незнакомым ранее восхищением глядя на человека, которого знать не знаю толком, но сейчас хотелось взять его за руку, чтобы он не вздумал никуда отойти. Стало горько и в то же время волнительно. Я хотел сбежать, а он полез целоваться, заставив пробовать свой же вкус…       — Так почему ты перевёлся именно к нам? — сидя на подоконнике в его кухне, чувствую себя не совсем комфортно, но тёплая ладонь на моём колене успокаивает, как домашнего кота. — Не подумай, что я критикую твою работу, наоборот — хвалю, но какая-то же должна быть причина почему ты сбежал из столицы?       — Тебе это надо знать именно сейчас?       — Да.       — Зачем?       — Несдержанно любопытен от природы, — отвожу взгляд, с интересом рассматривая стену. — И надо же знать, где тебя искать в случае чего.       — Я никуда не денусь, по крайней мере пока сам этого не захочу. Нет причин волноваться.       — И всё-таки?       — Глеб, отстань.       — У меня на тебя планы, ясно?! Имею право знать. — Срываюсь, изумляя себя же смелостью и праведной злостью.       — Планы, говоришь, — его улыбку чувствую буквально кожей, но в глаза посмотреть не могу, дурацкое смущение ужасно мешает. Он сам поворачивает моё лицо к себе и чмокает в нос.       — Я спал со студентом, — и взгляд у него при этом такой безобидный, что я почти поверил в его невиновность. Почти…       — Ты охренел, что ли? — спрашиваю чисто для информации, разминая кулаки, а желание приложить его хорошенько об стену такое сильное, что вызывает зуд во всём теле.       — Это в прошлом, — примирительно поднимает руки, вставая ближе, выдыхая мне на лицо. — Тебе не о чем волноваться, я свои ошибки усвоил и…       — И?..       — Перешёл на преподов, как видишь. Кстати, познакомишь с учителем русского? Хочу его «просклонять»…       Вы когда-нибудь лупили начальника ремнём? А я — да. Очень увлекательно. Так поднимает тонус.       — Да не нужен мне никто! — орёт из ванной, прикрываясь шторкой от душа, — я уже вляпался… то есть определился! Положи тапок и не смей меня лупить, я тебе не кошак нагадивший! Я — солидный мужчина… Зачем тебе пылесос?.. Положи на место!       Лупить, как оказалось, его бесполезно. Перевоспитывать поздно, и к тому же ему только в кайф, завёлся, зараза, и выдрал меня на кухонном столе по «свежим ранам». Теперь сидит обиженный, пишет за меня отчёт, периодически обещая, что шутить так зло больше не будет, соглашается на свидание и даже готов поменяться местами в постели, чисто ради эксперимента, всё, лишь бы я удалил его фотки из телефона. А, что касается бурных фантазий? У него тут тааак много всего интересного.       Думаю, у нас всё получится.