Ларри, о тебе фанфик написали.

Итак, раз в жанрах указан «слэш», то это уже является огромным спойлером. Поэтому начинать своё оправдание со слов: «Я как бы (ключевое слово) не гей, но знаете, один раз не пидорас — бессмысленно» «Меня зовут Салли-Кромсали, мой отец алкаш» Хм, слишком мрачно. Да и вообще не в тему. «Хей, а вы знали, что парни по имени Ларри пиздато целуются?» Бля. Как школьница, ей Богу. «Это был обычный день. День, когда у меня первый раз в жизни встал на парня (да и вообще встал)» Меня с детства учили, что врать — плохо» Все не то. Я издал протяжный стон, поднял руки над головой и потянулся вверх, изогнувшись волной, откинулся на спинку кресла. «Мне никогда не стать фикрайтером. Почему 13-летние девочки-девственницы (наверное. Кто их знает. Я не проверял) пишут про еблю гораздо лучше, чем человек, который занимается этой самой еблей. Видимо, нас где-то наебали» В комнату заходит Ларри, слегка хлопнув дверью. Он с разбегу прыгает на диван, и удобно раскинувшись на нем, задает вопрос: — Чем занимаешься? — Делаю домашку по физике — нагло вру я (хотя, согласитесь, физика тоже способна кого угодно выебать) Он слегка сморщил нос, и издав странный звук, похожий на цокот, ответил: — Я ждал ответа на подобии: «как раз мечтал о тебе», но это слишком сопливо, не думаешь? — Бинго, мой юный друг, — проговариваю я, акцентируя на последнем слове, максимально четко и язвительно. Ларри нарягает скулы и я прекрасно понимаю, (и знаю) что его это бесит. Он поворачивается набок, и подперев голову рукой, смотрит на меня пронзительным взглядом. — Согласись, Кромсали, только истинные друзья стонут ночью, словно последние сучки. — Согласись, Джонсон, что твой спермотоксикоз невыносим. Только о таких грязных вещах и думаешь. — А ты ими ещё занимаешься - уголки его губ расплываются в пошлой ухмылке.

***

Вообще, сейчас я буду говорить об очень важных вещах. Если ты услышишь и воспримешь меня, то, наверняка, сможешь избежать парочки неловких ситуаций. К примеру, никогда не оставляй тетрадь с твоими больными фантазиями открытой. Особенно если твой лучший друг заявляется к тебе в гости ровно так же, как к себе домой. Без приглашения. В наглую. Я давно отметил, что мой друг горяч. И что самое паршивое — он тоже это понимает, и пользуется этим во всю. В частности, для того, чтобы ему дали списать (или просто дали. Я не уточнял), парнишка частенько зажимал особей женского пола у стенки, или невзначай касался руки девушки, нежно проводя по ней своей ладонью. А после наклонялся к уху и нежно шептал «Сделала дз?». Любая девчонка от этого текла падала и доставала трясущимися руками все, что нужно и ненужно. Я нескрываемой заинтересованность наблюдал за этим зрелищем. А Джонсон, понимая, что у него есть зритель, становился все более сексуальным и пошлым. Как будто догадывался, что меня это заводит. Хотя, кого я обманываю. Он давно уже все знал. Парень добился своего. Имя Джонсана практически всегда крутилось в моей голове. Порой, видя его флиртующим с девушкой, я непроизвольно сжимал кулаки и мечтал ощутить еле уловимый аромат от сигарет, почувствовать его дыхание на своей шее, от которого бы по телу пробежались мурашки. «Хочу оказаться на месте той очередной девчонки, которую он лапает в коридоре» Эти мысли начали изводить меня. Особенно в тёмное время суток. Когда твои мысли свободны от повседневной рутины, разум подустал, и перестал четко функционировать, а чувства наоборот начали обостряться. Ночь ослабляла барьеры самоконтроля. Я представлял, как он заявится ко мне прямо в полночь и тихо ляжет со мной, отвервнувшись ко мне спиной. Мы будем долго молчать, затем он повернётся ко мне лицом, и наши губы окажутся в паре сантиметров друг от друга. Джонсон коснётся подушечками пальцев моего лица, и придвинется ко мне ближе. Между нами критическое состояние. Едва поддавшись вперёд я почувствую его губы. Он тяжело дышит, и я слышу как его сердце бьется через раз, пропуская удары. В таком состоянии мы находимся мучительно долго. Никто не решается на отвественный шаг. Ларри трется носом о мой нос и тихо шепчет «Мы же друзья?» И наконец не сдержавшись, едва ощутимо касается моих губ. Робко и нежно. Я неумело отвечаю, и запускаю руку ему в волосы, слегка сжимая. Так происходит наш первый поцелуй. В моих мечтах.

***

Сублимация в виде заведённого дневника, в котором я описывал различные моменты — очень была кстати. Так я мог хоть как-то прийти в себя и успокоиться. У меня были зарисовки на любой вкус. Порой я фантазировал о том, как мы весело смотрим фильм, укутавшись в плед, крепко обнявшись. Он бы держал меня за руку, слегка массируя ладонь. А потом начал бы шептать на ухо различные непристойности. Потому что это Джонсон. Ему башню сносит от подобного. От которых я бы покраснел и засмущался, и нервно стал бы облизывать губы. Затем он резко меня целует. Жадно. Практически кусая. Опрокидывая меня на спину, проводит своими тонкими пальцами, очерчивая грудь, по моему напряжённому торсу. От этого у меня пробегутся мурашки по всему телу, я начну часто и рвано дышать. Почувствую, как его стояк упрется мне между ног, и похотливо издам еле слышный стон. А дальше жесткий секс. (А что вы ожидали? Я только начал писать. Все эти штучки про подготовку и сам процесс — я не знаю (ни в теории, ни в практике, а жаль) Поэтому, довольствуйтесь, чем есть. Хотя, я же пишу для себя. Кому, бляха, я делаю эти сноски?)

***

Это была обычная суббота. Казалось бы. Я прибирался в комнате, попутно слушав «Смысловую Фальсификацию», которую было едва слышно из старого магнитофона. Я покачивал головой в такт музыке и сгребал со стола лишний хлам. Непонятные бумажки, пустая пачка от сигарет (благо отец не заходит в мою комнату), различные фантики и обертки. На столе лежал мой дневник в раскрытом виде. Я как раз дописывал новую работу. Неожиданно в комнату заходит Ларри (как я узнал? А типа много вариантов?) — Что-то хотел? — обыденным тоном спрашиваю я, скоропостижно закрывая блокнот. — Кое-что спросить, — отвечает Джонсон, растягивая каждое слово, он подходит ко мне, и я чувствую, что он стоит прямо за мной, — У тебя что, стоит на меня, Кромсали? — это даже не вопрос. Утверждение. Я резко поднимаю голову, нервно сглатываю. Меня словно пронзило молнией. — Что за вздор, — пытаюсь говорить непринуждённо, но у меня получается это с трудом. — Заебался смотреть, как ты вечно что-то пишешь, а мне не рассказываешь. Подсмотрел, пока ты был в толчке, — наплевательски бросает он и пожимает плечами. В ответ он слышит столь раздражающее для него молчание. В голове каша. — И давно? — чувствую как парень напирает на меня, прижимая к столу.И в ответ снова ничего. Я просто не могу произнести ни слова. Напрягаюсь всем телом, и стараюсь сохранить спокойствие. Ему это не нравится. Он ждёт реакции. Джонсон проводит тыльной стороной ладони по позвоночнику, от чего я рефлекторно выгибаюсь, но все ещё молчу. Его это злит. Забирается под кофту и ледяными пальцами нажимает на рёбра, словно считая их. По телу пробегает холодок. Я съеживаюсь. Одной рукой он обхватывает мою шею, нажимая подушечками пальцев на яремную вену, а второй настойчиво сжимает мою талию, плавно опускаясь. Он чувствует мой стояк. — Даже сейчас? Малыш, я же ещё ничего не сделал. — томно шепчет он и резко меня нагибает, заламывая мои руки за спину. Я шиплю и корчусь от боли. И возбуждения. Он кусает меня за мочку уха, а затем плавно переходит на шею, оставляя мокрую дорожку поцелуев. Он не целует, практически кусает, после нагло облизывает (или как там обычно пишут «словно извиняясь, он зализывает укус»). Едва ощутимо касается губами опалённой кожи. Неожиданно, я слышу, звук открывающейся входной двери в квартиру, а после крик отца «Эй, Сал, ты дома?» «Конечно дома, придурок. Дверь же отрыта» — единственная мысль, которая проносится у меня в голове прежде, чем Джонсон нагло поворачивает голову в свою сторону, держа за подбородок тихо произносит прямо в губы: — Мы попробуем все, что ты написал. И даже больше. С этого дня ты мой. А я — твой. И да, мы встречаемся.

***

На дворе уже ночь. Я лежу в кровати не смыкая глаз. Рядом со мной мирно сопящий парень, а в голове лишь одна фраза «Я всегда буду снизу?»