Поспешные выводы

— Ну и пожалуйста! Ну и катись ты к хуям собачьим! Колечко блеснуло гладким серебряным боком и скрылось во тьме. Гэвин высунулся за ним, хватаясь за раму — наверняка его лапы оставят разводы на стекле и Ричард будет грустно вздыхать, что это так не вовремя, что у них закончилось моющее, что он никакая не домработница и… Нет. Гэвин потряс головой, прогоняя назойливый рой идиотских картинок. Нет, Ричард больше ничего не сделает, потому что он здесь не живет. Он теперь ночует в Иерихоне, на ногах, как ломовая кляча. Или ржавеет на свалке, а Риду, собственно, глубоко плевать, где он и чем, черт возьми, занимается. Под окном грязным пуховиком разлегся снег, рыхлый и щедро присыпанный мелким мусором. Серый сугроб жадно сожрал кольцо и Гэвин с мстительным удовольствием подумал, что подарок для андроида-уборщика выйдет неплохой, что тот вполне сможет преподнести его миссис Снегоуборочной Машине, потому все они сраные девианты, в кого не плюнь, только с размером выйдет беда, у Рида на редкость тонюсенькие пальцы, а у миссис Машины их вовсе нет, но штука все равно красивая и, кажется, дорогая, с каким-то бледным камешком, совсем серым, как… Гэвин захлопнул окно так резко, что испугался сам. Теперь он без кандалов и точно знает, что делает. Сначала объяснит кошкам, что смотреть с таким осуждением не нужно, что ничего они не понимают, что придется им снова примкнуть к нему после вероломного предательства и об обожаемом Ричарде раз и навсегда забыть. Гэвин приступил к объяснению, а кошки тактично промолчали в ответ. Может, понимали, что убеждает он отнюдь не их. В кухне должно было что-то остаться, определенно. Шампанское, заготовленное на случай особо романтичного вечера он уже вылакал, пиво на случай не особо романтического тоже почти прикончил. Рид прошелся по квартире, включая свет везде, где только можно, полный какой-то бесноватой энергии. Вывернул аккуратные стопки рубашек из шкафа, сгреб их в охапку и порывался отправить вслед за кольцом, но после решил не перебарщивать с символизмом. Нет, никакие горы тряпья не помешают ему начать новую жизнь. Вот она, свобода, абсолютная ридовская демократия, где он делает все, что хочет, где хочет и когда хочет! Теперь моложе лет на десять и никто, никто в этом мире не посмеет его ограничивать. Гэвин неловко переступил через валяющиеся на полу шмотки, рассеянно отмахиваясь от мерзкого голоса, нашептывающего откуда-то из глубины не менее мерзкие вещи. Он замер, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, чего же желала его душа в новом статусе свободного человека. Великих свершений и смелых поступков? Затяжных попоек и новых интрижек? Может, и так, но плакать она не желала точно. Это у старого Гэвина слезились глаза, он же всю ночь бездумно пялился в древний сериал и уснул прямо на диване. Новый Гэв был независим и твердо знал, что завтра разберется, как выжать из этого максимум удовольствия.

***

Только начинало светать и редкие прохожие, кого нужда выгоняла из теплых квартир, вряд ли думали о Гэвине что-то хорошее. Он тоже ничего хорошего о них не думал, как, в прочем, и о себе, разгребая очередной сугроб с фонариком в зубах. Перчатки промерзли насквозь, и ползать по снегу оказалось развлечением сомнительным. Будь Гэвин таким же умником, как Элайджа, заработал бы миллионы на продаже обручальных колец с сигнализацией. Или встроенным прожектором. Посмотри, хозяин, я здесь, лежу в куче дерьма, никому ненужное и брошенное, как у нас много общего! Будь он хоть на четверть таким же умником, как Элайджа, Рич никогда бы не ушёл. — Пойдем домой, Гэв, ты замерз. Риду захотелось спрятаться, по-страусиному засунуть голову в сугроб, пусть тот и не сверкал рекламной зимней свежестью. Он бы сейчас согласился на все: двадцатилетний кредит и экзамен на сержанта, экстремальные роды и шугаринг, только бы не оборачиваться, только бы не видеть его, господи. Гэвин подумал, как глупо было бы внезапно признаться, как будто Ричард и не догадывался вовсе, как будто решил, что детектив Рид — истинный патриот, в без двадцати пять самоотверженно собирающий весь городской мусор на собственную одежду. Подумал и тихонько признался: — Я его просрал. Ричард вздохнул так терпеливо, что захотелось немедленно написать икону. Хотелось и потом, когда он помогал Гэвину подняться и накидывал куртку на его плечи, когда позволял обнять себя и, совсем оттаяв в этом медвежьем захвате, наклонился к его уху, чтобы прошептать: — Не делай поспешных выводов. — Прости меня, — отозвался Рид, решивший почему-то не уточнять, какую именно из случившихся за последние сутки потерь Рич имеет в виду. — Я рад, что ты вернулся, — добавил он куда-то в чужую грудь. Больше он не говорил ничего. Думать тоже был не в состоянии ровно до того момента, как проснулся в собственной постели от запаха подозрительно человеческой еды. Ричард колдовал на кухне, Ричард ему не приснился, как не приснилась гора разбросанных рубашек, красноречивым островком выделяющаяся на фоне общего уюта. Гэвин не успел устыдиться, потому что чертово кольцо лежало, поблескивая камешком, на прикроватной тумбочке. При помощи черной магии или металлоискателя в пластиковой жопе, но оно вернулось. Они вернулись оба. И Гэвин подорвался с кровати, Гэвин чертовски спешил пообещать столько разной ерунды, увенчав спонтанный список отказом от трижды проклятых поспешных выводов.