Каменное лицо

      Это произошло в самом начале первого курса университета — полгода назад. Сейчас апрель. Кто-то из одногруппников решил собрать всю группу на даче и познакомиться. Я был, конечно, обескуражен такой щедростью, да и остальные не ожидали, но я согласился, хоть никогда и не отличался особой социальностью, впрочем, и конченным социофобом не являлся. Было весело, отрицать не стану. Алкоголь, игривая атмосфера, кальян и вкусные шашлыки делали своё дело. С согруппниками мне относительно повезло, стереотипных глупых блондинок не было (ладно, вру, была там одна очень меркантильная дама), тупых качков, которые думают лишь своим причинным местом, не было вовсе, наверное, потому, что на нашем потоке перевода парней единицы, дерзких сучек было всего две, но весь вечер их тогда игнорировали и они быстро уехали, вот только конченных зубрил полно, как я узнал позже, но в тот день их на даче не было. В основном все весёлые и остроумные, образованные и начитанные, отличные собеседники и серьёзные, амбициозные ребята. Я даже успел сблизиться с классной девчонкой Ритой, и, кажется, даже понравился, что, увы, нельзя сказать обо мне: я был к ней чертовски холоден и она совсем меня не привлекала, хоть и была достаточно обаятельной и красивой.       Не скажу, что мы все убились алкоголем до беспамятства. Были ребята, конечно, которые и блевали, и не контролировали своё тело, постоянно падая и получая синяки с ушибами, но в основном все попивали вино для расслабления и вели милые беседы в гостиной, узнавали друг друга лучше. Понимаю, в это сложно поверить, что девятнадцатилетние юноши и девушки не смешивали пиво с водкой, и не хлестали это деяние литрами, но я рекомендую вам всё же довериться моим словам! Очень приятно общаться с молодыми людьми, у которых в приоритетах не «секс, наркотики, рок-н-ролл», а путешествия, чтение, хорошая карьера, познание искусства, и вместе с тем самопознание, ведь в наше время такое редко где встретишь. Но, повторюсь, мне всего лишь несказанно повезло.       Не знаю, повезло ли мне встретить там Сашу, в которого подобно мальчишке влюбился с первого сентября, но я был одновременно несказанно рад и обескуражен. Как можно в такого как он не влюбиться?! Вместо голоса — бархат, глаза — камень горной породы. Баскетболист, начитанный, харизма так и прёт, с правильными чертами лица, прямым носом, имевшим веснушки на самом кончике носа, и маленький шрам над верхней губой. Тёмно-русые волосы приятно прикрывали большой лоб и так и норовили залезть в глаза. Девушки были в диком восхищении от него, и я, конечно, могу их понять, потому что сам смотрел на то, как он переодевал футболку, которую заляпал пивом. Рельефная, твёрдая спина, широкие плечи, выступающие лопатки, созвездия из родинок — он идеален. Я заметил, что тогда он относился ко мне намного лучше, чем к другим парням в тот вечер: предлагал выбор, просил о помощи, шутил больше, а я лишь уводил взгляд и поправлял очки, жалея о том, что решил не надевать линзы. И только сейчас я понимаю, почему именно он был со мной так мил и добр.       Ближе к утреннему свету, когда в «живых» осталось человек восемь, а то и семь, кто-то предложил сыграть. У меня уже не было сил на ещё одну партию «дурака» или «правда или действие"(на самом деле, это моя самая ненавистная игра, потому что я твёрдо убеждён в том, что именно на самой плохой и скучной вечеринке в неё играют), но Полина, та самая слегка меркантильная девушка и, вместе с тем, единственная девушка, оставшаяся с нами, предложила игру «Каменное лицо». Я не знал о существовании такой игры, и понятно почему, так как подобные развлечения совсем не для меня, да и мы с парнями пожали плечами, кроме Саши и ещё одного юноши. И самой Деве Марии лишь известно, почему я согласился… Точнее, я не соглашался, этот самый «юноша», Максим, обладал отменным даром убеждения, а уговорить меня не так сложно, так как таковых жесточайших жизненных принципов у меня нет. И вот я даже смутно помню, как мы все оказались за столом, а под столом уже была Полина. Тогда я был в возмущении, думая об этой самой Полине, у меня появлялась злоба необъяснимая и неприязнь. Я думал о том, что насколько у этой девушки отсутствует нравственное воспитание, понятие «чистота», это же надо опуститься до такого, чтобы залезть под стол с улыбкой (а я запомнил эту довольную улыбку от уха до уха), прокручивая небось в голове все позы. Не подумайте о том, что я сексист или… феминист? Простите, я не разбираюсь в этих понятиях, но девушек и их выбор я уважаю безмерно, просто я воспитан так матерью с отцом, что женщина — это прежде всего честность, доброта и полная осознанность, хранительница очага и будущая мать. Это лишь мои тараканы в голове, но вы, юные дамы, в полной воле своих действий и решений. Но такое поведение, как у Полины, я не поддерживаю и никогда не буду понимать.       Парни сидели в предвкушении как дети, которым вот-вот мама купит долгожданную шоколадку, я же даже не надеялся на что-то, потому что неприязнь Полины к моей многоуважаемой персоне ощущалась подкожно за километра два, и мне становилось спокойней. Я был тогда уверен, что вся игра закончится на Полине, и её просто разводят как последнюю дурочку, какой она, кажется, и являлась. Но вот, девушка залезла под стол, и все как один раскраснелись, даже я, немного, покрылся румянцем, но скорее с испанского стыда за девушку. Был ли у меня когда-то подобный опыт, возможно, спросите вы? Был. Один раз. В меня безответно влюбилась одноклассница. Оно и понятно, почему безответно, у меня в период с десятого по одиннадцатый класс был молодой человек. И она настолько хотела переспать со мной, что поняв, что меня совсем не возбуждает женское обнажённое тело, она попыталась возбудить меня минетом. И, признаться, у неё это получилось, движения были такими сладкими и аккуратными, она так боялась сделать что-то не так, а я представлял мужской рот. Но мы так и не переспали, наверное, я поступил с ней тогда очень эгоистично, но себя заставить я не мог.       Первое время все молчали. Какой-то шорох, свидетельствующий о том, что с кого-то сняли шорты, исчез также неожиданно и появился три минуты назад. Все одногруппники сидели с грустными, я бы даже сказал, обиженными минами на лице, залипая в телефон. Пара человек всё пыталась разгадать, кто же стал «затыкателем рта Полины». И, вскоре, мы узнали этого человека.       Саша протяжно простонал, затыкая себе рот ладонью, а меня прожгло насквозь какой-то тягучей ревностью, хоть и необоснованной. Стало обидно и цедно на душе.       — Мужик! Ты мог хоть намёк дать? Хоть подсказать! — баскетболист ответил не сразу, а лишь тогда, когда встала Полина с немного расстроенным лицом и удалилась в ванную. Все одарили её похотливыми взглядами, словно на кусок мяса. Мне стало мерзко в тот момент. Не столько от поступка девушки, сколько от взглядов парней.       — Я одиннадцать лет играл в театре, — он не соврал. Когда мы ходили в магазин, он рассказывал мне о том, как мама хотела сделать из него актёра, а получился переводчик, опуская остроколкие шутки на эту тему.       — И как она?       — Хорошая.       — Заебись!       Как товар оценивают, честное слово… Глаза парней горели, они улыбались и переглядывались, а Полина так и не появилась до самого конца наших посиделок. Очень надеюсь, что она просто легла спать без задних мыслей.       — Ты же не собираешься играть дальше? Это по-пидорски очень.       — Серый, ты реально думаешь, что я буду сейчас кому-то из вас отсасывать? Да ваш член просто не заслуживает оказаться в моём рту! — Парень заливисто посмеялся, я наигранно улыбнулся и попытался тоже посмеяться. Не вышло. Саша странно посмотрел на меня.       На этом и разошлись по кроватям.       Ночью… точнее, как ночью, утром уже, я никак не мог уснуть, всё думая о странности происходящего, хоть и был достаточно сонным и подвыпившим. Знаете, как это бывает? Хочешь спать, но, касаясь головой подушки, сон в секунду отступает. Из головы у меня не выходила Полина и её достаточно грустное лицо. Возможно, она была разочарована размерами парня, но нет, я так не думаю. В её каре-зелёных глазах было что-то более глубокое — раздавленная грусть и неизвестное недовольство, будто собой. Только сейчас я, сидя и вспоминая это, думаю о том, что Полина — очередная жертва социальности. Увы, сейчас никому не интересен твой внутренний мир, никому не интересно, писатель ли ты, художник, или химик, который думает о лекарстве от рака. В наше время легче стать известным благодаря сексу, бессмысленным песням с идиотским, заедающим мотивом. И у легкомысленных девушек, как я замечаю сейчас, намного больше знакомых. Полина, наверное, избрала именно такой путь, потому что так просто легче. И когда я думаю, что большинство девушек, умных, достойных, именно такие — жертвы социума — мне становится не по себе грустно.       Я смог загрести себе отдельную, маленькую комнатушку, так как делить с кем-то пространство во время сна было для меня чем-то противным. Поэтому я мог позволить себе говорить во сне какой-то бред, и быть уверенным, что кто-то не решит заснять меня и посмеяться. Я всегда говорил во сне, родители предполагают, что это мне досталось от старшей сестры, так как до десяти лет моих и тринадцати её мы делили одну комнату.       В какой-то момент сна, я почувствовал на своём плече чьё-то дыхание, но не придал этому значения, думая о том, что мне снится какой-нибудь огнедышащий дракон. Я не совсем понимаю сейчас, в каком состоянии находился: что-то между сном и явью. Я не отрицаю возможности, что в какой-то степени был лунатиком, совсем немного.       Дыхание начало спускаться к лопаткам, опаляя и будто окисляя кожу, а я начинал верить в реальность всего, что происходит. Крупная ладонь опустилась ко мне на бедро, я съёжился и отодвинулся. Духу повернуться у меня не оказалось, я думал, что кто-то опять выпил и представляет свою вторую половинку, но легче мне не становилось. Стало противно и мерзко с действий парня (руки были мужскими), появились ассоциации со свиньёй. Я не двигался, полностью проснувшись.       Некто ласково произнёс моё имя и развернул меня к себе. Этим «некто» оказался Саша. Я не успел воскликнуть, и, кажется, даже удивлённо вскинуть брови, как он впился в мои губы жёстким поцелуем, немного сталкиваясь с моими зубами. Он целовал меня собственнически и сильно кусая губу. С такой резкости и напористости я опешил, а он, воспользовавшись моим шоковым состоянием, начал шершавым языком изучать мой рот. Отбрасывая все вопросы, я начал просто отвечать ему, веря, что все его действия — последствия светлых чувств. И я ошибался.       — Ты ведь хотел, чтобы я залез под стол, верно, карамелька? — Сказал он, задрав мою голову, и я столкнулся с его потемневшими глазами, в которых читалось желание. — Признай, ты ведь хотел, чтоб я отсосал тебе, — я не хотел этого. Для меня секс являлся самой последней составляющей в отношениях. — Чего ты молчишь, карамелька? — Мне стало противно от такого прозвища, но я молчал, потому что все слова мира забылись. Я не любил грубость, ненавидел рваные поцелуи с укусами, поэтому просто молчал, не в силах что-то сказать. Меня происходящее не возбуждало совсем. Не возбуждал его запах, взгляд, то, как он прижимает меня к себе, всё, о чём я грезил буквально днём — не трогало меня совсем.       Саша начал покрывать мою шею поцелуями, и я, словно очнувшись, начал отталкивать его сильное тело от себя, бил в спину, но всё тщетно — он напористо целовал и целовал меня, уже снимая футболку. Мне стало страшно. В горле появился ком, так как я даже предположить не мог, что станется дальше. Я пригрозил ему, что буду кричать, он выгнулся и странно посмотрел на меня, а потом сказал то, от чего я покрылся холодком, и вся любовь, что когда-то была к нему его оболочке, которую баскетболист накидывал, испарилась, словно никакой влюблённости и не было никогда. Мне стало обидно.       — Кричать? Так я же тебе нравлюсь, наслаждайся! Да и плюс, нам, педикам, ебаться в радость, — он продолжил меня целовать. Точнее, это не было поцелуями, он просто больно покусывал мои соски. Никакой нежности, на которой и держался именно секс, не было. Я начал бить его и отталкивать ногами, говоря о том, чтобы он отпустил меня, переходя на полукрик, но он вдавил меня в разгорячённый матрац и я оказался полностью обездвижен. Когда я позволил себе громко крикнуть, я получил сильную пощёчину. — Заткнись, сука, и радуйся, что я обратил на тебя внимание, лови кайф, это что, так сложно? Чё ты ломаешься, как тёлка? — И вторая пощёчина оглушила меня на пару секунд, от чего я и не заметил, как он уже снимал с меня шорты и трусы.       Я начал вертеться, пытаться подпрыгнуть, кричать, звать на помощь, но он быстро заткнул мне рот рукой, сдавливая челюсть так, что я даже не мог его укусить. Я выл, стало противно, появилось ощущение, что я словно покрываюсь плесенью, а когда он начал мять мой вялый член, стало больно, на глаза навернулись слёзы. Наверное, слёзы обиды. Я верил Саше, я хотел его обнимать, аккуратно целовать, действительно доверился ему, а он пришёл меня насиловать. В голове была лишь одна мысль: «За что мне это всё, боже?». А есть ли Бог? Мои молитвы он в тот миг не услышал.       Сердце сильно билось, кончики пальцев похолодели, колени дрожали, и я продолжал отталкивать его, когда Саша резко, без смазки, даже без слюны, начал вставлять большой палец в мой задний проход. Меня словно очернили, осквернили, я сам себе стал противен и начал выть уже от неописуемой боли. Сквозь вату слышал его маты и мерзкие замечания в стиле «узенький». Я ощущал себя крысой, загнанной в клетку, из которой нет выхода. Канализационной крысой. Когда в меня вошёл второй палец, я думал, что лучше сдохнуть от этой боли, которая буквально разрезает тебя и твой разум. Обида и неприязнь — коктейль из двух составляющих — не давали мне спать ещё неделю после этого случая. Когда головка его не очень возбуждённого члена начала входить в меня, я завопил, прокусил себе губу и от боли потерял сознание.       Первой моей мыслью после пробуждения было то, что лучше бы я не просыпался. Ноющая боль в голове, в теле, словно на меня взвалили груз в несколько тысяч килограмм. Двигаться казалось невозможным, встать — шутка? В голове тенью резались мысли прошедшей, адовой ночи. И, вспомнив всё, меня вырвало на пол, благо, я успел перевернуться. Я заметил на бежевой постели капельки уже потемневшей крови. Мне искренне хотелось верить, что это кто-то шёл тут и порезался, но верилось с трудом: меня порвали. Во всех смыслах. Ужасная тошнота и головокружение стали моими спутниками, а я ведь просто лежал неподвижно на кровати, смотря в потолок. Хотелось выть от злости на себя, на своё жалкое тело, от обиды на этот ебучий несправедливый мир. Но я не верил. Я всё ещё думал, что всё произошедшее — проблемы моего больного на всю катушку мозга и это сон. Всё ещё. Я полностью отрицал факт изнасилования, называя это соитие сексом, думая, что в чём-то провинился, раз вместо кайфа получил неописуемую боль и тошноту. Щёки от ударов горели, а на бёдрах были синие метки, я всё время пытался прийти в себя. Бесполезно.       Я пролежал так, как узнал потом, три часа, которые пролетели как один миг. Я помню всё смутно, так как меня тошнило, и мне хотелось провалиться под землю… со стыда? Я помню, как ко мне в комнату зашла Рита и сказала, что мы собираемся. В её глазах было отвращение ко мне, я не понимал почему. Как я и сказал, я полностью отрицал возможность изнасилования. Я не мог поверить в сей факт. Дальше припоминаю, как постоянно хромал, как подкожно мною ощущались презирающие меня взгляды. Почему? Что я такого сделал? Помню, что Саши не было, так как он уехал, чтобы забрать сестру из больницы, насколько мне известно. Возможно, это была отмазка. Помню «грязный педик, фу» Максима, и как он с брезгливостью толкнул меня, а я безвольно упал и стукнулся головой. Помню дальше, как меня буквально выпихнули из машины, оказавшись у моего дома. И при виде привычных стен, у меня началась надрывная истерика. Я не мог смотреть на своё отражение, все синяки были мне мерзки, собственное лицо хотелось содрать — настолько я начал ненавидеть себя. Все зеркала и отражающие поверхности (даже микроволновку) пришлось заклеить или прикрыть полотенцем.       Возможно, вы никогда не поймёте меня. Это и хорошо. Я не ходил на учёбу где-то полтора месяца, не в силах просто встать с кровати. Я всё ещё искал какие-то причины почему это произошло по моей вине, что являлось в корне неверным. Возможно, я вёл себя слишком вульгарно? Или я просто мало сопротивлялся, что позволил Саше сделать такое с собой? Я никому не рассказывал об этом, вы — первые. Я подумал, что мне станет легче, если я возьму ручку и листок, и опишу вам всё сейчас, ведь это гложет меня и по сей день, даже спустя полгода. Почему не клавиатура? Рукописи не горят. Рукописи навсегда в памяти.       Вернувшись в универ, я не просидел и двух пар. Насмешки и обидные фразы заставили меня вновь замкнуться в себе ещё на полмесяца. Тогда я узнал, что Саша полностью соврал о том, что случилось той ночью. Он преподнёс информацию так, словно я лез к нему в штаны, и за это он меня и побил. Я даже сам думал, что всё было так, пока… пока я не позвонил сестре с просьбой пожить у неё в Самаре где-то месяц.       Я решил уехать. Сестра лишних вопросов не задавала. Оставаться здесь я больше не мог, ходить в универ, под страхом, что меня изобьют в любой момент, как школьные задиры — тоже.       Сейчас будет последний крупный абзац. Я завершаю тратить ваше драгоценное время. Зачем вы вообще прочли мою историю? Вам интересно? Осталось немного, теперь вы обязаны прочесть до завершающей точки.       Я прожил у сестры ровно месяц, нашёл себе дешёвую квартиру и съехал, чтобы не смущать её саму, её ребёнка в утробе и мужа. Радует, что мы в хороших отношениях, и я не вызвал как таковой неприязни с его стороны. Может, если бы он знал о моей голубизне, то не относился бы ко мне так по-человечески, но это уже вопрос случая. Тогда, в той тёплой, дружелюбной атмосфере, когда я просыпался и сразу видел детскую кроватку, когда мог наблюдать за тем, как пинается мой будущий племянник и обнимать старшую сестру, как в детстве прям, я осознал факт изнасилования. Сестра всегда верила в меня, и, возможно, эта молчаливая вера помогла мне. Я не помню, когда именно это было, в какой момент. Наверное, я просто проснулся с мыслью: «Да. Меня изнасиловали». Но не было надрывной истерики, царапанья себя отросшими, грязными ногтями. Было просто молчаливое осознание и принятие ужасающей правды.       Съехав, я жил в тяжких условиях, конечно, но та пятиэтажка, где я обитал, точно забытое богом место: разрисованные стены пенисами, выбитые стёкла подъезда, постоянные шприцы на третьем этаже (я более чем уверен, что третий этаж — проклятое место из каких-нибудь мистических фанфиков), звонки в домофон и молчание на другом конце, шумные соседи-алкоголики. У меня тогда создалось впечатление, что я умер и попал в Ад. Я не ходил на учёбу, посвятив полностью себя своему хобби — фотографированию. Делал фотосессии, брал деньги, подрабатывал кассиром в канцелярском магазинчике, и, немного насобирав, купил билет уже до Москвы. Самара меня душила. В поезде я познакомился с Марком.       Марк, не знаю, читаешь ли ты это, но знай: я люблю тебя. Чисто и искренне, всем своим сердцем. Теперь и ты знаешь эту историю. Но тебе, как оказалось, не обязательно было её знать, чтобы так же полюбить и меня. Мне кажется, что все свои двадцать лет я ждал лишь тебя, а всё, что было у меня до этого — пустяк. Спасибо тебе, милый, за то, что помог справиться с депрессией, вернул меня к жизни и оказался рядом, чтобы обнять и сказать, что всё хорошо. Ты был так аккуратен, так боялся задеть меня, я даже чувствовал себя виноватым порой, знаешь… А всё правда хорошо. Теперь да.       Мы с Марком живём близко к МКАДу и нас всё устраивает. В нашем доме тепло и уютно, на полу постоянно собачья шерсть нашего самоеда, и я, кажется, правда счастлив. Также учусь на переводчика, подрабатываю. Общаюсь я лишь с Ритой. Наше общение не заходит дальше «привет» и «пока», но оно и хорошо. От неё я знаю, что на какой-то вечеринке Саша подцепил ВИЧ. Я не злорадствую, никогда подобным не занимался, но это точно карма. Надеюсь, он будет жить долго и осознает все свои ошибки. Порой долгая, натянутая как струна жизнь, хуже мучительной смерти.       А у меня всё хорошо и так. У нас. Я смог справиться.       Звонок в дверь. Довольный лай пса. Кажется, пора прощаться. Спасибо, что прочли.

23.04.2017