В первый раз

"Что может быть скучнее лекции по Британской истории?.. Хотя нет, та, что читали вчера, была не менее занудна. Что же это было? История права? Я досидел до конца? Не помню... Чёрт, кажется, меня сейчас подбросит со стула!" — Мистер Холмс, вы что-то хотите сказать? — вопрос преподавателя обращён ко мне. Я стою один посреди аудитории. Похоже, я и вправду вскочил со стула. И я, чёрт возьми, очень хочу кое-что сказать. Слова буквально рвутся из меня, и я выдаю их неудержимым потоком: — Вы эту рубашку не меняли уже неделю, неужели вам не тошно её носить? Я понимаю, вы экономите на стиральном порошке, воде и электричестве, жизнь в столь стеснённых обстоятельствах обязывает. Все деньги высасывает из вас ваша жена? Пардон, бывшая жена. Она прижала вас к стенке. Очень обиженная особа, решила отомстить, наняла отличного адвоката, теперь вы по уши в дерьме, вам ещё долго придётся исполнять все её прихоти, пока она не найдёт себе нового хахаля, из которого можно тянуть деньги. Советую не упустить этот момент и внимательно следить за ней, а то она из тех, кто может усидеть на двух стульях сразу! Преподаватель, мистер эм-м-м... не помню, как его зовут, несколько раз меняется в лице по ходу моей речи, что говорит мне о том, что каждое моё слово попало в точку, потом его лицо каменеет, и, взяв себя в руки, он отвечает мне металлическим голосом: — Мистер Холмс, выйдите вон из аудитории! Отлично, именно этого я и добивался. Наконец-то можно двигаться. Боже, нет ничего скучнее этих коридоров! И классы, классы, классы... Тут невозможно дышать! Университетский двор — невероятная скука. Я отправляюсь в город, там наверняка найдётся что-то интересненькое! Я погружаюсь в путешествие по Лондонским улицам. Здесь всегда можно найти пищу для ума! Нет, нет, нет, это не то, это не те... Мелкие скучные люди со скучными заботами... А вот этот мужчина у выхода из отеля заслуживает внимания. Кого он ждёт? На его лице беспокойство. Звонок по мобильному. Я отлично слышу его разговор. Звонит его деловой партнёр, и дела с ним у него не чисты. "Ты вызываешь такси? Ехать на Грин-стрит на такси?? Я буду там раньше тебя минут на десять! Ты застрянешь в пробке на Ту Роадс Сквер на тринадцать минут, потом вам придётся огибать закрытый на дорожные работы участок. Здесь же всего минут двадцать ходу через дворы, чёрные ходы и одну пожарную лестницу!" Я срываюсь с места и лечу. На кухне сосисочной даже опомниться не успевают, как я пересекаю их забегаловку. Сложнее не попасть под колёса машин на дороге, но мне плевать. Чёрт, а перекрытый въезд во двор — это подстава. Когда они успели наладить замок? Придётся бежать в обход. Но я всё равно успею! Вот она, Грин-стрит. Я ещё успею пройтись и восстановить дыхание. "Вы встречаетесь в сквере? Вот за этим деревом я и примощусь. Рядом с ним единственная незанятая лавочка, значит, вы придёте сюда. А вот и твой товарищ. Ну, где же ты? Бежишь... Торопись, он нервничает". — Ты думаешь, это так просто? Бросить сейчас всё и уехать из страны? — выпаливает мой поднадзорный, едва успевая подойти к месту. — Я забочусь о тебе, Билли, — отвечает его приятель. Весьма любопытный субъект. У него был сегодня насыщенный день, и тебе, Билли, не стоит верить ни одному его слову. Он хочет выдворить тебя неспроста. — Я никуда не уеду, пока не буду уверен, что всё идёт, как надо! — Не дури, Билли, тебя схватят и посадят. Ты подставишь всех. Билли постепенно успокаивается, что-то обмозговывает и решает согласиться: — Ладно. Давай билеты. — Поезд через три часа, у тебя ещё есть время собрать чемодан. — Я сам решу, как распорядиться этими тремя часами! — Только не попадайся на глаза полиции. Билли уходит. Я знаю, куда он пойдёт. Опять придётся бежать наперерез. Я пересекаю проезжую часть, лавируя между машинами, быстро пишу кое-что на обрывке бумаги, складываю его и спокойно остаюсь поджидать Билли. Как только он показывается, я уверенно иду ему навстречу и как бы случайно сталкиваюсь с ним, выбивая из его рук барсетку. Мы вместе наклоняемся поднять её, и я быстро сообщаю, засовывая ему в руку листок бумаги: — Простите, сэр, вам просили передать, пока вы не уехали... Вас просили позвонить по этому номеру. — Кто просил? От кого вы? — оглядывает он меня непонимающим взглядом. — Я просто посыльный, сэр, мне заплатили, — делаю я лицо идиота. — Сказали передать записку. Незаметно. — Давайте и проваливайте, — быстро заглатывает наживку он и спроваживает меня. Мой телефон, номер которого я записал на клочке бумаге, вскоре начинает звонить. — Алло, кто это? Это Билли Хоггс. Кто это? — слышу я его в трубке. — Билл, я перезвоню тебе, — сдавленным голосом отвечаю я. — Не могу говорить, перезвоню через полчаса, есть новости. — Алло, кто это? Стэн, это ты? Алло! — тревожно кричит Билли. Я отключаюсь. До полицейского участка четверть часа быстрой ходьбы. Я подхожу к дежурному и сообщаю: — У меня есть для вас информация о неком мистере Билли Хоггсе, который весьма интересен полиции и который через три часа намеревается покинуть Лондон на поезде, чтобы потом уехать из страны. — Минуточку, я узнаю, — дежурный снимает трубку телефона и передаёт мое сообщение. Меня приглашают пройти к инспектору. Инспектор, пожилой грузный господин с цепким взглядом, но уже ощутимо ограничивающей его одышкой, предельно внимательно сканирует меня. — Говорите, — произносит он. — Я прогуливался в парке неподалеку отсюда, сэр, и был свидетелем того, как некоему мистеру Билли Хоггсу его знакомый передал билеты на поезд и приказал поскорее убираться из страны, — рассказываю я. — Я подумал, не сообщить ли об этом в полицию, ну, пока этот Билли не скрылся. Инспектор выстреливает в мою сторону очередным пронизывающим взглядом и снимает трубку телефона. — Выясните, с какого вокзала и куда едет Билли Хоггс. Время приблизительно 15.30, — передаёт он и обращается ко мне: — Как вас зовут? — Шерлок Холмс. — Что вам ещё известно, мистер Холмс? — продолжает допрашивать он. — Номер мобильного телефона Хоггса и то, что он очень ждёт вестей от некоего Стэна, — сообщаю я. — Стэна? Стэна Баксли? Откуда у вас его номер? — инспектор начинает волноваться, а его глаза — увеличиваться в размерах. — Я дал ему свой и попросил на него позвонить, — рассказываю я. — Мне нужно было узнать его фамилию. В разговоре я слышал только имя, но этого было мало. — Что за чушь? Я ничего не понимаю! — инспектор вскакивает со стула. — Ну, что тут непонятного?! — начинаю беситься я. "Это, в конце концов, невыносимо, неужели так сложно составить логическую цепочку?" — Как искать какого-то Билли, фамилии которого я не знаю?! Какой-то чёртов Билли, который едет непонятно с какого вокзала! Нужна фамилия, чтобы сделать запрос в билетные кассы! — ору я. Инспектор делает паузу и спрашивает: — Вам-то на черта всё это нужно? — Он явно скрывает что-то серьёзное и сильно нервничает! — продолжаю беситься я. — Но вы-то просто мимо проходили? — Я приметил его ещё раньше на Оуверроуд-стрит и следил прямо оттуда, разговор в сквере подслушал специально. В этот момент поступает телефонный звонок. — Сэр, нам сообщили, что Билли Хоггс едет поездом Лондон-Бирмингем в 15.35, далее у него забронирован билет на самолет, — слышу я в трубке. — Решил бежать из страны... — задумчиво говорит инспектор. — С кем он встречался, кто передал ему билеты? — Простите, сэр, я не успел этого выяснить, — пожимаю плечами я. Это упущение с моей стороны, но в данной ситуации рациональнее было поступить именно так, как сделал я, времени слишком мало. — Для этого мне нужны помощники. Я не мог следить за обоими сразу, важнее было не упустить Хоггса. — Какие помощники? Следить? Кто вы такой?! — взрывается инспектор. — Студент лондонского Университета Права, мистер Шерлок Холмс, — отвечаю я. — Я должен взять у вас подписку о невыезде, мистер Холмс, пока не будут выяснены детали этого дела, — вытирает инспектор выступивший на лбу пот. — Я не могу просить вас сообщить мне бОльшую информацию, сэр, но, если вы хотите, чтоб я был полезен... — продолжаю я. — Вы что, в детектива вздумали поиграть? — снова орёт инспектор. — Нет, сэр, я просто мог бы быть вам полезен, — пожимаю плечами я. — Я сам решу, кто может мне быть полезен — огрызается инспектор. — Лучше никуда не исчезайте, мистер Холмс, впишите в этот бланк все свои данные, оставьте его секретарю и ждите от нас распоряжений. — Всегда к вашим услугам, инспектор, — откланиваюсь я, но уходить не спешу. — Есть одна проблема, сэр. Билли ждёт звонка от Стэна, то есть от меня. Он будет волноваться. Что ему сказать? Инспектор дико вращает глазами и принимает решение: — Дайте мне свой мобильник. Стэн сейчас ему позвонит. — Он в вашем распоряжении, сэр, — вручаю я ему гаджет. — Запомните, мистер Холмс: если это игра — вам крышка, — предостерегающе рыкает инспектор. — Я спокоен, сэр, — невозмутимо отвечаю я. — Росс, приведите заключённого Стэна Баксли, — отдаёт распоряжение инспектор в трубку телефона и покидает кабинет. * * * — Ну вот, Стэн, кажется, твой дружок Билли Хоггс объявился и мечтает тебя слышать, — инспектор Дрэйк входит в комнату для допросов, где его уже дожидается недавно заключённый под стражу Стэн Баксли. Это упёртый парень, и выбить из него хоть какие-то показания до сих пор так и не удалось. Он знает, что у полиции слишком мало сведений и путает все карты, не оказывая никакого содействия. Отыскать Билли Хоггса инспектор уже отчаялся, но внезапное появление странного парня с его сведениями было ошеломительным. — Билл? Как объявился? — округляет глаза Стэн. — Позвонил мне на мобильный, — пожимает плечами Дрэйк. — И что он сказал? — с язвительной усмешкой косится на него заключённый. — Что ищет тебя, переживает и не знает, где ты, — отвечает инспектор нарочито беспечным тоном. Стэн начинает волноваться. К чему клонит Дрэйк? В это время раздаётся звонок. — Вот, пообщайся с ним сам, — включает громкую связь инспектор. — Стэн, какого чёрта, куда ты пропал, Стэн? — слышен в трубке взволнованный голос Билли. — Билли? Какого чёрта ты звонишь сюда? — Стэн ошарашенно вращает глазами. — А куда мне ещё звонить? Ты не отвечаешь ни по одному номеру! — эта фраза ставит Стэна в тупик. Что происходит? Мысли вертятся вихрем и внезапно приходит простое и ясное осознание. Он знал, он всегда подозревал, что Билли на это способен... — Ты нас подставил, ты нас всех подставил, Билли? — в отчаянии кидается на телефон Баксли. — Это ты скорее меня подставляешь, говнюк! Я больше во всём этом не участвую! — зло орёт Билли в ответ. — Предатель, мразь, скотина! — гнев накрывает Стэна полностью, он больше не в силах что-либо соображать и готов разворотить всё вокруг себя. Его скручивают. Инспектор нажимает на отбой. После того, как Стэн немного успокаивается, он спрашивает: — Как вам, мистер Баксли? — Я так и знал, что эта мразь сдаст нас, — Стэн в отчаянии нервно раскачивается на стуле. — Мистер Хоггс рассказал мне массу любопытных вещей. Но мне интересна и ваша версия, мистер Баксли, — поводит бровями инспектор. — Я расскажу вам всё, как на духу. Не верьте скотине Хоггсу, он наврёт с три короба, чтобы завалить нас, — гневно выпаливает Баксли. — Дюнкерс, пиши! — командует инспектор и начинает выслушивать откровения Стэна. * * * Я провожу несколько часов томительного ожидания в участке. Наконец инспектор возвращается. Он вновь и вновь задаёт вопросы, и я раз десять повторяю ему мой рассказ о слежке за Хоггсом. Он по какой-то причине упорно не может понять моих мотивов. Когда меня наконец отпускают, и я возвращаюсь домой, вся семья уже в сборе. Это нетрудно определить ещё за пару-тройку десятков метров от дома. Я вхожу в прихожую и ощущаю, как что-то неприятно сжимается в моей груди. Мне хочется остаться одному. Но придётся пройти через комнату. — Всем моё приветствие, — саркастически бросаю я и делаю попытку проскользнуть к себе. Но меня останавливает возглас отца. — Шерлок, подойди сюда, — гремит он и будто втыкает мне в сердце нож. Они с матушкой в креслах, а по комнате нервно вышагивает зачем-то заявившийся домой старший брат. Я встаю перед ними. — Какого чёрта ты делал в полицейском участке во время учебных занятий? — буравит меня взглядом отец. — Мне было скучно на лекциях, — мне нечего сказать ему. Предстоящую нотацию отца прерывает Майкрофт. — Развлекаешься? — ехидно визжит он. — Ты так развлекаешься, братец? И долго ты собираешься развлекаться? — Остынь, Майкрофт, перед тобой я точно не буду отчитываться, — я даже не смотрю в его сторону. — Ты в курсе того, что из полиции звонили мне на работу, чтобы выяснить всё о твоей занятной персоне? Я удивлённо кошусь на Майкрофта, хотя мне откровенно наплевать на него и его работу. — Бездарность. Клеймо на теле нашей семьи. Если ты не в состоянии освоить элементарные знания, хотя бы не устраивай скандалов! — вдруг разражается бранью отец. В голове что-то сдавливает, будто стальным обручем. Мне кажется, что я научился не слышать бесконечных обвинений в свой адрес, но внутри что-то всегда неизменно отзывается на них тупой болью и давлением. Продолжать слушать поток обвинений желания у меня нет никакого. — Я могу откланяться? — спрашиваю я. Близкие не отвечают мне, очевидно осознавая бессмысленность продолжения дискуссии. Отец молчит, но он только что не трещит от бушующих в нём громов и молний. Мама испуганно сидит в углу, а Майкрофт раздражённо сопит. Я разворачиваюсь и ухожу к себе. Это так странно: быть тем, кто я есть. Я ощущаю свою голову будто бы не целой. Там есть области, которые соображают отменно, и те, которые будто бы вообще отказываются работать. Вот, например, вместо всех университетских знаний у меня провал. Я не только не могу запомнить информацию, я не могу её даже услышать. Меня хватает на полминуты, дальше я просто отключаюсь. Что там Аристотель или... Кто? Что? Майкрофт помнит их всех. Кто в каком веке и что делал, кто с кем и как связан, и что у них из всего этого получилось. А я не знаю даже истории Британии. Понятия не имею, с чего там всё началось, и как, зачем и кто правил в стране. В моей голове пустота по поводу всего, практического приложения чего я не понимаю. В школе я не смог освоить математику, литературу — кроме текстов, которые меня целиком и полностью поглощали. История, география... Чёрт, в Лондоне я ориентируюсь как навигатор, но не могу запомнить, на каком континенте какая река протекает. Впрочем, сколько самих континентов, я тоже слабо помню. Биология? Семейства и классы? Куда интереснее изучать пыльцу и соки ядовитых растений. А вы знали, что есть цветы, подышав ароматом которых, можно надолго отключиться? И делай потом с человеком, что хочешь. А всего-то и нужно — принести и попросить его понюхать экзотический презент. Интересно, этим кто-нибудь пользовался? Но я бездарность. Я ни черта не могу. Даже запомнить последовательность Британских монархов. А для такой работы, как у Майкрофта, это необходимо. Меня никогда не возьмут на такую работу. Да и вообще неизвестно, на какую возьмут. Меня отправили учиться на юридический потому, что заметили во мне интерес к уголовному праву. Но это всё, что мне интересно в этой отрасли, прочие законы представляют для меня непостижимую пугающую лаву, пытающуюся раздавить меня своей массой. Сегодня я помог полиции раскрыть, кажется, крупное дело, но моих близких это скорее напрягло, чем порадовало. Они даже пытаются запретить мне действовать так же дальше. Я беру скрипку и начинаю выливать через игру всю свою ноющую и разрывающую меня внутреннюю боль. Это не мелодия. Мама называет это звуками застрявшего в трубе кота. Но от этого вытья мне становится немного легче на душе. Через какое-то время я отбрасываю скрипку и улетаю в Чертоги Разума. Это значит, что я перестаю видеть и слышать то, что происходит вокруг. Сегодня мне нужно вернуться через них в полицейский отдел и получше его рассмотреть. Кто таков инспектор, какие взаимоотношения в отделе? Да, вот так... Наутро я честно вновь пытаюсь отправиться на учебу. Нет, я всё же должен попытаться, я должен выучиться! Я честно отсиживаю первую лекцию. Её читает вполне миловидная женщина. Но я вижу, что ей самой осточертело то, что она читает. Через четверть часа мне начинает хотеться завыть. Я поднимаю руку и прошусь выйти. Передохнув и собравшись с силами, возвращаюсь в класс. Начинаю подумывать, может, мне привязывать себя к стулу чем-то? Друзей на курсе у меня нет. Вообще-то поначалу сокурсники были вполне милы со мной, с радостью здоровались и начинали общаться... Но, чёрт подери, я совершенно не знаю, что им отвечать. То, о чём они говорят, так бессмысленно! Они говорят, смеются, а я просто смотрю на них и не понимаю, зачем они всё это делают. Когда я что-то отвечал им, они почему-то переставали смеяться и обижались. Так вокруг меня образовался какой-то вакуум. Со мной перестали хотеть общаться. Впрочем, я и не настаивал. Так гораздо лучше, можно не отвлекаться на бессмыслицу. — Что ты трёшься тут, больной? У тебя будто шило в заднице. Иди уже в свою психушку, всё равно от занятий тебе толку ноль, — маленькая мулатка, кажется, хочет сжечь меня злобой, сочащейся из её глаз. — Ты сбежала вчера из дома, потому что твой отец напился и избивал твою мать? Ты не ночевала дома, а... — читаю я её, но она прерывает меня. — Ты что, следишь за мной? Извращенец! Она разворачивается и удаляется быстрым шагом. -... твой брат — наркоман, — завершаю я, крича ей вдогонку. Она возвращается и зло выдаёт: — Говнюк! Ты сам у меня станешь наркоманом! Это абсурд. Я равнодушно пожимаю плечами в ответ: — Никак не планирую, мисс, это очень сильно снижает умственные способности. — Умственные способности? — истерически хохочет она. Как же она зла. — Да ты и так даун, у тебя нет никаких способностей! Я останавливаюсь и стою посреди коридора. Я понимаю, что она, в сущности, права. Да, я даун, чёртов даун, я не могу учиться. Я замираю и улетаю в Чертоги Разума. Впрочем, быстро возвращаюсь обратно. Быть в Чертогах Разума, стоя посреди коридора, неудобно. Лучше делать это сидя или лежа, чтобы тело было расслаблено и никто не мог помешать. Я оглядываюсь вокруг, подхожу к окну и взбираюсь на подоконник. Он вполне широкий. Я должен что-то понять, мне нужно... Я закрываю глаза... Тёмная комната Чертогов начинает заполняться деталями. Они пляшут перед глазами, будто танцуют, потом складываются в предложения и фразы, и вот я вижу отчётливо одну, вторую, третью... Обрывок реплики отца в телефонном разговоре, надпись на листе бумаги, торчащем из кармана его пиджака, слова Майкрофта о каком-то полковнике... Остров... Военное училище на острове... Меня хотят отправить в закрытое военное училище на острове. Я помню разговоры о нём отца — из детства, он обсуждал его с кем-то, когда я ещё ничего не понимал. А теперь они хотят отправить меня туда. "Ему нужна дисциплина"... Чёрт, что я там буду делать? Ходить строем и скандировать хором? Я не смогу держать рот на замке. А военные этого не любят. Они вообще серьёзные ребята. Чувствую, здоровым и невредимым я оттуда точно не выйду. Надо проведать инспектора. Я захожу в полицейский участок и слышу приветственные оклики в свой адрес. Кажется, это единственное место, где мне рады. Я дожидаюсь, когда освободится инспектор, потом из его кабинета выходит крупный мужчина средних лет. До чего же он... Я провожаю его взглядом и вхожу к инспектору в задумчивости. — О, мистер Холмс! Входите! — возбуждённо приветствует он. Я останавливаюсь и смотрю на инспектора. Он уже порядком вымотан. Или это возраст даёт о себе знать? Да, этому старому волку пора на покой, он уже не поспевает. — Присаживайтесь! Что же вы стоите? — говорит он. Я медленно сажусь, не спуская с инспектора взгляда. Что он ещё может? — Может быть, по чашечке кофе, мистер Холмс? Я бы немного отвлёкся. Заодно расскажу вам, чем закончилось дело Хоггса, — радостно тараторит инспектор. — Кстати, мы поймали того подельника, который купил ему билеты. Его сдал Стэн Баксли. Я начинаю молча барабанить пальцами по столу. Меня больше беспокоит грядущая перспектива оказаться в военном училище, чем уже раскрытое дело. И ещё кое-что, ещё... — Ботинки, — говорю я. — Что, мистер Холмс? — спрашивает занятый заваркой кофе инспектор. — У того, кто сейчас вышел из вашего кабинета, они буквально выскоблены щёткой. Их мыли очень усердно. А шнурки сменили. Они абсолютно новые. А знаете, почему? У него нет денег на новые ботинки. Вся остальная одежда на нём абсолютно чистая. Её только что вытащили из шкафа, он не успел её погладить. Вы заметили складки от сгибов? Свитер долго лежал сложенным в шкафу, брюки тоже. От них даже пахнет нафталином. Чей это шкаф? Какой-то пожилой женщины. Это они бережно хранят одежду сложенной и используют нафталин. Он сменил абсолютно всю одежду и делал это на скорую руку. А ботинки сменить не смог, он их отмыл. Так тщательно обычно хотят скрыть следы преступления. Следы крови. Он кого-то убил вчера вечером. Вы допрашивали его по этому вопросу? Инспектор вначале недоумённо смотрит на меня, потом медленно меняется в лице и поспешно кричит: — Роджерс! Быстро верни Джона Эштона в участок! Нет! Установи за ним слежку и не спускай с него глаз! Закончив свои распоряжения, инспектор возвращается ко мне и спрашивает: — Как вы это заметили? Но это же удивительно! — Разве возможно это не заметить? — округляю глаза я. — Что вы ещё можете? — снует по мне взглядом инспектор. Честно говоря, я не знаю, с чего начать. Выбираю самое актуальное: — Вчера в этом кабинете у вас произошёл крупный неприятный разговор. Вы из-за этого сегодня утомлены и весь день не в форме. Вон там на столе крупная царапина, вчера её не было. Вы треснули чем-то в сердцах по столу. Сейчас этого предмета тут нет. Вы его разбили и выбросили. — Вы что, чёртов экстрасенс? — срывается с места инспектор. — Это детали, всего лишь детали, — кручу головой я. — Их катастрофически много, они разрывают мне мозг своим количеством! Я пытаюсь вычленить среди них необходимые. Я мог бы рассказать, что происходило в этом кабинете три дня назад, пять, неделю... Слишком много историй. Инспектор нервно шагает взад-вперёд по кабинету и недоверчиво смотрит на меня. — Если вы будете давать мне больше информации о делах, я смогу быть вам более полезен, — говорю ему я. — На каком основании я могу это делать? И зачем? — угрюмо спрашивает он. — Мне не нужны все дела, но только те, где полиция зашла в тупик. А основание — ну, придумайте что-нибудь сами, — мне скучно говорить об этом. — Вчера ко мне в кабинет приходил человек из правительства, присланный вашим братом, — размеренно сообщает инспектор. — И он недвусмысленно сказал о том, чтобы я не подпускал вас близко к участку. Иначе он лишит меня должности. Это в споре с ним я испортил стол. У вас очень сложные родственники, мистер Холмс. Я не верю своим ушам. Я вскакиваю со стула. Майкрофт?! Майкрофт добрался и сюда? Какого чёрта он шпионит за мной?! Я выхожу из участка, будто огретый обухом по голове. Я не разбираю дороги. В голове мутно, а глаза ничего не видят перед собой. Куда идти? Домой? Там меня ждут очередные обвинения и унижения. В университет? Я ничего там не соображаю. Лондон? Лондону я не нужен. Я остаюсь на автобусной остановке. Меня нет. Я сижу и смотрю в пустоту перед собой. Меня нет. — Развелось торчков! Хоть бы сидели и ширялись у себя дома! А то будут тут ещё на виду у всех шляться! — доносится до меня откуда-то назойливая ругань. Почему-то совсем близко, будто орут мне в ухо. — Давай, давай, иди отсюда, слышишь? Иди домой, спи там. Не то полицию вызовем. Это какая-то женщина, она хватает и трясёт меня за плечо. Она приняла за наркомана меня? Я удивлённо поднимаю на неё глаза. — Не трогайте меня, мэм! — гневно стряхиваю я с себя её руки. Это отвратительно, когда тебя трогает незнакомый человек. Она, кажется, обескуражена. Лет пятьдесят, в сумке разукрашенная болонка. А дома ещё две другие собаки — шпиц и ротвейлер. Накрашена, как на свидание. Но она замужем. На пальце след от кольца, но само кольцо снято. Как вульгарно, хоть бы замазала след автозагаром. Мужу наврала что-то про собаку, использует её, как прикрытие. — Это смешно! Неужели он такой олух? — не сдерживаюсь я. — Я же говорю, наркоман! — вновь обретает уверенность дама. — Вы бы постыдились выискивать недостатки в других, когда сами занимаетесь мерзостью! — мне противно внутри. — Моя Бонни заболела, и я везу её к ветеринару! — почему-то начинает оправдываться дама, будто мне есть дело до её шашней. — Как думаете, кто раньше узнает: любовник о том, что вы замужем, или муж, что у вас есть любовник? Делаю ставку на любовника! — кривлю в отвращении лицо я. Женщина молчит и только беззвучно открывает рот. — Вы бы лучше сами, мэм, отправились домой и сидели там, не высовываясь, — я встаю и резко направляюсь прочь, настолько мне противно. Я иду быстро, но вскоре слышу рядом цокот каблуков. — Что, вам ещё от меня что-то нужно? — гневно спрашиваю я. — Постойте. Не говорите им... Ему... Прошу вас, я вам заплачу! Я резко останавливаюсь и удивлённо смотрю на даму. — У меня как раз с собой есть наличка. Я отдам вам всю, а потом сниму с карты и заплачу ещё, сколько вы скажете. Дама раскрывает кошелёк, сверкнув улыбкой, показывает лежащие в нём две сотенные купюры и молниеносным движением незаметно вытаскивает их и суёт мне в карман. О, боже, но я не имел в виду этого! В следующий момент она так же мгновенно исчезает, одарив на прощанье меня повторной улыбкой. От удивления я непростительно зависаю на месте на несколько мгновений. Эти чёртовы выпадения из реальности, как от них избавиться?! Я прихожу в себя и кидаюсь вслед за ней, но она уже скрывается в дверях подошедшего к остановке автобуса, я не успеваю его догнать. — Мэм, нет, мэм! — кричу я вслед, но автобус неотвратимо удаляется. Я вновь на какое-то время замираю, потом прихожу в себя и растерянно смотрю на попавшие ко мне так внезапно деньги. Я ещё никогда не держал в руках такой суммы. Вопросами моего содержания заняты родители, и всё, что мне до сих пор выдавалось, это мелкие суммы на карманные расходы. А эти две сотни? Способ, которым они ко мне попали, вызывает во мне чувство омерзения. Мне хочется избавиться от этих денег как можно скорее. Пожертвовать в церковь? Пожалуй, я бы так и сделал, если бы не испытывал к церкви не меньшего отвращения. Отдать бомжу-алкоголику? Но он напьётся на радостях до смерти, и моя благотворительность выйдет мне боком. Я в растерянности иду по улице. Я совершенно не знаю, что мне делать в этом мире людей. Я вижу каждого из них, как раскрытую книгу, но ни черта не знаю о том, как с этим поступать. — О, придурок! — слышу я знакомый голос. Это та мулатка, то ли Кристин, то ли... Не помню. Я не помню почти ни одного имени своих сокурсников. — Слушай, но ведь это правда, что твой брат наркоман? — продолжаю я незаконченный разговор с ней. — Ты раньше всё время носила роскошные золотые часы, а потом они исчезли, и ты весьма тогда помрачнела. Но никому ничего не говорила про них и очень сердилась, если тебя спрашивали. Значит, часы украли. Но ты не стала об этом заявлять, значит, украл кто-то из близких. Кто-то, кого... — Слушай, какого чёрта тебе от меня надо? Что тебе за дело до моего брата? Ты его спасёшь, что ли? Это такая зараза, от которой... — она опускает лицо и начинает всхлипывать. Это неожиданный для меня поворот дела. Будто бы я виноват, что её брат стал наркоманом! — У меня нет салфетки, — говорю я ей. Она роется в сумке и достает свою. — У тебя тушь размазалась, — указываю я. Она поправляет макияж. — Ну, хочешь, я как-то помогу? Может, я могу что-то сделать? — вдруг почему-то спрашиваю я. Слова как-то сами вырываются из меня, будто говорит кто-то другой, а не я. Так говорят другие люди, я никогда так не пробовал. — Тут ничего нельзя сделать. Я иду забирать его. Найду его и отведу домой. В очередной раз, — отвечает она, не глядя на меня. — Откуда забирать? — не понимаю я. — Это там, — кивает она головой куда-то по направлению вдоль улицы. Она устремляется вперёд, я ей явно не нужен. Но я почему-то следую за ней. Я никогда не видел наркоманов. Слышал о них, смотрел в передачах. Они представлялись мне страшными и мерзкими. Как можно опуститься до такого? — Имя, как твоё имя? — спрашиваю я её на ходу. — Ты что, не помнишь? — усмехается она. — Вот дурак. Клео. Нам туда. Клео смело устремляется по направлению к какому-то мрачному заброшенному дому. Тут уже я понимаю, что мне нельзя отпускать её туда одну. Я опережаю её и иду первым. Но куда идти, я совершенно не знаю. Ничего, сейчас разберёмся. — Как его зовут? — бросаю на ходу я. — Рон. Дом кажется необитаемым, но на входе будто из ниоткуда перед нами вырастает фигура какого-то верзилы и преграждает путь. — Мы заберём тут кое-кого, пока вы его совсем не доконали, — сообщаю я ему. — Я забираю его, — уверенно вторит мне Клео. — Рон большой мальчик, он сам справится, — возражает верзила. — Не дури, Мэт, — огрызается Клео. — Я забираю его. — Ладно, иди, — соглашается страж и указывает на меня: — Но он останется здесь. — Всё в порядке, — кивает мне Клео и уходит одна по коридору. Я остаюсь ожидать её под пристальным взглядом верзилы. — Как вы это делаете? — спрашиваю я его. — Как превращаете их в это нечто? — Ты что, совсем идиот? — искривляет в усмешке губы он. — Пойди да попробуй сам, вот и узнаешь. — Я не верю, что это настолько непреодолимо. — На понт хочешь меня взять? Есть деньги — плати и проваливай. Философия тут ни к чему. С верзилой явно не поговоришь о чём-то более содержательном. Я окидываю его взглядом и осведомляюсь: — Дозу можно взять у тебя? — Ты догадлив, — скалится он. — Сколько можно получить за это? — достаю я из кармана сотенную купюру. — Ну, чё ты манерничаешь? — морщится верзила. — Берёшь, так плати и бери. Видимо, это означает, что сотки достаточно. В какой-то момент я ощущаю, что делать этого не надо. Но отступать как-то глупо, и я сую банкноту верзиле. Он отработанным жестом выдаёт мне товар. У меня почему-то от этого холодеет рука. Что за чушь? Я всего лишь держу в руках какой-то пакет. — Ты что, чумной? — ржёт верзила. — В первый раз увидел? Я в задумчивости опускаюсь вниз и продолжаю рассматривать пакет в своей руке. Затем во мне наступает какая-то уверенность. Я спокойно кладу его в карман и поднимаюсь навстречу Клео, буквально волокущей за собой брата. Он глупо ржёт и еле стоит на ногах. Он городит какой-то бред, обращаясь к Мэту, и продолжает ржать. Я хватаю его под вторую руку и помогаю Клео тащить его домой. — Сколько ты принял, какую дозу? — спрашиваю я его. Мне нужна информация. Парень отвечает что-то бессвязное. — Давно это с ним? — спрашиваю я Клео. — Со школы, со старших классов, — говорит она. — Почему вы это допустили? — мне кажется это невероятным. Если все знают о вреде наркотиков, если в семье знают, что сын принимает их, почему они ничего не сделали? Почему доводят до такого? Клео не отвечает мне и почему-то молча роняет слёзы. У двери квартиры Клео я слышу доносящуюся изнутри пьяную ругань её отца. Клео вваливается в квартиру и заталкивает брата в его комнату. Мать её, кажется, тоже пьяна. Я стою посреди этого всего, как неприкаянный. — Спасибо тебе, — Клео выходит из комнаты брата и как-то очень нежно смотрит на меня. — Я... — я запинаюсь, потому что совершенно не знаю, что сказать ей. — Ладно, проваливай отсюда, — вдруг вновь делается злой она. — Иди уже! — Слушай, если хочешь... — я пытаюсь что-то предложить ей, но в упор не знаю, что. Она останавливается и вновь тихо с какой-то надеждой начинает смотреть на меня. — Ну, я не знаю, я мог бы снять квартиру или номер, чтобы ты могла переночевать. У меня есть деньги, — я достаю из кармана сотку. — А что потом?.. — растерянно спрашивает она. Я не знаю, что ей ответить. Одна или несколько ночей побега из дома ничего не изменят. — Ладно, прости. Я вижу, ты и правда хотел помочь, — примирительно говорит она. — Прости, что наезжала на тебя. Забудем. Дальше я сама. — Слушай, я... Если надо — я приду, я помогу. Если тебя будет кто-то обижать... Запиши свой номер, вот, — я даю ей свой мобильник. Клео краснеет, опускает голову, но почему-то отказывается. Я не понимаю этого. Что не так? Я сам хватаю лежащий на тумбочке в прихожей карандаш и пишу свой номер на настенном календаре. — Звони мгновенно, если что. Я умею перемещаться по Лондону быстрее такси, — сообщаю я. После этого я ухожу. Думать ни о чём не хочется. Слишком много всего случилось за день, и мозг отказывается погружаться в эту информацию. Всю дорогу домой я иду пешком и возвращаюсь затемно. — Где ты был, Шерлок? — гремит из комнаты голос отца. — В университете, — отвечаю я. Это правда, ведь там я сегодня тоже был. — Ты не посещаешь занятия и не осваиваешь никакую программу! — ревёт он. — Прости, отец, — мне нечего ему более сказать. Отец отворачивается и мрачно в молчании начинает расхаживать по комнате. — Ты хочешь отдать меня в военное училище? В ту закрытую крепость на острове? — спрашиваю я. — Откуда ты узнал? — вскидывает на меня удивлённый взгляд отец. — Детали... Они рассказали мне. — Иди в свою комнату, — командует мне отец. — Папа, я не хочу в это училище. Я не выйду оттуда живым и здоровым, — говорю я ему. Отец продолжает молчать. Видимо, он понимает это. Но молчит. Значит, ему наплевать? Может, ему было бы легче, если бы меня вообще не было? Как Редберда... Он никогда не любил его, у него была аллергия на собак, и он был рад, когда Редберд пропал. Теперь он будет рад, если пропаду я? Я не верю своим глазам и не могу тронуться с места. — Иди в свою комнату! — рявкает отец. Я разворачиваюсь и ухожу. В голове пустота. Я не нужен своей семье. Эта мысль заполоняет собой всё. На второй план уходит даже участок и инспектор. На мгновение весь мир будто перестаёт для меня существовать. "Они пропадают, один за другим, один за другим, Холмсы пропадают", — почему-то стучит в моей голове мысль. Кто-то ещё пропал, точно пропал, но я не помню, кто. В голове какая-то пустота, дыра в этом месте. Пожар, был пожар... Редберд сгорел в нём? Нет, Редберд пропал раньше. Его кто-то закопал. Зачем? Кто? Холмсы пропадают... И я пропаду. Так зачем же ждать? Зачем отсылать меня для этого на остров? Я могу уйти здесь и сейчас, сам. Нет, мама не переживет моего самоубийства. А отцу оно, возможно, было бы кстати. Хотя, нет. Оно слишком бы сильно ударило по его репутации. Поэтому остров. Но в военные не берут наркоманов. У них нетвёрдая рука и дрянное здоровье, они вообще ничего не соображают. Рон точно не годен ни к какой службе. Покажи мне, Рон, как ты это делаешь? Я достаю из кармана пальто заветный пакетик. Я навожу семипроцентный раствор кокаина. Откуда я знаю, как его делать? Чертоги Разума мгновенно подсказывают мне то, чего я по-настоящему хочу, то, что мне действительно нужно здесь и сейчас. А с мини-химической лабораторией в моей комнате это вообще не проблема. Здесь есть всё необходимое, шприцы я достаю из домашней аптечки. Это не первый раз, когда я испытываю на себе действие химического препарата. Правда, раньше я делал это в исследовательских целях, чтобы узнать о действии химических веществ побольше, а сейчас... Я хочу узнать, как они это делают, я хочу понять, что с ними происходит. И я хочу помочь Клео, возможно, я смогу помочь ей вытащить брата. Но для этого я должен познакомиться с ним сам. С семипроцентным раствором. Я отправляю его в свою вену. ...Чувства невыносимо обостряются. Я думал, будет легче... Чувства — это то, от чего мне очень часто хочется уйти. Сейчас же началось что-то невыносимое. Мне хочется плакать и смеяться одновременно. Но постепенно наступает радостное возбуждение. Я срываюсь с места и начинаю ходить по комнате. В голове сумбур, просто хочется радоваться. Я хватаю какие-то вещи, тут же бросаю их, подхожу к окну, и мне хочется кричать от радости солнцу. Сейчас, сейчас, ещё! Постепенно эмоции утихают. Я сажусь в кресло. Сердце бешено бьётся. Я кашляю. С непривычки тяжело, надо успокоиться. Не получается. Сердце, кажется, хочет выпрыгнуть из груди. Я стону и откидываюсь на спинку кресла. Сейчас, сейчас, я выровняю дыхание. Возбуждение проходит. Я будто проваливаюсь в яму. Чёрную глубокую яму. Заставить сердце биться быстрее, когда у тебя нет сил, сложнее, чем успокоить его. Без стимулятора тут не обойтись. Я беру шприц и повторяю инъекцию. Вот теперь ровнее, теперь можно рассмотреть всё спокойнее. Мне хочется поговорить с отцом, здесь и сейчас. Я знаю, что ему сказать, что ответить. Голова неимоверно легка, а мысли радостны. Я могу объяснить ему сейчас всё на свете. Но я почему-то остаюсь в кресле и никуда не иду. Зачем куда-то идти, если и так всё ясно и все проблемы решены? Да, это блаженное состояние. В нем хочется купаться, как в волнах. Кажется, меня и качают волны. Они окутывают своей теплотой и несут куда-то, несут... Потом они выносят меня на берег. Он холодный и жёсткий. Мне неприятно на нем лежать, я быстро поднимаюсь. Какая беспробудная серость за окном! От неё хочется повеситься. Но я не буду. Мне хорошо. Хорошо от того, что мне всё равно. Мне стало на всё наплевать. Я сижу у стола и в задумчивости верчу в своей руке шприц. Спасибо тебе, семипроцентный раствор. Не за эйфорию, нет. За это состояние, когда тебе всё равно. Они не отправят теперь меня в училище. И мне будет наплевать на ругань отца, Майкрофта и преподавателей. Что будет дальше? Я не знаю. Но я остаюсь в Лондоне. Я знаю, как получить у Лондона деньги. Он сам мне их даст. Я знаю, как не попасть на иглу Лондона — у меня есть игла, которая избавляет меня от его власти. Рон? Клео? Прости, Рон, ты не смог воспользоваться этим порошком по назначению. Я не могу помочь тебе поменять мозг с куриного на тот, который может работать. Ты разменял себя на глупую дрянь. А я вступаю с этой дрянью в сотрудничество. Люди неимоверно предсказуемы. Они не знают, как можно заставить наркотик работать на себя. Но ведь это же элементарно. Но вам это просто не нужно. А для меня это выход. Выход, чтобы легально остаться живым и остаться Шерлоком Холмсом. Теперь никто не назовёт меня идиотом. Теперь всем будет понятно, почему я веду себя так, как веду. И мне не придётся стесняться себя. Официально я — наркоман, и мне по логике положено быть таким. Людям нравится, когда всё логично. У них очень примитивная логика. Что ж, а мне, наконец, пришла пора развить свои способности Шерлока Холмса в полной мере. Теперь мне не нужно бояться кого-то шокировать. В любой момент они смогут списать это на наркоманский бред. Итак, я иду в этот мир. Я, Шерлок Холмс, умеющий видеть этот мир изнутри со всеми его потрохами, наркоман, от которого вы можете в любой момент ожидать чего угодно и которому абсолютно наплевать на то, что вы об этом подумаете!