....позже Фабрицио не раз корил себя за то, что не понял этого сразу.
Всё же, не вчера родился, мог бы и начать уже замечать такие вещи. Все эти долгие задумчивые взгляды, которые порой устремлял на него Никколо. То, как мальчишка заливался краской иногда. Да, Фабрицио упорно списывал всё на природную застенчивость, на естественную стеснительность при показе своего творчества кому-либо, на уважение к старшему другу, в конце концов.
Всё оказалось намного проще и сложнее одновременно.
Просто однажды поздним вечером (честно сказать, уже сильно после полуночи) Никколо оказался на пороге его дома – и Фабрицио оставалось только порадоваться, что дети в этот вечер были не с ним, а у матери. Никколо был не совсем трезв, это сразу бросалось в глаза.
– Можно? – пробормотал Морикони, старательно избегая взгляда Фабрицио.
Тот кивнул, пропуская его в дом. Он не совсем представлял, что сейчас должен сделать – с одной стороны, Никколо уже взрослый человек, он может позволить себе выпить, не выслушивая ничьих нотаций по этому поводу, с другой... Черт возьми, что он пил, и где и с кем он был? Вспоминая свою молодость (чего Фабрицио не любил делать), это еще было не худшее, что могло произойти, но...
– Что-то случилось? Идем, тебе лучше сесть. – Он мягко направил юношу к креслу в гостиной. Тот молча повиновался, некоторой расслабленностью движений подтверждая, что выпито было достаточно. И продолжал избегать его взгляда.
Что-то серьезное? Различные варианты вихрем пронеслись в голове мужчины, он нервным жестом провел по волосам.
– Никколо?
– Будешь ругать меня за то, что я выпил?
– Что? – мужчина негромко рассмеялся. – Тебе уже не пятнадцать лет, во-первых, и вообще, я не тот человек, который имеет право читать тебе нотации по этому поводу.
– И почему ты такой... – Никколо вдруг закрыл лицо руками, плечи его мелко задрожали, послышался тихий всхлип.
– Эй, ну что такое? – Фабрицио, совершенно смешавшись, опустился на пол рядом с креслом, осторожно касаясь рук юноши, отводя их от его лица, чтобы наконец взглянуть в покрасневшие глаза. Нет, он не плакал, но, судя по всему, был близок к этому. – Расскажи, что произошло. Ведь что-то произошло? Что-то, что привело тебя сюда, а не к родителям, или куда-то еще?
«
Только бы не наркотики» – мысленно взмолился мужчина, потому что вот это действительно всё ещё было его старым кошмаром. С остальным он способен справиться, он был уверен.
Никколо вдруг качнулся вперед, буквально выпадая из кресла, чтобы в следующую секунду оказаться в объятьях Фабрицио, пряча лицо у него на плече и мелко дрожа, прижимаясь к нему близко-близко.
– Прости меня, Фабри, прости... – лихорадочный шепот звучал чуть глухо и невнятно, – я так виноват, я не должен был, прости...
– Тихо, всё хорошо, – Фабрицио совершенно не понимал, что происходит, но Никколо нужно было как-то успокоить, а лучше даже уложить спать. Обсудить они всё смогут утром. – Тебе незачем извиняться...
– Ты не понимаешь.
Никколо вдруг поднял голову, наконец-то смотря прямо ему в глаза – серьезно, хоть и безмерно виновато. И, прежде чем Фабрицио успел что-то сказать, мальчишка прижался к его губам своими. Это нельзя было назвать поцелуем – Никколо тут же отпрянул, смотря испуганно, ожидая реакции.
– Никколо... – ошарашенно прошептал мужчина, – Никко, – он заметил, что тот вновь подался вперед, – нет, нет, ты не понимаешь, что делаешь... Черт...
Тот опустил голову, но Фабрицио заметил, что глаза его заблестели – он все-таки не сдержал слезы.
– Я все прекрасно понимаю, – это прозвучало с такой знакомой упрямой интонацией, что в другой раз мужчина наверняка бы засмеялся, но сейчас лишь вздохнул, обнимая мальчика, позволяя ему выплакаться на своем плече. Однако следующие слова заставили его снова напрячься: – Я тебе не нужен...
– Никколо, ты нужен мне, просто... – он запнулся, не зная, что сказать, как объяснить; черт, и как он только проглядел это? – Давай обсудим это потом. Утром. Ты просто запутался, немного ошибся. Но ничего страшного не случилось, понимаешь?
– Я не запутался! – Морикони вскинулся, снова смотря ему в глаза, и Фабрицио уже знал, что за этим последует. – Я люблю...
– Нет, – он не дал ему закончить, возможно, немного грубо, но иначе было нельзя, – нет, Никко, прости.
Тот рванулся из его рук, явно желая убежать, спрятаться, исчезнуть после того, что случилось. В таком состоянии он точно натворит каких-нибудь глупостей, решил Фабрицио, совершенно не намереваясь отпускать его. Никколо через некоторое время затих, изредка всхлипывая, но больше не пытаясь ничего предпринять. Дыхание его выровнялось и, кажется, он все-таки провалился в сон.
Фабрицио осторожно поднялся, стараясь не потревожить его, и аккуратно уложил на диван, как-то на автопилоте сходив за пледом и укрыв мальчишку, напоследок мягко проведя по его спутанным волосам.
Устроившись на кухне – он не был уверен, что сможет заснуть – он провалился в не слишком веселые размышления, очнувшись только тогда, когда понял, что докуривает уже вторую сигарету. Чертыхнувшись, открыл окно, впуская в помещение прохладный ночной воздух. Ответа на вопрос «что делать?» всё не было. Фабрицио лишь надеялся, что это действительно просто привязанность, которую Никколо – в силу своего возраста – принял за любовь... Черт, даже думать об этом было сложно. Мужчина не мог понять, в чем он сам ошибся, где и когда дал ложную надежду? И как объяснить это фактически еще мальчишке. Талантливому, сознательному и ответственному не по годам, но всё же мальчишке.
Он метким броском отправил очередной окурок в пепельницу. Единственное, что давало надежду – состояние Никколо. Была небольшая вероятность, что утром тот ничего не вспомнит. Надеяться на это (как и на то, что заводить разговор на столь щекотливую тему не придется) было малодушно, но он ничего не мог с собой поделать.
Мужчина взглянул в окно, за которым уже занимался рассвет, и направился в свою спальню, все-таки решив, что несколько часов сна он сумеет отвоевать у своих мыслей.
***
С той памятной ночи прошло почти два месяца. Они ни разу не говорили об этом. Утром Никколо вел себя, как ни в чем не бывало, смущенно объяснив, что не слишком хорошо помнит, как попал к Фабрицио, и, несколько раз сбивчиво извинившись, отправился к себе домой. И Фабрицио бы поверил (ему отчаянно хотелось поверить), но с тех пор он явственно чувствовал эту неловкость между ними. Никколо действительно старался вести себя, как обычно, но было заметно, как тяжело ему держать всё в себе.
Фабрицио даже думал совершенно прекратить общение, чтобы не мучить Никко. Но в то же время, он не хотел терять их дружбу. Да, странную, но все-таки дружбу, несмотря на большую разницу в возрасте. И в то же время он боялся. Боялся, что эта глупая, совершенно не нужная влюбленность сломает этого талантливого мальчика, что он сгорит, бросаясь без оглядки в музыку, пытаясь отрешиться от терзающих его чувств.
Эту проблему могло решить только время или расстояние, но ни того, ни другого в запасе не было. И, в конце концов, Фабрицио решился на разговор.
...Снова был вечер, правда, не такой поздний. Они снова были у него дома, в этот раз в студии. Одни. Фабрицио сам пригласил Никко, и, на самом деле, повод был – он хотел предложить ему сотрудничество в перезаписи одного трека.
Они даже смогли нормально обсудить этот вопрос, и, когда Фабрицио уже было собрался с духом, чтобы подвести разговор к нужной теме, Никколо вдруг произнес:
– Фабри... помнишь тот раз, когда я пришел к тебе? Ночью? – в его глазах была немного мрачная решимость.
– Да, я помню, – он помедлил, прежде чем добавить, – И ты тоже всё помнишь, так?
Морикони кивнул. Он продолжал смотреть на Фабрицио, словно о чем-то безмолвно прося его. Наконец он заговорил – медленно, словно каждое слово причиняло ему боль. А скорее, так оно и было.
– Я не могу так. Я пытался, но... Мне тяжело быть рядом с тобой, но без тебя еще хуже. Это убивает. Почему... – тут его голос дрогнул, и он перевел взгляд на свои ладони, сжатые в кулаки, – почему ты не можешь дать мне шанс? Позволить мне быть с тобой?
Фабрицио вздохнул, подойдя ближе к Никколо, ловя на себе полный боли – и всё-таки надежды – взгляд. Эту надежду сейчас предстояло уничтожить.
– Никколо, послушай меня, – он присел рядом. – Я не тот, кто тебе нужен. Ты и сам поймешь это со временем. То, что ты чувствуешь сейчас, быстро пройдет, я тебе обещаю. И ты нисколько не оскорбил меня своим признанием. Ты просто немного запутался в себе. И я всегда буду рад остаться твоим другом.
Повисло молчание, больше похожее на затишье перед бурей. Фабрицио с затаенным волнением глядел на Морикони. Что он сделает сейчас?
– Я... мне лучше уйти. – Никколо медленно, как во сне, поднялся. – Наверное, лучше будет не видеться... какое-то время.
Фабрицио кивнул, так же поднимаясь и с тяжестью на душе наблюдая за тем, как Никколо переступает порог студии. Юноша вдруг обернулся и снова шагнул к нему.
– Фабри... – отчаянный взгляд, дрожащий голос, – один поцелуй. Прошу.
– Нет, – мужчина опустил глаза, не в силах это выдерживать. – Нет, я не могу.
Дверь закрылась с тихим стуком. Фабрицио сморгнул выступившие слезы. Почему-то казалось, что Никколо ушел навсегда. «
Время, – напомнил он сам себе, –
время и расстояние».
***
В конечном итоге он оказался прав. Но эти полгода – когда он мог узнать, что происходит с Никколо, только от общих знакомых и из инстаграма – явно прибавили ему седых волос. Этот иррациональный страх за судьбу мальчика всегда прятался где-то в закоулках сознания, иногда выплывая на передний план, и заставляя нервно выкуривать по несколько сигарет за раз. То, как Никко похож на него, заставляло вспоминать далеко не лучшие сценарии из прошлого.
Жизнь тем временем шла своим чередом, Фабрицио готовился записывать новую песню – он пока не очень представлял, что выйдет из его работы с Эрмалем, но уже для себя сделал вывод, что не собирается терять этого человека из поля зрения, чем бы их неожиданное сотрудничество ни закончилось.
Что касается Никколо... Фабрицио терпеливо ждал. И однажды...
«Мы можем встретиться?»
Фабрицио ни секунды не сомневался, набирая ответ.
Он знал, что Никколо за прошедшее время обзавелся забавной собакой, и, кажется, новой татуировкой. А еще – что он узнал совершенно случайно – у Морикони появилась девушка. Фабрицио не собирался спрашивать его об этом, но надеялся, что это действительно так, и что мальчик счастлив.
Предчувствия его не обманули. Никколо выглядел намного лучше, чем во время их последней встречи – спокойный открытый взгляд с затаившейся смешинкой, уже не такие дерганые жесты. Сначала мальчик всё же немного смущался и порывался извиняться, но Фабрицио просто обнял его, растрепав отросшие волосы:
– Всё хорошо, Никко, – он улыбнулся, – Друзья?
– Друзья, – кивнул тот и, помявшись, пробормотал: – Глупо вышло...
– Нисколько. Вот когда я стану достаточно старым, чтобы рассказывать истории из юности, узнаешь, что такое действительно «глупо», – мужчина пожал плечами, что уж поделать, он не был безгрешен.
Никколо засмеялся, и, хотя некоторая неловкость между ними еще оставалась, Фабрицио подумал, что теперь-то всё должно быть хорошо.
(P.S.: и так оно и было)
