Через год в Хогвартсе

Понять бы, зачем я сел описывать ещё один отрезок своей жизни. Наверное, потому, что выпуск из Хогвартса остался позади, а каждое мгновение с Северусом мне хотелось пережить ещё раз. Что бы ни говорили завистники, а мы с ним по-прежнему вместе, и ныне наш союз ещё крепче. Нас связывала и связывает не только любовь, а и совместные, пусть и не очень весёлые приключения. Так что история, вышедшая из-под моего пера после окончания школы (примерно в августе), повествовала обо мне и Северусе — и о том, конечно, что между нами. Да, я как-то за своими переживаниями и семейными неурядицами забыл описать, что творилось в Хогвартсе сразу после моей победы над Волдемортом. Конечно, ничего хорошего: с февраля, кроме учёбы, мы — те, кому повезло не оказаться в госпитале, — занимались восстановлением школы. Разрушения ужасали: несколько башен, в том числе и Гриффиндорская, рухнули, а из-за смеси не самых светлых заклинаний камни нельзя было использовать. Их грузили на повозки и вывозили куда-то за Хогсмид (министерские решили сделать что-то сродни парку развлечений, но я сомневаюсь, что кто-нибудь из учеников или преподавателей Хогвартса туда пойдёт). Взамен привозили новые, купленные у гоблинов, но, скажу по секрету, у многих возникли подозрения, что по накладным прошло куда больше, чем было потрачено. Другие разрушения оказались не столь масштабными, но и они отравляли наши ученические будни. Невилл, хромавший, но тем не менее вызвавшийся помогать, не покладая рук разбирал, чинил и заново заселял теплицы. В помощь ему отправили девочек, и, кажется, Полумна Лавгуд стала ему ближе всех остальных. По крайней мере, гулять вокруг озера по вечерам он звал именно её. Везде, в каждом углу поджидали проблемы: изувеченные доспехи, выбоины в стенах, сгоревшие книги и учебные пособия, взорвавшаяся лаборатория, пожар в кладовой Слизнорта, — всё, абсолютно всё требовало нашего вмешательства, потому что преподавательский состав с ног валился от усталости, отдавая сну всего два-три часа своего суточного времени. МакГонагалл высохла ещё больше. Помфри для образа банши не хватало какой-то малости. На Снейпа страшно было и смотреть, немытые волосы виделись наименьшей из бед. Основная нагрузка легла на его плечи, что ещё больше ссутулило его и добавило морщин на лбу и у крыльев носа. Да к тому же мы сами периодически щеголяли — кто щетиной, кто «гнездом на голове» или мятой рубашкой. Перфекционизм уступал место тотальной занятости. Списки погибших… Если бы они были ещё короче, никто из нас не огорчился бы. Как я уже говорил, Рон и Гермиона пострадали, но, слава всем силам, хранившим героев, выжили. Многим так не повезло. Из моих однокурсников погибли несколько человек: Симус Финниган, Ханна Эббот — их подвиги запечатлены в «Истории Хогвартса», и лишь Блейз Забини до последнего не мог решить, какую сторону принять в этой войне, так что можно сказать, что его грохнули свои же. Его мать, приехавшая на общую панихиду, враз из красивой женщины превратилась в высохшую от горя старуху; Нарцисса Малфой поддерживала её под локоть, потому что миссис Забини рвалась в могилу к сыну и страшно, по-звериному выла. Остальные, в том числе и министерские, сторонились её: вдруг потом окажется, что она Пожирательница Смерти, — не отмыться от этого знакомства. К слову, о Пожирателях: выжившие, кроме самых безумных (Кэрроу всяких и Грейбека), помогали отстраивать школу. Их ограничили в магии какими-то хитроумными артефактами и поселили ближе к заброшенным подземельям. Родители слали гневные письма, ведь для того, чтобы убить ребёнка, колдовать не обязательно, но Министерство пошло по пути закона и парировало: мол, презумпция невиновности — не доказано, что они пытали и убивали. С тех пор мы ходили группками везде, вплоть до туалетных комнат, но, надо отметить отдельно, нападений на учеников, их родителей или учителей не было. Магический мир мало-помалу возвращался в норму. Мы, отрезанные от основных событий, узнавали из газет о ходе следствия и процессов, — Рита Скитер к концу года выпустила хроники судов над Пожирателями, куда вошли даже фотографии поцелованных дементорами Кэрроу. Нам с Северусом она прислала подписанные экземпляры своей книги, надеясь привлечь нас к рекламной кампании, о чём завуалированно просила в сопровождающем книгу Северуса письме. В послании мне Скитер уже намекала на совершенно другое: из него я понял, что она собиралась сделать нашу пару следующими своими персонажами и жаждала интервью. Хроникёр из неё оказался куда лучше журналиста и писателя, поэтому я всё же отказался от её услуг. К тому же она не всегда придерживалась правды в своих опусах, а вторую историю, подобную той — с Амбридж, Северус вряд ли пережил бы. Седьмой год прошёл спокойно. Ну как спокойно? Спокойнее, чем в бытность Волдеморта, но я бы поменял это спокойствие на жизни тех, кто погиб в Последней Битве. Жаль их всех, но особенно я скучал по Дамблдору и Флитвику. Маленький профессор Чар заслонил собой от Авады упавшего первокурсника; его подвиг увековечили в золотой пластине, которая вместе со многими — их никто не считал — украсила главный вход школы. Чары после Флитвика преподавал профессор Абернати, выглядевший настолько заурядно, что уроки утратили часть своего очарования. Северус, несмотря на должность директора, продолжил вести Зельеварение. К преподаванию Защиты от Тёмных Искусств, по его словам, он перегорел. ЗОТИ же отдали невыразимцу, профессору Смиту, но мало кто из нас помнил, как он выглядел. В общем, мой персональный ад не закончился: Северус не отчаивался сделать из меня хотя бы не рядового обывателя, а я сопротивлялся. Летом прошлого года к моей фамилии добавилась ещё одна. И, кажется, больше всего по этому поводу переживали Малфой и Флинт. Драко Малфой, как никто, надеялся на наш разрыв (он даже распускал слух, что смерти Дамблдора и Флитвика как жрецов говорят яснее ясного: наш союз обречён), но всё равно надо было видеть его бледную моську, когда МакГонагалл назвала меня «мистер Поттер-Снейп», — я ещё долго смогу вызывать Патронуса, прокручивая в памяти это воспоминание. Флинт же наконец закончил школу. Вздохнули с облегчением все, начиная от учеников младших курсов и заканчивая Снейпом. Однако Маркус по-прежнему осаждал меня письмами, правда, писал в основном о своей жизни и работе, а не о чувствах. Северус, конечно, почитывал эти опусы (он открыл в себе бездну талантов, один из которых ревность). Я точно это знал, потому что его учительская душа не могла простить такого надругательства над языком, какое демонстрировал Маркус: он правил орфографические ошибки красными чернилами. Диплом об окончании школы я получил одним из первых. Конечно, я не был лучшим учеником курса — это почётное звание принадлежало Гермионе, но баллов по ЖАБА мне хватило, чтобы стать целителем или аврором. И в этом немалая заслуга Северуса. Последний день я запомнил очень чётко, невзирая на массу впечатлений и эмоций. Северусу невероятно шла чёрная праздничная мантия. Спросите, чем она отличалась от прежней? Да, собственно, всем: она прекрасно сидела по фигуре, была новой и сделанной из крашеной шерсти единорога, отчего ткань переливалась и притягивала взгляд. Это подарок Снейпу от министра Фаджа ко дню свадьбы. Моя мантия выглядела ничуть не хуже, но цвет у неё не чёрный, а сливовый. Не знаю, на что намекал Фадж цветом, но я не собирался становиться министерским чиновником. Как бы ни была хороша мантия, а больше всего мне хотелось сорвать её с Северуса, потому что, как я ни старался, брачная ночь напоминала что угодно, но только не саму себя. Полтора прошедших года сложно было назвать целомудренными, но и главного, на что я рассчитывал, никак не происходило. Поколебать принципы Северуса — значило взорвать Хогвартс и Министерство магии, может, тогда бы он поддался. Однако его обещание, что брачная ночь перенесётся на ночь после моего выпуска, тоже осталось в силе. И к этому событию я готовился. Да, я уже заказал в лавочке Хогсмида свечи с «ненавязчивым ароматом секса», раскошелился на цветы и шёлковое белье… Именно в магазине белья мне и всучили «бонус». Я вначале обрадовался ему, пока не разглядел. Бонус, увы, был рассчитан на женщин: полупрозрачные трусики из невесомого кружева, расшитого мелким жемчугом, и коротенькая сорочка на тонких бретельках из полос того же кружева. Не пацанский какой-то фасон. Я, конечно, понимал, что красиво одетый человек может рассчитывать на большее, чем одетый кое-как, но в сексе что главное? Как мне кажется, обнажённое тело. На депиляцию и крашеные части тела я не решился, но вымыл всё важное дважды и собственноручно сварил (под чутким руководством Северуса) лубрикант. Вернее, я расспросил его, как сварить, так что сам факт удачного приготовления зелья пока ему неизвестен. Но, думаю, он обрадуется, что я не пошёл проторенным путём и не купил не пойми что — из разряда той пакости, благодаря которой я чуть было не провалил объяснение с Северусом. Помимо реквизита вроде свечей и белья, я тайком приобрёл и несколько книг, так что получал диплом я с нормальной пробкой где надо и ничто меня не беспокоило, — кроме эрекции, конечно. Да, эту сцену стоило запечатлеть для наших потомков (если мы когда-нибудь на них решимся). Северус протянул мне диплом, на совсем краткий момент я повернулся спиной к залу и не смог спрятать улыбку, говоря ему: — Спасибо, профессор Снейп. И добавил: — Второй размер мне не мешает, Северус. По взгляду, опалившему мои щёки, я понял, что Северус не зря слыл проницательным человеком. И теперь не только меня мучила эрекция. Собственно, то, чего и требовалось добиться. Я не планировал оставаться на вечеринку в честь нашего выпуска: супруг очень плохо относился к моим попыткам выпить. Обычно они заканчивались ночёвками возле унитаза, а когда мне было плохо, Северус тоже не спал, и к утру мы оба напоминали инферналов. Да и брачная ночь обещала стать чем-то поинтереснее танцев и картины всеобщего разгула.