Огонёк отчаявшейся души

       Ловуд – крайне ужасное место, где суждено было встретится двум заблудшим юным душам. Эдуард жил здесь уже два года, но так и не смог привыкнуть ко всем тяготам, что внедрились в его недолгую жизнь. Торис тут совсем недавно, но уже успел возненавидеть это место. Фон Бок говорил ему, что ненавидеть людей нельзя, – это плохо. Но у Лоринайтиса было много причин испытывать такие чувства к этому приюту. С первых мгновений впечатления литовца были ужасными и ухудшались буквально с каждым днём. Всё, что было в его юном сердце – злоба на всё окружающее и любовь к единственному верному другу. Эдуард разделял его чувства, поэтому сомнений в их дружбе точно не было.        Торис давно заметил крайне грубое отношение наставников к своему другу. Буквально с первых моментов. Эстонец постоянно мёрз, сильно болел, но ему всегда доставалось больше остальных, да ещё и попросту ни за что. Однажды они оба должны были испытать наказание, простояв на табуретках по полчаса. Вот только Торис остался в помещении, а Эдуарда выгнали на улицу, где тот замёрз очередной раз. Литовец чувствовал, как медленно умирает его друг, но до последнего отказывался в это верить. Они всегда выручали друг друга, поддерживали, не бросали ни при каких обстоятельствах. Не может всё закончится вот так, не может.

Уже полночь. Юноша снова слышит разговоры наставников о смертях воспитанников и кашель из соседней комнаты. Он ни с чем его не перепутает. Никогда в жизни.

       — «Вот и достанется мне, когда увидят, что не сплю в такой час, — думал Торис, идя по коридору к нужной комнате, — Чувствую, будет много криков...»        Лоринайтис тысячу раз слушал правила Ловуда. В них строго писалось:после отбоя передвигаться по приюту запрещено. Боялся ли Торис того, что его накажут? Конечно да, но разговоры наставников о том, что Эдуарду осталось недолго и он сильно болен, явно не нравились литовцу. Юноша услышал их очередной раз из-за двери, поэтому сейчас, в полночь, шёл проведать друга.        Торис встал у двери. Стучать боится: вдруг услышат, вдруг уже спит его друг и стук его разбудит. Литовец едва ли приоткрывает дверь и видит, что Эдуард не спит. Это придаёт Лоринайтису уверенности.        — Живой... — С какой-то долей восхищения произносит юноша. Он был готов к худшему, но, благо, оплакивать никого не придётся.        Литовец входит в комнату. Его замечают тут же.        — Торис, уже полночь. Что ты тут делаешь? — Хриплым голосом пробормотал Эдуард, поправляя очки. Эстонец был удивлён. Явно не ожидал встретить приятеля в такой час.        — Я хотел зайти и узнать, всё ли хорошо с тобой. — С ноткой грусти высказал Лоринайтис, заметив, каким больным выглядит его единственный друг.        Фон Бок тяжко вздохнул. Ему в самом деле оставалось недолго. Он не понимал почему Торис пытается убедить себя в том, что всё хорошо. Но это его выбор и если он принимает не реальность, а желаемое – это в первую очередь его право.        — Торис, ты пришёл босой? Тут же так холодно, ты заболеешь. Ложись сюда. — Слегка возмущённо сказал эстонец, приподнимая одеяло. В Ловуде было слишком холодно, чтобы позволять кому-то не использовать возможности согреться. От ночной рубашки вообще никакого толка.        Лоринайтис послушно лёг рядом и обнял друга. Как же сильно они были друг к другу привязаны – описанию не поддаётся. Ничего кроме как дружбы у этих бедных детей и не было. Поэтому Лоринайтис так боялся остаться один. Он будет никому не нужен.        Торис приподнимается и целует Эдуарда в лоб, а потом ложится обратно.        — Скажи, всё же будет хорошо? — Голосом, полным отчаяния интересуется юноша и зарывается в объятия фон Бока.        Эстонец гладит Лоринайтиса. Ему так не хотелось оставлять того единственного человека, которого он ценил и любил по-настоящему. Но разве его кто-то спрашивал?        — Конечно, Торис. Однажды мы встретимся, и я буду самым счастливым человеком в мире. Мы будем делать всё то, о чём так давно мечтали: смотреть на небо и собирать цветы. — Хрипло пробормотал Эдуард, так и гладя друга по голове.        Литовец уткнулся куда-то в шею эстонца. Только этого человека он по-настоящему считал родным. Никого в этом мире его юное сердце не любило больше. А сейчас оно буквально разбивалось от горького осознания того, что это конец, что вскоре этого всего не станет и он останется совсем один в этом полном жестокости мире.        — Тебе не холодно? — Больным голосом бормочет Эдуард, смотря на свой единственный смысл терпеть и просыпаться день ото дня.        — Холодно, но без тебя будет только хуже. — Мурлычет литовец, боясь, что их снова заметят.        Фон Бок целует его в макушку. Ничего ещё так не радовало Эдуарда как существование Ториса, но и ничего так не огорчало, как расставание с ним. Он ещё не умер, а уже понимает, что их счастью осталось немного. Скоро Лоринайтис будет совсем один: они больше не проведут вместе эти холодные ночи, как бы им не хотелось. Эстонец взял руку друга и приложил к его сердцу. Он всегда будет здесь.        Они не желают расставаться. Их юные тела сплетены в объятиях и даже страшно представить, что скоро один из них будет в сырой земле. Из глаз литовца текут слезы, но он продолжает лежать, утыкаясь в приятеля. Видимо боится, что Эдуард увидит. А эстонец и не видит слезы Ториса. Он чувствует их. Каждую слезинку, что стекала с прекрасных зелёных глаз.        Сколько времени они так лежали? Час, два...? Неведомо. Давно настала абсолютная тишина, прерываемая лишь робкими поцелуями, всхлипами и шорохом одеяла. Эти юные, но такие измученные люди уже никогда не будут по-настоящему счастливы. Слишком привязанные, лишь в глазах друг друга они видели тот самый огонёк души, ради которого люди живут. Мы находим его в разных людях: в родителях, в возлюбленных, в детях... А они нашли в друзьях.        Торис все ещё надеется на то, что фон Бок не знает о его слезах. Но стоило ему только поднять голову, как эстонец тут же погладил его по щеке, тем самым стирая горькие слезы их скорого расставания. Лоринайтис улыбается, забывает на мгновение, что скоро не станет этих тёплых объятий, не станет Эдуарда. А видя то, как ему улыбаются в ответ – вспоминать об этом хочется все меньше. Лоринайтис ласков: этой нежности при дневном свете и других обстоятельствах он бы себе не позволил. Столько слов, столько действий, за которые ему было бы стыдно, если бы это был не погибающий Эдуард. Ведь если бы всё было как всегда – литовец был бы скромнее. Но раз уж судьба разделяет их – он не может быть в стороне. Тянется к другу, но тот находит его в темноте раньше. Теперь уже Эдуард целует Ториса в лоб, а после снова громко кашляет, отворачиваясь от юноши. У литовца сердце кровью обливается, но ничего сделать он не может, кроме как провести эти жалкие остатки жизни с тем, кого по-настоящему не хотел бы оставить в одиночестве.        — Бедняжка... Почему же именно ты? — Снова роняет соленые слезы Торис. Уже не скрывает, ведь знает, что фон Бок их видел.        — Так вышло, мой свет. — Хрипло, болезненно говорит Эдуард.        Они ложатся как прежде. Эстонец вновь берет руку друга, прикладывая к его сердцу. Это сердцебиение стоило ему всего, что он пережил. Не было в его короткой жалкой жизни ничего важнее, чем этот слабый, ритмичный звук.        — Я люблю тебя. — Смело выдаёт Эдуард.        — И я тебя. — Взволнованно, смущенно, но честно отвечает Лоринайтис.        Наступает абсолютная тишина. Она слышат дыхание друг друга, а литовец, так и утыкающийся в шею юноши, даже чувствовал пульс. Как же хорошо, что он все ещё есть. Фон Бок приподнимает голову литовца, смотрит в его ангельские глаза, мокрые от слез и целует: так робко, непринуждённо, но впервые как-то по-особенному, не как раньше. Но буквально тут же отстаёт от Лоринайтиса. Их чувства безобидны и искренне, а не пошлы и непристойны.        — Не отпускай меня сегодня, Эдуард, я прошу. — Снова окунаясь в объятия умоляет литовец.        — Ни сегодня, ни завтра, никогда. — Слишком спокойно отвечает эстонец, не в состоянии налюбоваться темным силуэтом Ториса, что был бы и вовсе не виден, не будь штора хоть немного приоткрыта как сейчас. Как же их жизни жёстоки к ним самим.

Ночь, тишина. Наконец-то уснули.

       Торис просыпается рано утром. Тонкой, изящной рукой он елозит на кровати, но не находит никого рядом. Ещё будучи сонным, он не придаёт этому значения, но тут же вспоминает, что засыпал не один.

Нет-нет-нет. Не может быть.

       Лоринайтис смотрит по сторонам и замечает на тумбе очки фон Бока. Литовец тут же забирает их себе, хоть ещё и не знает, где его владелец. Но уже догадывается.        Сердце бьется все чаще: он желал проснуться в объятиях того, кого любил, но в итоге постель холодна: неужели Эдуарда тут нет давно? Торис так боится, что едва ли не впадает в истерику. Это произошло слишком резко, он не был готов.

Сколько времени? Что происходит? Где он должен сейчас быть? Неважно. Сейчас нужно было узнать совсем другое.

       Наплевав на холод и рамки приличия, юное создание, едва не при слезах выбегает в коридор, держа в руках очки. От волнения Торис забыл даже о том, что может быть сильно наказан, если вдруг уже позднее утро, а он в таком виде. Сейчас ему было плевать, лишь бы знать, что случилось.        Литовец бежит где-то в коридоре, надеясь найти наставника. И как же трепещет его сердце, когда наконец-то находит.        — Где Эдуард? — Взволнованно спрашивает Лоринайтис, понимая, что даже не здоровается. В конце концов он наверняка будет наказан за то, что спал не в своей комнате, пусть и по какой-то причине будить его не стали.        — Умер. Сегодня утром. А тебе, чтобы тоже не заболеть, советую привести себя в порядок. — Так холодно и грубо говорит наставница и уходит прочь, будто это совсем неважно.        Лоринайтис не знает жизни с того самого дня. Ни горя, ни радости, ни истинного лица своих дней существования в этом мире. Все потеряло смысл и не было в состоянии его приобретения ещё долгие годы. Ведь всё это время он так и оставался в этом приюте совсем один.        Майское тёплое утро. Лоринайтис стоит недалеко от приюта из которого только выпустился, из того самого холодного Ловуда. Он грустно улыбается, глядя на могильную плиту. Там лежит его друг уже не первый год, но литовец все равно приходит сюда как можно чаще.        — Эдуард, ну хоть там тебе тепло? Очень надеюсь на это. Подожди меня, я скоро буду. — Бормочет Торис, понимая, что его слышат.