Утреннее и послеполуденное

Ральзей был, что неудивительно, легким, словно пушинка, и пахло от него мёдом и теплым молоком. А еще немного ирисками. Запах напоминал о доме. О Ториэль и всех остальных, кого не было в этом большом, шумном городе. О всех тех, по кому он скучал в последние полгода особенно сильно. Ральзей был похож на ангела, особенно в этом рассеянном утреннем, почти полуденном свете. Желтом, как на винтажных фотографиях. Винтажный фильтр был у Криса любимым, как и фотоснимки в его бумажнике — те, что хранились бережнее всего. На них были друзья и семья и Ральзей улыбался с каждого солнечной улыбкой и добротой во взгляде. Крис мог часами сидеть так, держа его на коленях или просто сидя сзади, уткнувшись в его хрупкое плечо, сцепив руки на животе, ощущая какой он теплый и живой, пока Ральзей читает очередную книгу. Иногда Крис просил его почитать вслух. Голос у Ральзея был приятный, мелодичный, в чем-то даже убаюкивающий. Таким хорошо петь колыбельные песни и рассказывать старые сказки по памяти. Крис не сомневался, что старых сказок Ральзей знает немало. Сегодня все просто было лениво и очень тепло, не хотелось ничего делать. Крис зарылся носом в местечко, где соединяются шея и плечо, отфыркался от лезущих в лицо волос, и запаха лавандового кондиционера для белья, чем вызвал у Ральзея сдержанный смешок. Тот давно говорил, что Крису надо подстричься. Но Ноэль любила плести из его длинной, густой челки аккуратные косички и закреплять их заколками с божьей коровкой. Для Сьюзи у нее были лиловые, с мультяшными черепками и парочка с радужными пони. Сьюзи всегда ворчала, но носила их с гордостью, словно королевскую регалию. Погрузившись в теплые воспоминания этой пятницы Крис сначала сидел тихо, как мышка. А потом подумал-подумал и поцеловал Ральзея в шею, ровно с рядом еще не сошедшим следом. За этот след Крису было даже немного стыдно, но сделанного не воротишь. Да и Ральзей тогда, с пышущими жаром щеками, но серьезным взглядом, сказал, что ничего страшного в этом нет. Крис ему, конечно, поверил. Не верить Ральзею, его огромным глазам и тонкой, доброй улыбке, было в принципе невозможно. Крис залип на них лет в шестнадцать и до сих пор никак не мог отлипнуть. Может, все дело было в том, что просто напросто не хотел. А сейчас Ральзей вздрогнул, будто его застали врасплох. Потом расслабился в руках, отложил книгу в сторону, полностью опершись на Криса, который снова с победной ухмылочкой оставил тень поцелуя на его шее. Так было намного лучше. Ральзей развернулся к нему, ткнулся в щеку, пока Крис медленно и лениво трогал его. Ритмично поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка, мягкий живот, бока, от прикосновений к которым Ральзей всегда тихонько хихикает, внутренняя сторона бедер, что заставляет его несдержанно вздохнуть. А потом обратно. Они заползли на кровать, где Ральзей смог, наконец, нормально поцеловать его. Целоваться с Ральзеем Крис тоже любил. Его омывало волнами тепла, на душе становилось так легко-легко и все тревоги уходили прочь. Они сплетались руками и ногами «прям как осьминоги», Ральзей хихикал, пригреваясь в его объятьях. Им вдвоем было хорошо. В этот раз поцелуй вышел чересчур уж сладкий, дурящий голову. Крис оглаживал его спину, считая позвонки под пальцами, спускаясь до самого копчика, будто специально дразнясь, и придерживал за затылок, пропуская меж пальцами светлые вихры, забираясь языком в его рот, если Ральзей смеялся от щекотки. Смешок тут же превращался в тихий выдох или стон, едва различимое мычание. Громким Ральзей никогда не был. Просто не умел, да и Крису всегда казалось, что это было бы лишним, не к месту. Раздевать его Крису тоже нравилось. Еще раз пересчитывать слегка выступающие ребра и касаться острых бедренных косточек, гладить шею и бока. Вообще Ральзея хотелось трогать постоянно, с одеждой или без. Он ластился совсем как кошка и, когда они оказывались в одной постели, немного неловко дергал его одежду в ответ, смешливо фыркая, обвиваясь вокруг Криса и не отпуская того от себя. Это было не то чтобы нужно, Крис и так не хотел уходить, просто иррациональное тепло от этого жглось все сильней. У Криса всегда были проблемы с вербальной коммуникацией, но тут ничего вербального нет и не было, только руки сами оглаживают чужие ягодицы и ноги, и трогают везде, Крис это никак не контролирует, а Ральзей, в общем-то, и непротив. Сегодня выходной, им никуда не надо идти и они могут остановиться на пару мгновений, могут делать все, что им заблагорассудится. У Криса всегда дрожат руки, когда он растягивает Ральзея и каждый, черт возьми, раз, как первый. Ральзей смеется, захлебывается вдохами и целует-целует-целует, и это слишком. Все, финиш, потому что иметь такую улыбку и блестящие, зеленые глаза это просто преступление. Криса разрывает, словно сверхновую, потому что щеки у Ральзея краснее маков, улыбка шалая-шалая. И если бы он мог сейчас хоть слово выдохнуть, Крис знает, чего бы он попросил. И этому светлому и теплому чувству в груди нет конца, покоя и выхода. Хочется провести так, сцепившись вместе руками и ногами, душами, пару маленьких вечностей. Когда Крис входит внутрь его бросает в жар от того, как Ральзей сжимает его член. В сочетании с выражением лица Ральзея: ни грамма пошлости, только дозированная нежность, это словно выстрел в упор. Наверное, Крис никогда от этого не устанет. Он так и говорит, снова целуя его, вызывая у подслеповато щурящегося Ральзея тихий смешок, сбивающийся в судорожный вздох следующим толчком. А потом еще одним. И еще. Крис просто прижимает к себе маленькое, хрупкое тело, скользит поцелуями по шее и полной грудью вдыхает запах, пока пальцы превращают волосы на его голове в еще большее гнездо. Ральзей что-то бормочет, едва-едва разборчиво, а потом улыбается, тянет его на себя и снова целует. Глубоко, мокро, но в этом поцелуе слишком много всего. И Крис чувствует, как Ральзея встряхивает от разрядки, там, внутри, он еще уже и горячей, и через пару толчков, целуя его в лоб, Крис заканчивает и сам. Они лежат, не расцепляясь ни на миллиметр. Это так хорошо, что Крис, наверное, мог бы заснуть прямо так, но Ральзей, отдышавшись говорит: — Нам нужно в ванну, — и Крис не может не согласиться, выходя из него, ложась рядом, переплетая пальцы рук, укладывая вторую руку на бедро, когда Ральзей переворачивается на бок, утыкаясь ему в плечо и закидывая на него эту самую ногу. — У меня все тело будто из желе. Крис фыркает, потом смеется едва различимо, притягивает к себе еще ближе и целует в лоб, укрывая обоих пледом, съехавшим в процессе их возни, и застрявшим между стеной и кроватью. Душ может подождать еще пять минут.