Вместе с запахом выжженых солнцем полей, Тёмной птицею в сердце входит новая осень. Ты плетёшь свой венок из траурных лент, Из увядших цветов и почерневших колосьев.
Мир переполнен запахами, вкусами и тепловыми следами под завязку, и сознание, облегчая себе работу, медленно превратило зрение в ещё один инструмент, эффективность которого полностью завязана на его опыт и знания. Лёгкий транс делающий ближе к его призыву, ломающий цветовосприятие в угоду поставленных задач. В круговороте нескончаемой войны шиноби, он и забыл каково это — смотреть на мир обычным, ничем не замутнённым взглядом. Само понятие обычности тоже за это время сильно изменилось. Всё изменилось. Умненький и шустрый начинающий шиноби с ворохом идей и глупыми мечтами так и остался на одном из заданий. Товарищи по команде может и заметили что-то, но лезть в душу не стали. Зря, но намекнуть на это им было уже некому. По крайней мере он так это чувствовал. И кому ли лучше не знать о похоронах, чем самому мертвецу? Глупо, но стоило признать, что этот мальчишка смотрящий в никуда остекляневшим взглядом в глубине его души, даже так продолжал верить и чего-то ждать. А тем временем его мир всё сильнее выцветает, сужается до определённых целей и при виде крови вырывающегося из вспоротого горла ничего не чувствует. Ни ужаса. Ни восторга. Ни брезгливости. Ничего.Но кто знает, чем обернутся холода и потери, Для того, кто умел верить? И кто знает, когда над водою взойдёт голубая звезда, Для того, кто умел ждать?
Война замирает. Люди вокруг говорят о её завершении, заключении мирных договоров… и продолжают запечатывать, сжигать и закапывать в землю трупы. Неудачная диверсия «сдавшегося» противника обходиться горой трупов почти на заднем дворе главы клана Учиха, короткий разговор с сыном которого приводит насмотревшегося на смерть и кровь малолетку к мысли, что прыгнуть с обрыва отличная идея. Война замирает, расползается по коснувшимся её людям туманящим сознание наркотиком, что медленно и не отвратимо накапливается в плоти и крови усиливая свои эффекты. Эталонный образец воздействия этой дури часто мелькает перед глазами, заставляя мысленно кривится и находить всё больше закономерностей подтверждающих эту теорию. Общение с Данзо даёт больше данных чем наблюдение за собственными реакциями и всё чаще возникающими желаниями и идеями далёкими от нормальности. Он далеко не глуп и понимает к чему всё идёт, куда с громким треском катиться его жизнь. Но он не видит смысла останавливаться, а двое сокомандников, или навязанная Хокаге ученица, даже все вместе на стоящую причину для борьбы со всем этим не тянут. Война притихла, миссии, как в насмешку, стали грязнее и трудновыполнимей. Вызов к Хокаге для выдачи ещё одной вызывает лишь раздражение, потому, что есть куда более интересные вещи которыми он желал бы продолжить заниматься. Яркие глаза с выражением, которое редко и у детей встретишь — первое на что он натыкается входя в кабинет главы деревни вылетая из ставшего естественным как дыхание лёгкого транса. Он отмечает хаотичность пятен пигмента на радужке глаз, как и меньший их размер. Глубоко вдыхая ртом, чтобы почувствовать больше запахов, утолить вспыхнувшее внутри желание попробовать незнакомца на вкус, следит за тем, чтобы сердце не выдало странную реакцию сбившимся ритмом. «Мало», — четко осознает шиноби сдерживая неуместные реакции. Пробует воздух на вкус своим языком ловя в ярких глазах вспышку неприязни и отвращения. Тепло естественно, незаметно наполнившее его до краёв в тот миг когда он встретился с яркими глазами, пропадает оставляя вместо себя… ничего не оставляя. Иное от макушки до пяток существо схожее с людьми, прячется от него за спиной хмурящего молокососа из АНБУ. Сердце спотыкается внутри грудной клетки.Тебе больно идти, тебе трудно дышать, У тебя вместо сердца открытая рана. Но ты всё-таки делаешь ещё один шаг Сквозь полынь и терновник к небесам долгожданным.
Сокомандник появляется рядом очень вовремя, и в компании лекарственной бурды по рецепту почетной пьяньчуги их команды. Саке и до контракта со змеями его не очень брало, а уж после, он мог только наблюдать, как надираются его… друзья. Он не жаловался, и напиваться никогда нужным не считал, даже не думал, что спиртное может понадобиться ему в таком ключе… Слушая болтовню Джирайи о том, как Цунаде злодейски мешала ингридиенты для «универсального лекарства от всех бед», как сам жабий санин пробирался в родную деревню… шиноби немного, самую малость начинает отпускать от напряжения последних дней. — Как узнали? — хрипло спрашивает шиноби после нескольких пиал «лекарства». Джи хмуриться оценивая ту беспечность с которой он это проделал, широко усмехается, прежде чем выдать: — Слухи о том, что великий змеиный санин крышей ехать начал уже не только по стране Огня ходить начали, — в ответ на это Орочимару только молча выпивает ещё одну пиалу бурды, совершенно не чувствуя её вкуса. -… Бутылка бурды слишком быстро подходит к концу. — Ещё есть? — По расчетам малышки Цу, ты уже должен быть в отключке, — хмуриться друг. — Ничего не чувствую, — признается змей и собирается встать, чтобы пойти в лабораторию и сделать что-то более путное самому. Вот только ноги неожиданно не слушаются, а в голове будто взрыв тег срабатывает.И однажды проснутся все ангелы, и откроются двери, Для того, кто умел верить. И ненастным январским утром в горах расцветет миндаль, Для того, кто умел ждать.
— Тайна о том, что ты всё это устроил напившись, останется между нами, — доносится как сквозь толщу воды голос сокомандницы. В горле страшная сухость, не то, что шевелиться даже думать больно. — «Всё это»? — Ты изрядно повеселился в Конохе и объявлен нукенином. Данзо готов конечностей лишиться, чтобы тебя найти и изучив те документы и свитки с техниками, которые ты в зубах мне притащил даже догадываюсь почему. — Прости… — слетает с языка очень давно там застрявшее слово, она тихо и облегчённо смеётся, но и горечи в смехе не мало. — Ты ведь знал, что я предпочту сдохнуть вместо Дана, так почему? — Выбирая между твоей жизнью и жизнью мутного типа, я не мог выбрать его, — отвечает правдиво, не увиливая, зная к чему может привести подобный ответ. Они с Цунаде слишком хорошо друг друга знают, а потому она снова смеётся и в этот раз змей улавливает злорадство по мимо никуда не пропадающий горечи. — Она была беременна, ты убил ее любовника прямо у неё на глазах. А что наговорить успел… — всё внутри деревенеет от проносящихся в голове вариантов того, что он не только говорил, а…Гнётся вереск к земле, потемнел горизонт, Облака тяжелеют, в них все меньше просветов. Ты сидишь на холме неподвижно, безмолвно. Все слова уже сказаны, все песни допеты.
— Расслабься, в отношении неё ты только и горазд, что языком чесать, а даже пальцем тронуть её кишка тонка. И чем она тебя так зацепила? — Не знаю, — отвечаю слушая очередной взрыв смеха со стороны боевой подруги. «Раньше в разговорах язвительстью и зловещим смехом выделялся я…» — остряненно думает он, зная что его ответу Цунаде не поверила. Змей мучительно подбирает слова, для той мешанины ощущений, что вызывает женщина с яркими глазами. — Нужна, — это признание сказанное будничным тоном заставляет Цунаде поперхнуться. Орочимару медленно открывает глаза, бегло, на инстинктах окидывая острым взглядом гостиничный номер, прежде чем взгляды боевых товарищей пересекаются. — Слухи не врали, — протяжно вздыхает Цу. — Стоит её устранить и от тебя ничего не останется. — Ничего? — Мы с Джи по старой дружбе похороны организуем, — отвечает блондинка, и тот казалось бы мертвый пацан в глубине души делает неуверенный вздох. Змей не растягивает губы в ухмылке, как привык это делать, а улыбается. Цу несколько мгновений шокированно изучая его выражение лица сгибается от хохота. — Т-тебе ст-тоит по практик-коваться, — утирая выступившие от смеха слёзы и пытаясь отдышаться, даёт совет подруга.Но я знаю, найдутся ключи и откроются двери, Для того, кто умел верить. И над тёмными водами мрака взойдёт голубая звезда, Для того, кто умел ждать.
Орочимару сидит на полу, прижавшись спиной к двери из-за которой доносится ругань и звук ломаемых и рабиваемых предметов. Он и не может прекратить улыбаться, и прикрывает лицо зная насколько жутко и неестественно оно сейчас выглядит. Змей привык контролировать каждую мышцу своего тела, и эта привычка играет с ним сейчас дурную шутку. Он не хочет её пугать ещё больше, а потому продолжает сидеть и ничего не делать. Осознание того, что никто больше не способен слышать её, кроме него пьянит. То, с каким пылом она произносит его имя, кажется Орочимару неимоверно милым. — Ку-ку-ку-ку… — Псих! — истерично раздаётся из-за двери. Он не может прекратить улыбаться.Обречённо скользит одинокая лодка Сквозь холодные воды бесконечной печали. Только небу известно всё о нашем сиротстве И о боли, что связана клятвой молчания.
Когда попытки побега сменяются на попытки самоубийства радость тает, как снег на солнце. И возвращая жизнь в столь слабое и уязвимое тело Орочимару срывается, откладывает воплощение планов по созданию собственной скрытой деревни, и запирается с медленно приходящей в себя женщиной, которой он и дальше мог бы позволять творить что вздумается, если бы речь не шла о играх с её собственной жизнью. Орочимару не давая себе возможности отступить смешивает наслаждение и боль во что-то сходное с лекарственной бурдой по рецепту боевой подруги. Предельно концентрируясь на механике и расчетах шиноби стремится избавить слишком ценную для него женщину выбросить неуместные идеи из головы. Он мечтал, что между ними всё будет иначе. Он не желал, чтобы всё было так неправильно. Не с ней. Только не с ней. Нежное прикосновение к щеке и пораженный взгляд ярких глаз играючи рушат концентрацию и собранную решимость. — Ты плачешь… — произносит она и в её голосе нет ни гнева, ни ненависти, ни злорадства, только расстерянность. Его тело дрожит словно в лихорадке, когда шиноби отрывисто вздохнув осторожно обнимает её, зарываясь носом в волосы. Цепенеет чувствуя, как она крайне робко обнимает его в ответ, расслабляется по максимуму пользуясь моментом. «Моя», — сладкая и желанная мысль будоражит сознание. Змей ясно осознает, что теперь одного её присутствия в жизни безнадежно мало. Катастрофически мало.Где-то есть острова утешения и спасительный берег, Для того, кто умел верить. Там рождаются новые звёзды и в горах расцветает миндаль, Для того, кто умел ждать.
При следующей встрече с друзьями, принцесса слизней предлагает жабьему санину подправить одну наглую и змеиную морду, чтобы она радости и самодовольством по-меньше сверкала, но это уже немного другая история.