***
Он снова срывается, хотя помнит об обещании, данном Кашину буквально вчера. Он снова едет в клуб с почти незнакомыми людьми, снова напивается до разноцветных кругов перед глазами, снова неумело закуривает, задыхаясь от сизого дыма. Перед глазами мелькают незнакомые лица, по ушам бьёт до ужаса типичная клубная музыка, а бармен снова ставит перед парнем незнакомый коктейль, хмуро оглядывая того. Никита молча опрокидывает в себя очередной стакан, набирая номер. Несколько гудков, и трубку снимают. Парень ухмыляется сам себе, бросая короткое: — Забери меня. Адрес скину. Он бросает на барную стойку несколько свернутых купюр, и, пошатываясь, направляется к выходу, зная, что Кашин обогнёт все пробки, проскочит все светофоры и будет на месте через максимально короткое время. Никита прислоняется к прохладной стене бара, прикрывая глаза. В голове шумит, приятное алкогольное послевкусие щекочет вкусовые рецепторы. Ему хорошо.спустя лишь две бутылки, выпитых в одно лицо — я покидаю вечеринку, и, вроде бы, дело с концом.
От него пахнет алкоголем и дешёвыми сигаретами. Ему всего 15, а он, кажется, объездил уже все знаменитые бары Петербурга. Известность погубила того маленького, наивного мальчугана с ярким блеском в глазах. На его место пришёл заносчивый, эгоистичный подросток, который не видит никого, кроме себя. Последнее, что он помнит, прежде чем провалиться в темную пучину сна — яркий свет фар и чьи-то сильные руки, бережно прижимающие его тело к себе, согревая, убаюкивая…***
Никита проснулся около полудня. В квартире стояла мертвая тишина. Родители еще позавчера уехали на дачу, а Даня, вероятно, чем-то занят. Парень еле-еле поднял с подушки свинцовую голову, в которую, по ощущениям, забивали раскаленные в огне Тартара гвозди, выпил таблетку обезболивающего, так любезно оставленную Кашиным на прикроватной тумбочке, и направился в гостиную. Данил сидел в кресле, а в руках у него была кружка с дымящимся, черным кофе. Рыжая, почти что медного цвета челка постоянно сползала на лоб, из-за чего Кашин мило тряс головой, стараясь убрать непослушные пряди. Россыпь мелких, точечных веснушек резко выделялась на бледном после очередной бессонной ночи лице. Никита любил такого Даню. Домашнего, открытого. В помятых домашних штанах и в футболке с легендарным «Татарин, если что», с растрепанной прической и синяками под глазами от недосыпа. С непонятной, чуть заметной грустью в голубых, полупрозрачных глазах. Кадников подходит и тянется за поцелуем, но Данил уворачивается, холодно отстраняясь. Никиту словно стегнули хлыстом. Он с недоумением и обидой ребенка, у которого отобрали любимую игрушку, взглянул на Кашина. Во взгляде читался немой вопрос, на который Данил не замедлил ответить: — Ты обещал. Кадников вспыхнул. Он, чёрт возьми, терпеть не мог, когда его попрекали собственными ошибками. Кашин, тем временем, продолжал: — Нет, Никита, так не пойдёт. Я не буду твоим мальчиком на побегушках, пока ты развлекаешься с другими. Либо я, либо они. — Что же, тогда дверь прямо по коридору. Эти слова вырвались из его рта сами по себе, автоматически. Никита настолько привык всем грубить, что делает это по привычке, на подсознательном уровне, лишь после осознавая, что именно и кому он сказал. Лицо Дани чуть заметно дрогнуло, но маска безразличия мгновенно вернулась, потопляя в себе искренние эмоции парня. Внутри все кричало и рушилось, Кашину хотелось рвать и метать, хотелось хорошенько встряхнуть Никиту за плечи, хотелось, в конце концов, проснуться, но не с ужасом осознать, что его все это время использовали, а сейчас, словно надоевшего, нашкодившего щенка выкидывают за дверь, наигравшись. Кашин медленно поставил чашку с кофе на подлокотник кресла, и, пряча от мальчишки трясущиеся руки, молча вышел из гостиной, а через пару минут уже брел по холодным, недружелюбным улицам Питера.внутри меня разрывается небо на части, всё такое серое.
Он верил в то, что любовь взаимна. Верил, что им дорожат также, как дорог и сам Никита ему. Верил, оказывается, в невозможное. Хочется вусмерть напиться, а после содрать костяшки о холодный бетон подъезда. Холодный, как глаза его первой и единственной любви. Холодный, как его руки и чувства. Изнутри, словно лава из жерла вулкана, медленно, но неумолимо, руша остатки каркаса его души, неспешно поднималось новое, незнакомое Кашину чувство. Оно уже булькало где-то в горле, когда Данил смог ощутить всю его горечь. Это было разочарование. То, что пломбирует легкие, не давая дышать. То, что словно с мячиком на веревочке играется с сердцем. То, что поселяет в голове хоть и грустную, но правдивую мысль о несправедливости мира сего.и я сломался пополам почти, не горят мои перегоревшие лампочки
***
Полупустая бутылка виски выскальзывает из ослабевших рук, с громким стуком ударяясь о пол. Сегодня он напился. Опять. Ничего нового. Вот только теперь Кадников один, наедине с самим собой, своими мыслями, что гудящим роем шумят в голове, перебивая друг друга, но на общем фоне выделяется одна, самая важная и болезненная — Кашин. Он везде. Все, черт возьми, каждая деталь, каждая вещь напоминает о забавном, милом рыжике, с котором они встречали рассветы и провожали закаты, делились мечтами и планами. Никита оседает на пол, все еще чувствуя его запах, что тонким шлейфом тянется за худи. Он зарывается руками в каштановые пряди, стараясь абстрагироваться от внешнего мира. Почему-то мысль позвонить Кашину возникает только сейчас. Никита мечется по квартире в поисках телефона, но его поиски не увенчались успехом, и именно это стало последней каплей. Кадников сломался. Никита медленно сползает по стене, силясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Одинокая слеза, путаясь в длинных, выразительных ресницах, бежит по лицу, приятно щекотя кожу.Что он, черт возьми, наделал…
опять минорные ноты, мы — гордые идиоты.
***
И уже, кажется, не больно. Все подзабылось, глубокие, рваные раны начали медленно, но необратимо затягиваться, лишь рубцы напоминают о недавней травме. Дане не больно. Уже нет. Но вместе с болью ушли и другие эмоции. Кашин не чувствует ничего, кроме медленно поглощающей изнутри пустоты, которую раньше заполнял Никита. Да, он заставил себя вернуться к жизни, даже начал встречаться с девушкой, но Лера лишь на время создавала иллюзию чувств, что распадалась на мелкие осколки воспоминаний стоило парню остаться наедине с собой. Собственная память убивала его. Кашин гнил изнутри, терзаемый внутренними демонами, не забывая старательно улыбаться при виде знакомых на улице. Он тонул, тонул в бездне своих мыслей и воспоминаний, а рядом не было никого, кто смог бы помочь.а звери мои ночью рвут кожу и плоть в клочья. и каждый их клык заточен — играют на струнах жил.
***
Он снова один. Снова бродит по ночным улицам, стараясь обойти все места, где они так любили гулять с Кашиным, снова выкуривает полпачки за раз, задыхаясь от дыма, кашля и слез, снова прячет порезы под длинными рукавами. Он просто еще один подросток с разбитым сердцем, один из миллиардов разрушивших все своими руками. Никита все также пьет, только теперь стремясь утопить в алкогольном океане безумия боль, все также ругается с родителями из-за учебы, все также носит маски. И Кадников, кажется, готов отдать все на свете, лишь бы вернуть тот злополучный день, лишь бы получить шанс все исправить. Никита опускается на холодную землю, вспоминая, как когда-то сидел тут с Кашиным, любуясь видами ночного Петербурга. Все это было так непреодолимо давно и одновременно запредельно недавно, что от контраста чувств и воспоминаний волком выть хотелось, волосы на голове драть. Тишина расслабляет. Никита достает телефон, листая новостную ленту, и натыкается на фотографию, которая вновь что-то сжимает внутри, сдавливает, пропуская сквозь мясорубку.они вдвоем; фото в рестике, где мы зависали, где меня спасали от депрессии, а ему, похоже, весело, в моем сердце месиво, как же меня бесит все…
На глаза вновь наворачиваются злые слезы, и он даже не слышит шагов позади себя. Рядом кто-то тихо опускается, и Никита пугливо оборачивается на незваного гостя. Кашин сидит, сгорбившись. Голубые глаза поблекли, а на донышках глубоких озер плескалась печаль. Та, от которой щемит в груди. Та, от которой сам Никита пытался убежать последний месяц. Они так и молчат, кажется, уже целую вечность, и лишь гул проносящихся где-то там, вдалеке машин прерывает хрустальную тишину. Холодает, и Никита зябко кутается в ветровку, что ни черта не греет. Даня, замечая это, снимает с себя худи, оставаясь в одной футболке на пронизывающем питерском ветре, и накидывает его на плечи Кадникова, а после вновь молчит, не находя в себе сил сделать решающий ход в этой партии. Кадников не выдерживает первым. Встает, и тихо, словно боясь спугнуть внезапное счастье, произносит: — Я соскучился. Очень. — Я тоже, — Кашин смотрит в его глаза, чувствуя, как внутри что-то щелкает, замыкая цепь. Этой ночью Никита точно не будет пить, а пачка любимых «Marlboro» в кармане так и останется в целостности и сохранности. Этой ночью все встанет на свои места.