Good For You — Selena Gomez feat. Rocky (William Singe Cover).
Чимин тепло улыбается молодому парню у стойки, следит за тем, как он нервно сжимает руки, вытирая о свои светлые джинсы потные ладошки и дёргает ногой в непонятном для окружающих ритме, задевая носком кед железную ножку барного стула, и создавая этим непрекращающийся стук, отдающий раздражением в голове рядом стоящего грузного мужчины. Этот мужчина хмурится и, с максимально злобным взглядом, гаркает на паренька, который тушуется больше прежнего на своём месте, становясь будто меньше в размерах, а после, расплатившись за свой кофе, исчезает за ширмой отдельных столиков. Чимин ставит перед ним коктейль ярко розового цвета, с двумя черными трубочками и долькой фрукта на ободке бокала, от чего красивые глаза загораются благодарностью и немного неуверенной улыбкой в ответ на ослепительную. — За счёт заведения, — подмигивает Пак, и, чтобы не загружать и так потрёпанного своими мыслями парня, в голове которого похоже происходит решение какой-то сверхъестественной математической задачи, сам начинает разговор с непринуждённого: — У тебя свидание? Потому так нервничаешь. Но разговора, который должен был помочь справится с лишними нервами, не происходит, и парень просто быстро кивает несколько раз, а после принимается за коктейль. Спустя пятнадцать минут к нему подбегает запыхавшийся молодой человек и начинает рассыпаться тихими извинениями за своё опоздание. Чимин не замечает на его лице и малейшей доли той раскаянности, о которой он здесь расписывает, но паренёк стремительно краснеет, не факт, что этому не поспособствовала жидкость в бокале, но заметное смущение в присутствии дорого одетого и словно невзначай уверенного в своём обоянии ухажёра определённо есть. Пак тихо усмехается и цепляет заинтересованный взгляд на себе, медленно протирая стаканы на другом конце стойки. Парень, не спуская глаз с Чимина, движется в его сторону, что-то аккуратно бросив смущённому напоследок. Он просит воды без газа, намеренно понижая свой баритон, чтобы казаться тем, кого должны запомнить, как самое желанное, но недоступное для таких, как Пак, хотя сам не может удержаться, хищно облизываясь на его зад, когда Чимин наклоняется к нижним полкам холодильника и достаёт бутылку. Вместе с водой, он протягивает визитку, оформленную в чёрных и фиолетовых тонах с красивой золотой надписью посередине. — Данное заведение после двенадцати превращается в очень классный клуб. Приходите, Вам, и вашему парню должно понравиться. — Чимин старается не улыбаться так провоцирующе в ответ, но ничего с собой поделать не может, проводит кончиком языка по верхней губе, и наслаждается видом загоревшихся огоньков на дне чужих зрачков. Парень уходит на свидание, с которого точно не вернётся довольным, потому что скучно, зажато, и вместо треклятых красных пухлых губ он видит аккуратную улыбку розовым бантиком и ноль целых ноль десятых того пожара в глазах, что мог бы позволить ему заинтересоваться в продолжении.***
Чимин сдаёт смену ровно в десять и у него остаётся достаточно времени на то, чтобы добраться до гардероба в своей квартире. Он с тихим вздохом опускает на столик в прихожей ключи, и не разуваясь следует в спальню. Вместе с розовыми тонами его одежды, спадает его маска. Пак не спешит надевать чёрные скинни-джинсы поверх сетчатых колготок, не без удовольствия замечая, как в неприкрытое шторой окно глядит его сосед, на вид которому не больше семнадцати. Чёрный топ из мягкой и приятно прилегающей к телу ткани не прикрывает его живот, от чего виден край колготок, а шёлковый чокер блестит красным симпатичным бантиком. Чимин меняет украшения из белого золота в ушах и на руках на чёрный металл, аккуратно подводит карандашом глаза, а губы розоватым блеском под цвет своих волос. Он безгранично доволен своим образом, своей проделанной работой, и подмигнув вмиг побледневшему пареньку в окне, заказывает такси, всю дорогу до клуба кокетничая с водителем.In The End — Tommee Profitt.
У входа громила в скучном костюме приветствует Пака натянуто-дружелюбной улыбкой, пропуская его внутрь без лишних слов, зная, что тот завсегдатай. Чимину в глаза сразу ударяют ультрафиолетовые лучи и свет ярких софитов, в нос забивается запах элитного и не очень алкоголя, вперемешку с табачным дымом, и всё это кажется таким привычным, родным или правильным, называйте как хотите, но если спросить Чимина о чём-то, касающемся его хобби или о его привычных буднях, он ни в чём не будет так уверен как в том, что без клубов он не представляет свою жизнь. Это буквально продлевает его существование. Пак глазами сканирует помещение, замечает в который раз, что тематика данного заведения, как и всегда, не особо изменчива. Везде мелькает цвет поздней тёмной сирени, завлекая на танцпол своим ярым влечением терпкого вкуса на пробу утонуть в чужих запахах, телах, и словно ощутить призрачные прикосновения, как дуновение ветра, кальянного серого дыма, что клубками распространившись меж ног растворяется, оставляя за собой запах горьких шоколадных конфет. Треки крутятся в бешеном ритме, позволяя своим басам пускать вибрацию по стенам и сталкивать близко стоящие бокалы в своём тихом звоне. Два этажа разделены на вип зоны, в полном комфорте, официантами и мягкими диванами из натуральной кожи, а также на обычные столики, где выпивку приобретают за счёт самостоятельных усилий, когда пробраться к барной стойке иногда действительно бывает сложно. Наличие работы, хоть и в дневную смену, позволяет Чимину иметь маленькие бонусы в виде доступа к випу и возможность к бесплатным напиткам, не превышающим стоимость четырёх долларов, беря в расчёт то, что в Корее алкоголь не имеет высокую цену априори. Чимин заранее договорился встретиться с друзьями здесь, или же правильнее будет употребить слова по типу… со знакомыми? С людьми, чьи имена иногда проскальзывают в ответных подписчиках тамблера? Те, кто благодаря своими, уже только от одного вида дорогими, кредитками пополняют казну клуба и помогают заиметь ещё больше поблажек Паку перед начальством. Он считает это практичным, и упорно давит это внутреннее отвращение к некоторым персонам, которым он вынужден улыбаться и вести себя с ними крайне дружелюбно. Их несколько человек, три девушки, больше походящие на куклы барби среди блестящих упаковок и столько же парней, не считая самого Чимина, хотя в данный круг часто заглядывают люди помимо, но долго не задерживаются. Они свободно относятся к не традиционным отношениям, что облегчает Паковский выбор партнёров в их присутствии, чаще всего платят из своего кармана, когда выбор отдыха падает на что-то за пределами клуба, и не придираются к странностям Чимина, имея свои собственные, так что в этом кругу довольно комфортно, если упустить некоторые моменты заносчивости, слишком быстрого опьянения, после которого как правило следуют довольно проблемные последствия, но быстро решаемые за счёт всё тех же денег, и раздражающей зависимости от папиного кошелька. Пак приветствует тех, кого успел зацепить глазами, и садится на диван, заказывая лёгкий коктейль, говоря официантке передать, что если Чонин, его сменщик, снова будет разбавлять напитки, как когда-то он сам заметил, он лично пойдёт к хозяину заведения, и тот лишит его премии. Девушка прыскает в кулак от смеха и приносит заказ спустя десять минут с ответным сообщением, содержащим в большей степени маты. Хищный взгляд Чимина всё это время блуждает по периметру вип зоны, цепляется за некоторые интересные личности, буквально вопит о том, что ему дико скучно, а вскоре натыкается на парня, которого он видел сегодня утром и наконец понимает, насколько он голодный. — Решил воспользоваться советом? — Чимин аккуратно засасывает прозрачную трубочку, медленно перебирая пластик губами и даже не пытается найти того застенчивого милашку рядом с ним. — Ты выглядишь… иначе — еле находит в себе силы парень, чтобы начать разговаривать, садясь рядом и закидывая руку на спинку дивана позади розоволосой головы, — но мне нравится, я, кстати, Эд. — Ещё бы тебе не понравилось, Эд — Пак мягко смеётся, заставляя улыбаться в ответ, а после кладёт чужую ладонь себе на бедро, резко поддаваясь к уху напротив, — я Чимин, но сегодня ты можешь звать меня, как тебе будет угодно. — шепчет слишком близко, до неожиданных мурашек вдоль шеи, — всё равно это не надолго — недоговаривает, оставляя в собственных мыслях. Вокруг создаётся какое-то подобие шума, в то время как двое продолжают небольшую внутреннюю борьбу, ненавязчиво флиртуя и запивая молчание алкоголем. Больше долгожданной трапезы Чимину нравится охота. Привлечение жертвы, лёгкая игра, где он, пряча свою серую шерсть и клыки, накидывает сверху шкуру овечки, ищет сильное, наглое и где-то даже отвратительное, как Эд, а после сполна наслаждается разрушением самодовольства прямо на его глазах, когда ответные становятся пустыми, безжизненными стекляшками. Ему нравится загонять в угол, сначала своим внешним видом, потом поведением, реже всего — телом, когда самому того хочется. Эд заказывает всё больше алкоголя, надеется, что наглая стерва вскоре опьянеет, заткнёт свой рот с намеренно лезущим наружу розовым язычком, и он сможет получить от этого вечера всё. Но Чонин помнит о том правиле, условия которого были уже давно оговорены — если Пак с кем-то, то коктейли должны содержать минимальный процент. Чимину самому не терпится затащить парня в ближайший туалет, чтобы насытиться чужими эмоциями, чужими внутренними страданиями. Демон внутри хрупкого тела уже тянет свои липкие костлявые руки к душе, хранящей целый архив самых сокровенных тайн и постыдных вещей. До смущающего развратные — самые желанные и излюбленные. Но что-то Чимину не даёт встать прямо сейчас и позволить Эду немного порадоваться своей минутой лёгкой победы. Шум, помимо обыкновенно присутствующего шума во всех клубах, действительно идёт от людей. Это перешёптывания, сплетни, охи и ахи, то, что ночной образ жизни Чимина позволяет ему улавливать с первых секунд и тут же понимать причину. Пак поднимает свои раскосые глаза и видит очередную, приехавшую в самый разгар вечеринки, компанию. Их все знают не как маминых сыночков, тех, кого могли запросто не пропустить в клуб, а как бизнесменов, мужчин, действительно имеющих свои деньги и серьёзные связи. Как правило, все они — в офисных костюмах, только намного дороже тех, что имеют обыкновенные работники, намного солиднее, одним своим видом показывающие, что они приехали не запланировано, скорее расслабиться после трудного дня, сняв удушающие галстуки. Все женщины в этой компании знают себе цену, намеренно не набивая её и не доказывая кому-то что-либо в отличие от барби. Некоторые держаться за локоть мужа, остальные за элитный виски с тремя кубиками льда и немного строгой улыбкой. Они не выглядят, как люди в возрасте, их столик находится напротив Чимина и его друзей, и это смотрится абсолютно естественно, потому что имеющим деньги не больше тридцати, а зависящим от них — двадцать два и меньше. Чимин хмыкает, понимая, что ему таким никогда не стать. Он попал туда, где находится сейчас — только благодаря своей второй язвительной натуре, что словно жила отдельно сама по себе, не имея при этом богатых родителей и работая днём в баре. Но это не мешает ему из раза в раз наблюдать за Мин Юнги, сидящим прямо по центру дивана. За Мин Юнги, которому двадцать семь, который имеет большое состояние и невероятно притягательное телосложение вкупе с невероятно фарфоровым лицом. Пак не надеется на то, что ему выпадет шанс заполучить эти глубокие, полные презрения ко всем вокруг глаза, эти холодные на первый взгляд губы, эти чертовские сексуальные руки с длинными пальцами, но мечтать и представлять никто не запрещал. Чимин ненавидит Юнги за то, что как только он появляется в этом клубе — ему больше никого так сильно не хочется заполучить себе, кроме как этого проклятого дьявола. Его энергетика прёт через весь зал и что-то, что Чимин считал опасным внутри себя, покорно склоняет голову и скулит, просит, требует. Пак совершенно не обращает внимания на медленно покрывавшем поцелуями его плечо Эдом, он думает о том, каково это — встретиться с Юнги глазами? Наверное, это невыносимо. Наверное, от этого люди сгорают внутренне заживо, и не восстают из пепла, или может они тонут в густых болотах, когда кто-то намеренно цепляет своими когтями лодыжки и тащит их вниз, со сладким наслаждением выпытывая звуки удушения. Думает, и понимает, что с него достаточно. Он отталкивает от себя парня, который становится ещё противнее, хотя казалось бы, куда больше, но его аппетит пропал, поэтому он как в тумане бредёт сквозь толпу людей, проносясь мимо того дивана с мужчиной, которому, сам того не понимая, даёт шанс услышать шлейф своих духов с ароматом лилий. Пак понимает, что не был пьян, пока его тело находилось в относительном покое, но теперь он чувствует медленно ударяющие в голову разряды четырёх выпитых напитков и спешит посетить туалет. Юнги следует на запах, как акула при попадании капли человеческой крови в океан. Уборная кардинально отличалась от основного декора клуба и сводила с ума своими ослепительно белыми тонами. Чимин поправил немного растёкшийся карандаш в уголках глаз, и намочив руки легонько побрызгал каплями на лицо, надеясь, что его сознание немного прояснится. Он смотрел в зеркало перед собой и упорно продолжал видеть другое отражение. Не красные от ультрафиолета глаза, не вычурный макияж, не блядский край сетки, тянущийся вдоль живота. Никто не знает, что Пак Чимин не человек, но он сам порой упорно пытается убедить себя в обратном. Он просто кукла в руках засевшего внутри монстра, просто местами сломанная и закрашенная черным цветом ночного неба после дождя. Его оболочка треснуто улыбается, перебирая изо дня в день в голове всё то, что так сильно его гложет. Но когда кто-то заходит внутрь, он резко опускает вниз лицо и опирается о белоснежную раковину, когда руки подрагивают, старательно надевая ненавистную маску, а подняв глаза, падает в пропасть, забывая, что такое дышать и как этим пользоваться. Чимин чувствует жар чужого тела, когда Юнги немного наклоняется и прислоняя свою грудь к спине Пака, ставит руки в том же положение по бокам от хрупкой талии. Чимин словно становится в разы меньше и не может понять, что ощущает. Тонет, сгорает? Пожалуй все семь кругов ада с каким-то садистским наслаждением, что расползается жаром внутри него. Он боится пошевелиться, боится открыть свой рот в его присутствии, слышит дыхание прямо на ухо, впервые покрывается мурашки вдоль позвоночника, но не может отвести взгляд. Когда Юнги проводит носом по шее Чимина, его руки от испуга соскальзывают и он чуть ли не кричит, резко оказавшись лицом к лицу с самой смертью, что придавила его к раковине поясницей. В почерневших омутах напротив играет озорство, огонь разгорается диким пожарищем и Пак понимает, что эту битву ему точно не выиграть. Вблизи он ещё опаснее, вблизи с ним хочется ещё дольше и жарче. — Пак Чимин, — размеренным тоном произносит мужчина своими чуть хрипловатыми нотками и Чимина пробирает судорога. Он старается не показывать то, насколько ослабели его коленки, мечтавшие поскорее пасть наземь, — сейчас у тебя есть два варианта выхода из этого помещения, из этой ситуации. — Юнги сильнее прижимается к трясущимся то-ли от страха, то-ли от накатывающего возбуждения бёдрам, — Первый, самый лёгкий, но отнюдь неправильный. Ты возращаешься к своему столику и остаток ночи проводишь с тем парнем, мечтающим напоить тебя дешёвыми коктейлями и трахнуть в первой попавшейся кабинке туалета позади нас, или же… второй, где ты забираешь все свои вещи и никому на данный момент не обещая вновь встретиться, идёшь к черному выходу, от куда тебя проводят до моей машины. — Но… — пытается возразить Чимин, заранее зная, что этого сделать ему не дадут. Губы Юнги действительно холодные, они прижимаются к уху Пака, нетороплива шепча и будто вместо всех тех слов говоря одно единственное предложение, «Ты не посмеешь отказаться». —…и уже тогда тебя трахну я. На шелковых простынях. Твои раздумья — три минуты моего драгоценного времени. — и уходит. Отстраняется так же резко, словно и не было его рядом. Оставляет Чимина один на один со своей дикой отдышкой, будто после часового бега, и невыносимым желанием послать к чёрту, притянув за лацканы дорогущего пиджака для долгого смазанного поцелуя. Чимина крошит нещадно от любых представлений подобного типа и чтобы прийти в себя, нужна минута. Ещё одна — дойти до столика и забрать свой телефон под аккомпанемент ничего непонимающего взгляда Эда. Чимин кидает ему «я тебе позвоню», и совершенно не важно, что его номера в телефонной книге Пака нет и не будет в помине. Он бредёт сквозь прокуренную пелену словно в тумане какого-то непривычного для него вожделения, пугается, когда возле двери его под локоть подхватывает человек в чёрном костюме и провожает до брабуса две тысячи десятого года. Чимин останавливается возле машины темно-серого цвета и весь запал мигом исчезает, растворяется в ночной тишине, выходя белым паром изо рта. Ему хочется дать себе пощёчину, потому что Мин Юнги кошмар его мокрых снов уже давно, и такой шанс упустить из-за жалкого страха было бы слишком глупо. Пак хочет развернуться, убежать прочь от пытливых глаз, наверняка следящих за тем, какое решение он примет, через тонированное окно, и громко закричать, чтобы заглушить множество голосов в своей голове, потому что Чимин — хочет, желает, требует, а внутренние монстры расцарапывают себе лицо в молитвах, цепляются зубами за последние утекающие сквозь пальцы надежды и истошно воют — нет, он нас погубит, не позволяй ему это сделать, уходи. И Пак почти сдаётся, но дверь со звучным щелчком перед ним открывается так же правильно, как и закрываются все запреты в голове.Never Tear Us Apart — Bishop Briggs
Чимин садится на заднее сиденье рядом с Юнги почти бесшумно. Водитель выворачивает руль и машина мягко двигается через несколько секунд уже по трассе. Тишину разрезает клацанье пальцев Юнги по телефону и стучащее сердце Пака, который, как думает он сам, незаметно, наблюдает за тем, как красиво свет от экрана ложится на строгое лицо в кромешно-тёмном салоне. Он сидит расслабленно, ритм его дыхания спокойный, в отличие от Чиминова, ноги, обтянутые классическими брюками, раставлены широко, и руки неумолимо чешутся коснуться их. Пейзаж за окном совершенно не интересует, когда рядом сидит такой мужчина, поэтому Чимин не сразу успевает понять, что спустя двадцать минут они оказываются на месте. Юнги откровенно веселит эта мальчишеская растерянность на чужом лице, он гадает, куда делся тот стервозный взгляд, который на протяжении нескольких недель буквально раздевал его в клубе сквозь расстояние двух столиков, а то и меньше. Чимин сдерживает рвущееся наружу восхищение при виде роскошного пентхауса на последнем этаже высотки, посчитав этажи которой у него наверняка закружилась бы голова. Они входят в квартиру, а тревога внутри не перестаёт нарастать, его спрашивают о душе, и Чимин, громко сглотнув, соглашается, принимая в руки белоснежное махровое полотенце. Пак не знает, чего боится, но после намеренно холодной воды он стоит перед зеркалом ванны, мысленно подбадривая себя. Пак чувствует, будто продаёт своё тело на алтарь жертвоприношения. Добровольно. Чимин выходит, как по всем жанрам горячих романов замечая широкую спину около высоких французских окон в пол, в руке Юнги что-то смутно напоминающее коньяк или ром с добавками карамели, а белая рубашка расстегнута наполовину. Безумно трясущиеся руки Пак отводит назад, даёт вспомнить себе, кто он есть такой на самом деле, какой обладает силой подчинения и сколько душ на его счёте. Он поднимает подбородок выше, когда к нему оборачиваются, и по сучьи смотрит в глаза самому Дьяволу, условно подписывая приговор. Похоже, не ему одному, усмехается Юнги. Стук бокала о стеклянный столик отрезвляет, Чимин понимает, что бежать поздно, но против собственной воли отступает назад с каждым приближающимся шагом к нему. Когда шансов нет, и хищник зажат в углу более сильным противником, единственный выход — с гордостью принять свою смерть. Но проснувшаяся внутренняя сущность обещает побороться. Грубые руки, крепко сжимающие его талию — пожалуй то самое, чего не хватало Чимину в каждом другом партнёре. Юнги медленно склоняет голову, проводит носом по открытым ключицам, вдыхая запах своего геля с оттенками горького шоколада и срывает полотенце с чужого тела, бросая под ноги, как никому не нужный атрибут. Пак шумно дышит, хватаясь за плечи напротив и не может не улыбнуться ядовито пальцам, легонько оглаживаемым его бока. Юнги не торопится, наслаждается видом и прижимается ближе, переходя губами на шею, позже ловя чужие нетерпеливые, до безумия мягкие. Он скользит языком во рту, встречая чужой горячий, такой же податливо отвечающий на ласки, как и постепенно сгораемое под его руками хрупкое тело. Юнги разворачивает Чимина, грубо прижимает к холодным окнам, рывком помогая обнять свои бедра ногами, и поддерживает за ягодицы, сжимая до алеющих цветов. Пак как ни старается, но не стонать не может, прикусывает в диком танце поцелуев губы Юнги, ненасытно тянет на себя за шею, зарывается пальчиками в густые чёрные волосы и не может сконцентрироваться, чтобы хотя-бы на мгновение попробовать отобрать что-нибудь из эмоций, что-нибудь из хранящихся, хотя бы на поверхности, тайн. Монстры спят. Не отвечают, только тихо поскуливают в ответ, а подниматься, вставать на лапы, вырываться из давящих на грудную клетку цепей — не могут, Юнги добавляет в свои действия больше напора, больше рук, прикосновений, звуков смачных поцелуев и Чимин понимает, что не просто не могут, — не хотят. Он тянет рубашку Юнги вниз с плеч, отрывая последние пуговицы, кладёт ладонь на грудь, проверяет, действительно ли ничего, кроме бурлящего возбуждения, нет, и удовлетворённо проводит пальцами вниз, цепляясь за пряжку ремня. Юнги не обманул. Они не отрываясь друг от друга заходят в спальню, и краем глаза Чимин замечает шёлковые простыни яркого металлического оттенка. Юнги кладёт Чимина посередине, удобно устраиваясь меж разведённых острых коленок и прижимает запястья по обеим сторонам от головы, Пак словно распят под тяжёлым возбужденным взглядом, отчего снова непонятно улыбается своим мыслям, пуская чужой рык по своим венам тягучей патокой. Эта двойственность от милого парня до заводящего одним своим взглядом хитрых глаз с опущенных вниз ресниц — делает Юнги слабым, и он признаёт это, намеренно крепче сжимая руки и выбивая своими откровенными касаниями из Чимина стоны. Последний начинает злиться на то, что брюки всё ещё присутствуют между их считанными миллиметрами расстояния, а Юнги намеренно медленно откидывает свой ремень, прокладывает холодными губами мокрую дорожку из поцелуев от привлекательных коленок до внутренней стороны бедра, не обходя стороной явное возбуждение Чимина, от чего слышит стоны и видит, как выгибается спиной Пак. Следом снимает чёрную ткань штанов, берёт в руки подрагивающий аккуратный член и надавливает большим пальцем на головку, растирая круговыми движениями природную смазку. Снимает жмущие боксеры и глубоко целует распухшие губы, делясь одним дыханием на двоих. — Попроси меня — горячо шепчет между короткими мокрыми прикосновениями. Юнги знает, как важна для Чимина его гордость, но сегодняшней целью было сломить его, и Мин ни за что не откажет себе в таком удовольствии. В ответ слышится только неясное мычание, тянущиеся к Юнги руки и похабный взгляд. Пак оглаживает пальцами свои бедра и спускается ниже, обводя дырочку поступательными движениями, как бы невзначай задевая член Юнги и красноречиво говоря одним своим видом, что мол, если не сделаешь, я сам справлюсь. Но Юнги не собирается позволять парню под собой так много действий, он берет со столика у кровати смазку и аккуратно разогревает жидкость между пальцами, когда Пак самодовольно усмехается, откидывая голову на простыни и думая, что победил в этой короткой борьбе. Спустя буквально несколько секунд Чимин ощущает что-то холодное, медленно проникающее внутрь и давится своей гордостью, замечая милую металическую пробку с блестящим камешком на конце, погрузившуюся почти наполовину без должной подготовки. Он не стонет, кричит, отпихивает от себя Юнги и жалеет о своём самоуправстве. — Давай же, куколка, и мы продолжим пальцами. — Юнги не даёт и двинуться, прижимаясь всем своим весом и всё ещё давя на ручку пробки. Пак хнычет, машет головой из стороны в сторону, но тянется к чужим губам и сквозь боль сам насаживается, позже стыдливо подтверждая своими стонами, что ему нравится это болючее чувство на грани сумасшедшего желания. Чимин Юнги нравится таким. Неприступным, милым, но обладающим животной страстью, поэтому он решает оставить мучения на потом, доставляя лишь удовольствие. Он аккуратно вытаскивает и заново погружает игрушку, побуждая царапать свою спину до боли, доходить до режущих горло стонов и стойкого возбуждения, когда оно начинает витать в воздухе, перекрывая кислород своей токсичностью. — Пожалуйста, — еле слышный шепот врезается остроконечным копьём куда-то под самые рёбра и для Юнги это звучит словно сладкая предсмертная музыка, — пожалуйста, возьми меня, я так больше не могу. — хрипловатый голос срывается под конец предложения уходя в прерывистый стон, когда пробка в очередной раз задевает внутри Чимина комок нерв. Мысли Юнги сейчас витают где-то на гране «никогда не выпускать его из своей постели». Влажные, спутавшиеся между собой розовые волосы, щеки с высохшими следами от слёз и невероятно истерзанные мокрые от слюны губы — новый набор фетишей бизнесмена Мин Юнги, которому не стыдно признаться в своей поехавшей крыше от Пак Чимина. Ведь тот выгибается в своей кошачьей манере, срывает голос лишь от ласк, и не может оторваться от глубоких непрекращающихся поцелуев, оставляя синяки на плечах Юнги. Он каждый раз пытается докоснуться до своего члена, но каждый раз заламывает брови в недовольстве, когда ему блокируют руки, и Юнги ведёт с первых секунд буквального дышания Чимином, его крошит внутри, словно с небоскрёба разбиваясь на маленькие частицы, а снаружи он восстаёт сильной и холодной скалой. Мин Юнги так схож с Пак Чимином, что от этого почему-то, если задуматься, становится больно. Юнги заменяет душевную боль, что плескалась в глазах Чимина, на физическую, занося ладонь для того, чтобы оставить на ягодице свой отпечаток. Пак вскрикивает, шипит от того, что место удара печёт, но умалкивает сразу же, стоит пробке пропасть. Заместо неё Юнги раскатывает по своему пульсирующему члену презерватив и приставляет к дырочке, дразня одной головкой и заставляя Чимина просить ещё больше, ещё слаще, намеренно изводя до состояния, когда и говорить от возбуждения не получится, но Пак уже и не пытается. Он, превозмогая сильную слабость в ногах, седлает Юнги, давя руками на грудь, чтобы тот лёг и позволил ему немного похозяйничать. Чимин выцеловывает каждый сантиметр чужой шеи с горьким вкусом одеколона, прикусывает мочку уха, аккуратно выстанывая имя Мина и ластится под грубые руки всеми возможными способами, и Юнги действительно не выдерживает томительной пытки, помогая Чимину медленно насадиться на свой член и прочувствовать каждую выпирающую венку. Немного погодя, Юнги сжимает руками бедра Чимина, помогая ему набрать темп. Они целуются в, немного ленивой, манере, прерываясь на тихие стоны в унисон, Пак одной рукой зажимает чёрные волосы, пальчиками перебирая влажные от пота локоны, другой аккуратно поглаживая щеку Юнги, который в ответ ведёт своими руками по пояснице вверх-вниз и в нужный момент меняет углы проникновения, чтобы сделать приятно. С каждым толчком внизу становится все более жарче, посылая вдоль тела электрические разряды и приходится вскоре оторваться от красных губ, грубее выбивая стоны и звуки нежного голоса. Никто из них не растрачивает время на бессмысленные грязные словечки или прозвища, предпочитая тянуть имена друг друга на октаву выше обычного. Чимина одновременно берёт и слабость, и желание продолжать чувствовать в себе член Юнги всю ночь напролёт, потому губы начинают не только болеть, но и неумолимо дрожать в предвкушении скорой разрядки, а глаза закатываются в наслаждении. Грубый голос Мина звучит очаровательно, его бы слушать вечность, если не больше, а сосредоточенное на Чимине лицо обрамлено капельками пота, которые хочется слизать. Пак очень громкий, очень гибкий, и внутри него очень приятно, тесно, горячо, от осознания своей податливости этому мужчине, Чимина покрывает мурашками и после очередного глубокого толчка он кончает в зажатую на его члене руку Юнги, чувствуя следом как наполняется тонкая резина внутри него и слыша особо громкий хриплый стон около своего уха. Юнги находит в себе силы после пяти прошедших минут, он выходит из Чимина, чувствуя как тот мгновенно вздрогнул, выбрасывает презерватив, вытирает руки о что-то смутно напоминающее одежду, валяющуюся около кровати, пока Пак не может и языком пошевелить, лежа на чужом плече. Юнги обнимает тонкую талию, притянув к себе ближе и прикрыв Чимина легким покрывалом, тихо обещая обеспечить утро свежим душем. Пак проваливается в сон, но спустя несколько часов подрывается среди ночи на постели совершенно один и немного теряется от непривычно-чужого интерьера. Он обнимает себя за плечи, чувствуя ужасную ломоту во всех частях тела, и немного улыбается. Потому что ему абсолютно ничего не снилось. Не было извечных кошмаров, не было жутких разговоров в своей голове и нежелания вновь проснуться, обнаружив себя прежним Чимином с двойной жизнью и её вечными проблемами. Он не знает, является ли Юнги действительно человеком, но он кажется благодарен ему. Потому что он вытравил эту гадость, высосал всю энергию из Чимина, взамен поделившись своей. Пак ставит ступни на холодный паркет, и вставая, тихо бредёт в темноте на ощупь, а позже замечает Юнги, сидящего в кресле перед окнами, отражающими всё ещё не спящий ночной город, и облегчённо выдыхает. Он подходит ближе, не знает, что стоит ему делать, знает только, что хочется, но словно прочитав его мысли, Юнги протягивает свою ладонь, и потянув на себя, усаживает на свои колени холодного, всё ещё обнажённого Чимина, укрывая пледом, лежащим на своих плечах. Пак прижимается к горячей груди, вмиг согреваясь, и наблюдает за звёздами над маленьким, словно помещающимся на ладони, Сеулом. — Я хочу, чтобы отныне по моему дому ты всегда ходил раздетым. — Юнги кладёт руки на бедра Чимина, крепко сжимая, а Пак легонько касается чужих губ, улыбаясь в поцелуй.