Чтобы слаще спалось

Волосы у Пинг-Чо длинные и шелковистые. Их на удивление приятно расчёсывать. Сьюзан успела привыкнуть к лондонской моде шестидесятых годов и вполне довольна своим каре, но её завораживает причёска подруги. Действительно, кому как не восточной принцессе носить такую? Это вполне соответствует стереотипам, любым девчоночьим фантазиям… по крайней мере, тут, на Земле. Сьюзан, признаться, больше любила книги и сложные задачи. Она никогда не мечтала, чтобы её почитали, носили на руках. Запирали дома и выдавали замуж за знатного пожилого советника. И на всё происходящее она смотрит с удивлением и лёгким ужасом, очень по-английски, самую капельку, сама того не замечая, свысока. Вряд ли коренная жительница Саутгемптона могла бы лучше изобразить на своём прелестном пухлом личике это выражение. Очень непривычно и очень интересно, так-так. Шёлковые платья не слишком удобны, но так красивы. Мир вокруг странен и дик, но есть в нём своя экзотическая изюминка. Впрочем, если мне дадут возможность, я предпочту чай и туманы пескам Шёлкового пути. Неожиданно, но у Пинг-Чо куда лучше получается преодолеть разрыв между ними. Ей всё интересно, она не устаёт расспрашивать. Наверное, так и ведут себя настоящие дочери восточных правителей, с детства не видевшие ничего дальше дворцовых стен. Наверное, ничего они не имеют общего с героинями фильмов, молчаливыми и бесшумными, шагающими след в след, не поднимая глаз. Или Пинг-Чо так бы повела себя, будь перед ней не ровесница, а её будущий супруг? Сьюзан пытается поверить, но не может. Ей-то никогда не приходилось гасить себя в угоду другим. Честно говоря, Пинг-Чо вовсе и всё равно, откуда прибыла её новая подруга. Главное, что это далеко, очень далеко отсюда. Там, где никогда не побывать самаркандской принцессе, как бы сильно этого ей не хотелось. Поэтому слушает, замерев от восторга, и никак не понимает, почему же Сьюзан так не хочется вспоминать ни про странных существ в отравленном мире, ни про древних людей, не умеющих даже развести костёр. Чужой страх кажется смехотворным и неправдоподобным. Всему на свете можно поверить, если это будет рассказано с должным чувством, а тебе всего шестнадцать. Но понять – нет, далеко не всё. Как же летает странная повозка? Какими драгоценностями играют в детстве маленькие принцессы Самарканда? Найти бы в себе такие слова… Пинг-Чо очень нравится путешествие. Она бы не побоялась пройти этот путь и пешком, лишь бы получше рассмотреть, что к чему в этом оказавшемся на удивление огромным мире. Ей приятно шагать бок о бок со Сьюзан, чья бледная кожа покрывается нездоровым румянцем от местной жары. Дитя дождей и туманов, а может, сухой галлифрейской пыли, она рождена для путешествий, но не слишком к ним приспособлена. Пинг-Чо не задирает нос и бесстрашно отдаёт свою шляпку. Её смуглая кожа не боится даже пустынного солнца. Да и сама она мало чего боится. Песчаные бури? Ха, много их проносилось мимо отцовского дворца, но ни одна не одолела крепких стен и человеческой храбрости. Пинг-Чо только рада испытать как можно больше. Она знает, что скоро её снова запрут на женской половине, в комнатах, полных шёлковых, неприятно скользких подушек, и она больше никого не будет интересовать. Разве что как вещь. Как этот красивый, но тяжёлый и неудобный гребень, которым Сьюзан расчёсывает длинные чёрные волосы подруги, разбирает на пряди, осторожно раскладывает по плечам. Ночь всё ближе, стоило бы уснуть, но Пинг-Чо боится сказать хоть слово, боится пошевелиться. Кроме матери её ещё никто так не ласкал. И в руках служанок никогда не было такой мягкости. Принимать эту заботу от девочки, которая столько видела, - великая честь. Эти же руки хватались за холодные, жадные камни пещеры, листали книги – удивительные сокровища, полные знаний, которые не снились и мудрецам… - Скажи, у тебя много опыта в этом? - В чём? – Сьюзан недоумевающее клонит голову к плечу. Она такая маленькая и смешная, такая незрелая. Пинг-Чо рядом с ней чувствует себя даже немного старой. Слишком взрослой и скучной. Это её пугает. Она не хочет, не хочет походить на степенных восточных жён. Пусть её этому учили, к этому готовили с детства… но хотя бы не сейчас. Хоть ненадолго сбросить с плеч этот груз, который рядом с подругой всё кажется тяжелее. - В расчёсывании. Неужели у тебя никогда не было слуг? – спрашивает и сама не верит, что говорит такие глупости. В её мире либо у тебя есть слуги, либо ты сам слуга. Но у Сьюзан слишком нежные белые руки и слишком ясные глаза без тени страха… - Нет, - серебряные колокольчики – её смех. – В месте, где я родилась, это не принято. К тому же, не думаю, что мой дедушка разрешил бы мне. Он всегда требует, чтобы я делала всё сама и набиралась опыта. Не очень весело звучит, да? Круглое, мандариново-весёлое личико Сьюзан на миг кривится. Но всё же она слишком любит старика, чтобы ему перечить, пусть даже за глаза. Пинг-Чо не решается тоже. Шепчет: - Наверное… Скрывает, как сильно бы ей хотелось делать всё самой. Всегда, а не только в компании Марко Поло. Готовить еду, умываться… выбирать свою судьбу. - Скажи, а с мальчиками ты гуляла, Сьюзан? – и жадно смотрит в лицо, силится узнать ответ по лицу раньше, чем будут слышны слова. Может быть, заметить что-то такое, о чём подруга постесняется говорить вслух. Но она только смеётся снова. - Нет, нет, ну что ты! С ними не очень-то интересно. Другое дело – мисс Барбара и мистер Честертон. Вот уж с кем всегда найдёшь, о чём поговорить и о чём поспорить. Ах, я так люблю спорить, Пинг-Чо! Хлопает в ладоши. Улыбается, забыв про чопорность. Чёрные длинные пряди мешаются между собой; не увенчавшаяся успехом попытка заплести косы или абсолютная невнимательность? Чем бы ни было, Пинг-Чо за такое бы мать ругала. Да, даже за столь ничтожную провинность… Без агрессии, озабоченно. Она-то простит, но будет ли дочкин муж так милосерден? Да, Пинг-Чо слишком взрослая. Так она себе говорит. Так – беззлобно и тайно от самой себя, но с истинно восточной страстью - завидует этой маленькой англичанке, которая может никуда не спешить, не торопиться взрослеть и жить жизнь в своё удовольствие. Сколько невероятных приключений она уже пережила! Она жалуется на то, что их с её друзьями столь несправедливо пленили, но разве она когда-нибудь была в настоящем плену? В мягких, округлых комнатах, где дорогие ткани глушат звук… В красивых, безусловно, но пустых садах… Пинг-Чо убаюкивает Сьюзан простыми, бесхитростными колыбельными. Такие она подслушивала, когда служанки укладывали спать своих детей. Такие и только такие по-настоящему грели сердце, в отличие от пустых, бездушных дворцовых гимнов. Пинг-Чо слишком взрослая для своих шестнадцати, это правда, - сейчас мы бы сказали «слишком взрослая», а в её время любой считает, что в самый раз. Сможет стать опорой мужу, украшением семье и хорошей матерью детям. Пока что тренируется на подруге. До смешного чувствуя за неё ответственность, справедливо опасаясь, что звонкий колокольчик, как она, завянет в душных азиатских песках. Такой хрупкой, холодной девочке можно только гулять по северным пляжам, листать учебники в потёртых обложках, носить модные брючки и не замечать мальчиков. Или так только кажется по обрывкам, выуженным из её рассказов? Или самаркандские принцессы до абсурдного бесстрашны лишь потому, что неопытны, и дикий человек никогда не заносил острый камень над этой резной головкой, а мёртвый лес никогда не распахивал ей навстречу свои объятья… Сьюзан что-то такое тревожит в Пинг-Чо. И обрезанные её крылышки снова трепещут. Совсем не по-взрослому – бежать от своей судьбы, воровать у взрослых и верить ничем не доказанным словам полных незнакомцев. Безответственно пытаться избежать своей судьбы, отсрочить приговор, в шестнадцать кажущийся без малого смертным. Так бы сказали в её время. А в будущем? Может быть, это приснится ей на душистых подушках в душных залах нового дома – дворца. Это – и старая, милая, незнакомая Англия с добрым лицом и странной причёской. И синий караван, взлетающий в небо ради неё – и с ней, с ней, а не со Сьюзан внутри.