нерушимы

Ночь небо покрывает иссиня-черным, над поместьем проклятых волшебников неизменно темно, чернота пожирает и звёзды, их переплетения зацветают за кромкой небосвода, луна разгорается особенно ярко, застывает единственным лучом света в непроглядной тьме; Лита застывает пораженная ею, Лита пытается не видеть в этом предзнаменования, но годы пугающего ожидания накладывают свой отпечаток — ей кажется, что с восходом ее сил, взойдет и все порочное, тщательно в ней закрытое, спрятанное за солнечными улыбками и ангельским голосом, ей кажется, что луна поглотит ее, отберёт волю, скроет весь свет и тепло. Страх, причину имеющий сверхъестественную, но по сути своей не отличающийся ничем от других, за грудиной у нее глубоко врастает, пускает гнилые плоды, пугающие и ужасающие, они вводят ее в сомнения. Холодные руки касаются ее плеч осторожно, она вздрагивает, не от их низкой температуры, от неожиданности и короткого испуга, она знает, кому они принадлежат, она знает, кто о состоянии ее волнуется чрезвычайно. Роман в ее жизни словно с самого рождения, Лита представить не может время, когда его прохладные пальцы не касались ее шеи, успокаивая, когда она не вдыхала морозный воздух с терпким запахом сигарет, который горечью остается на языке. Он кровь ее и жизнь, они фамилию делят общую, но Лита знает, что связь их глубже любой, которая у нее была, связь их по венам и артериям у нее, она яд и противоядие, она все, что ей нужно и все, чего стоит избегать. Лита — солнечная и теплая девочка, с нервами до предела натянутыми, с дрожащими от кошмаров руками и глазами бледными, несколько жизней будто бы видевшими, она, выросшая в семье проклятых магов, не имеет ни одного шанса на счастливую долгую жизнь, типичную и простую, не осложненную по своей сути, не катящуюся безостановочно в бездну, что темнее самой безлунной ночи. Лита стойкая, кошмары свои прячущая, руки сжимающая крепко-крепко, улыбающаяся счастливо, пусть и вымученно, пусть и пряча кипучую смесь чувств, состоящих из страха неизвестности, злости и едкой, отравляющей все хорошее в ней, любви к человеку, что с ней одной фамилией и кровью связан. — Тебе не о чем волноваться. Ты не можешь быть темным магом. Если ты, твое чистое сердце принадлежит тьме, то наша семья ее истинный почитатель, то все Годфри принадлежат тьме, — голос его обволакивает, он тихий и хриплый немного, спокойный, несущий в себе стойкую уверенность в том, что она принадлежит свету, что магия ее не создана для поступков черных и страшных, прожигающих внутренности, душу выворачивающих, что проклятье не обратит ее в другого человека, не изменит сущность ее. — Если моя магия принадлежит тьме, если я стану как Ридли, то что случится потом? — имя кузины неприятно режет что-то изнутри; нелюбимая, совершенно другая, она олицетворяет все, чего Лита боится. В кошмарах у Ридли дьявольское лицо, в кошмарах Ридли тянет ее от света, дёргает на себя хрупкое тонкое тело, стремясь перетянуть его на свою сторону, — она не выбирала кем стать, она, может, и не хотела, но так и работает проклятье, оно уничтожает все шансы на нормальную жизнь, оно решает за тебя, и это неправильно. Что со мной будет после, Роман? — голос ее звонкость теряет, но присутствие Годфри успокаивает, она чувствует, понимает — нет никого другого, кому она могла бы рассказать об этом. — Все будет таким же. Ты знаешь, что мне не важно на какой ты стороне, на светлой или темной, — ветер дует сильно, он разбрасывает золотые пряди волос по плечам, она куртку, накинутую поверх, прижимает к себе сильнее, прячет хрупкое тело от холодных порывов, она чувствует нужду, она хочет прижаться к нему, но знает, чем оборачиваются их первые шаги друг к другу, она боится за него и себя, что порочность, заложенная в их отношениях, в разы гнилее магической темноты проклятия, нависшего над их семьей. — Мы нерушимы, никакая магия никогда не сможет нас разделить, — он снова говорит, и голос его тих и спокоен, она ухватывается за это, за крупицы безмятежности, далекой от нее, непривычной, чужой, она цепляется за него, считает своим якорем, забывая, что стабильной из них двоих всегда была одна. Лита обнимает Романа, прижимается к пропитавшейся запахом сигарет и кровью куртке, не думая о смешении этих запахов, о причине их появления, Лита в очередной раз тянется к нему, зная, что это никогда не заканчивается правильно, она тянется, чувствует себя предательницей своих принципов. Лита улыбается, счастливо и солнечно; Романа называли дефектным, Лите кажется, что самой разрушенной в их семье всегда была она.