Сердца

Тук-тук. Англия испуганно вздрагивает и начинает озираться. Тук-тук. Артур моментально прикладывает руку к сердцу и облегчённо выдыхает. Это всего лишь его сердце стучит слишком громко… Сердце?! Почему? Разве он… Страна мгновенно вскакивает с постели и ошарашенно уставился на лежащего, как минимум полуголого, под одеялом Америку. Что он здесь забыл? Крёкланд стремительно, но как можно тише, несётся в сторону ванной. Врывается туда и уже не заботясь о тишине, закрывает дверь на замок. Артур тихонько ударяется головой о кусок добротного дерева и вдыхает кислород сквозь плотно сжатые зубы, прикрыв на пару мгновений глаза и тут же распахивает веки, затравленно глядя на собственную грудную клетку. Тук-тук. Страна неверяще подходит к зеркалу и смотрит внимательнее. Ну так и есть. Не то чтобы он сомневался после того как почувствовал внутри себя давно позабытое ощущение биения сердца. В середине, где соединяются под кожей дуги рёбер, красовался рисунок в форме ключа с узорами в форме нот. А ведь совсем недавно для всех это был ожог причудливой формы… Ну вот какого чёрта, а? Он же так долго избегал этого. Причём успешно! Носил наглухо закрытую одежду, не позволял Альфреду касаться его голой кожи. Вообще свёл все общение с Америкой на возможный минимум! Так что же пошло не так? Англия подошёл ещё ближе к зеркалу, чуть склонившись ниже. От кончика ключа шла волнистая линия, что незатейливым узором ползла вверх к ключицам, начиная обвивать шею с левой стороны и заканчиваясь за раковиной правого уха. По ней россыпью были разбросаны надписи, некие закорючки, похожие на ноты или текст песни. Ага, ноты музыки его сердца и текст песни души. Артур, как мог скрывал от, когда-то совсем маленького Америки, что является его соулмейтом. Считал, что его малыш ещё не готов, не поймёт, что ещё слишком рано. Что всё ещё впереди. Как оказалось — нет. Не успел Англия оглянуться, как Альфред вырос, резко изменил свои взгляды и объявил что желает быть независимым. Вот так просто. А потом была война. Да Артур и рад бы уже отпустить Америку, чтобы уже самому спокойно исчезнуть. Но… Не мог. Боль с каждым днём становилась всё сильнее, а стук сердца всё тише и тише. Душа рвалась и дробилась на мелкие жалкие кусочки, ранясь ещё больше в ничтожных попытках спастись, избежать боли, найти компромисс между желанием всей Страны, самим Артуром и его ненаглядном соулмейте. Соулмейте, который не успев принять метку, узнать о ней, уже отверг Артура и разорвал узы. В тот день, весь промокший под непрекращающимся ливнем, в грязи и слякоти, без единой души за спиной, Англия понял что это их последние секунды. Он просто упал на колени, не в силах причинить боль его Альфреду, яркому малышу, что сейчас безжалостно разворотил душу и остановил ход его сердца. Да, тот день Англия запомнил в мельчайших деталях. И ярко помнил, как в последний раз метка вспыхнула адской болью, превратившись из рисунка в уродливый ожог, а сердце сделало своё «тук…» и замолчало. Будто и не билось никогда вовсе. После этого Англия просто развернулся и пошёл прочь, действуя по инерции. Он не боялся, что Америка может решить ударить в спину. То ли безразлично, то ли ещё теплилась вера в его малыша. Да что уж, он до сих пор верит в него. Просто лучше делать это на расстоянии. Он так долго прятался, так долго избегал…этого, что теперь просто не представлял что делать. Англия отошёл от зеркала, закрыв ладонями лицо и облокотившись о холодную стену, сполз на пол. Хотелось просто исчезнуть. Или хотя бы провалиться сквозь пол. С помощью той же магии, например. Но нет, ничего не выйдет. Поздно. Англия так глубоко ушёл в чертоги своих мыслей, что пропустил момент, когда замок на двери щёлкнул и та бездумно отварилась, выпуская причину сердцебиения Артура. Очнулся он лишь после того, как его крепко прижали к тёплой твёрдой груди и заворчали куда-то в макушку. — Англ… Артур, чего ты тут уселся? Заболеть вздумал? Кёркленд непроизвольно вздрогнул, услышав своё имя из уст Америки и тут же попытался выбраться из стальных объятий. Но его лишь крепче прижали к себе, выдыхая куда-то в район шеи. — Ну и куда ты собрался? Я теперь тебя не пущу. Молчи, — прервал Альфред, возмутившегося было Англию. — Я знаю, что полный кретин, клинический идиот и просто мудак, но… Прости меня. Прости меня, прости, прости, прости, прости меня… Артур! Почему, почему ты не сказал мне раньше?! Англия, напряжённый как струна, внезапно обмяк, тем самым давая себе возможность немного перевернуться, чтобы уткнуться лицом в шею, вдыхая родной запах и горько улыбаясь. — Глупенький… Что же я должен был сказать тебе тогда? И когда? Когда ты был совсем малышом? Типа «Ал, я твой соулмейт. Когда ты вырастешь, будешь со мной?». Или стоило сказать после…твоей независимости? Прости, конечно, но я был немного не в состоянии петь любовные оды. Альфред довольно улыбнулся, Артур приходит в себя, но всё ещё зажат. Что ж… Остался один момент. Америка прижимает голову Англии к своей груди и просит слушать. И Англия слушает, стараясь не цепляться слишком сильно в плечи Америки. — Оно… Бьётся? И такая смесь надежды, радости и страха в этих глазах, что Америка не выдерживает и кивнув, целует Артура. Быстро, немного неловко, но вкладывая в эти касания все свои чувства. Англия, сидя на коленях Альфреда, нежно ведёт кончиком указательного пальца по узору Альфреда, обводя каждую чёрточку, касаясь губами, пробуя на вкус, плотность. Америка судорожно выдыхает и предлагает подняться с пола, чтобы перебраться на постель. Англия не возражает, впервые за долгое время вдыхая спокойно без щемящей пустоты где-то внутри груди за клеткой рёбер. Сердцу не прикажешь, когда ему биться, ради кого или чего, с чьим делать это в унисон. И не заставить его остановиться. Оно само решит, не нужно его толкать и рвать, это больно. Но теперь… Англия счастливо жмурится. Теперь их сердца стучат в одном ритме. Теперь их души напевают одну и ту же песню. Теперь всё хорошо.