Я любил, люблю и буду любить!

Хэнкок сидел на крыше и смотрел на луну. Теперь на небесном светиле красуется сердце — это подарок Рэю. И Мери. Сердце вновь отозвалось болью при воспоминании о ней. Мери, любимая... Теперь Джон Хэнкок помнил все с самого начала. И то, как их всех создали, и то, как его калечили раз за разом из-за Мери, и то, как они разбегались и спустя столетия сходились вновь. И отчетливее всего, нет, даже прямо будто выжгло это в мозгу кислотой, он помнил их поцелуй на кухне. Он сам вложил в этот знак любви все горькое одиночество, долгие годы терзавшее его душу, всю боль беспамятства, десятилетиями заливаемую алкоголем. Она — невыносимость разлуки с самым любимым и дорогим человеком на свете, все муки совести, когда она, Мери, сама бросила Хэнкока в больнице и ушла, как распоследняя трусиха. И все страдания из-за каждого оскорбительного слова в его адрес, из-за готовности порвать за Джона всякого, и из-за невозможности сделать это. И поцелуй дал возможность выплеснуть все, что скопилось в душе, на партнера, дать другому немножко ощутить себя в чужой шкуре. И Мери понимала теперь, какую боль причинила Хэнкоку, а Джон знал, чего ей это стоило. Но они не могли теперь сойтись, как раньше, до первой серьезной раны. Теперь между ними стояли Эрон и Рэй. Ее сын и муж. Хэнкок улыбнулся самому себе при мысли о мальчике. Он так напоминал Мери... Надо будет взять его погостить. Он точно не откажется побывать в берлоге знаменитого супергероя. Джон вздохнул, задержал на мгновение дыхание и воскликнул: -Чтобы ни случилось, я люблю тебя, Мери, любил и буду любить! А затем спрыгнул с крыши и полетел к одной, известной лишь ему, цели...