I
Утром Стах, едва проснувшись, понимает, что светло, а будильник не прозвенел. Такого не случается зимой, такого не случается с ним в принципе. Он пытается открыть глаза — и болезненно щурится, и вспоминает, где находится, и резко садится в кровати. Трет веки пальцами, оправляясь от ночной слепоты, и... роняет на кровать линзу. Утро не бывает добрым, называется. Стах ищет, куда она делась, зажмурив один глаз. Зараза. Выпала та, без которой ничего не видать. Стах расталкивает Тима. — Тиш… — Мм?.. — Я линзу потерял. — Что?.. — Линзу потерял, говорю. — Что? Какую линзу?.. — Контактную. Которую в глаз вставляют. — Чего?.. Тим садится рядом и пытается разобраться, что происходит. Они оба внимательно втыкают на синий плед. Это определенно самое странное утро в их жизни. — Как она выглядит?.. — Как линза?.. Тим морщит недовольную мину: спасибо, капитан очевидность. Вдруг до него внезапно доходит: — Ты носишь линзы?.. — Доброе утро, — усмехается Стах. — Ты плохо видишь?.. — Нет, блин, они цветные. Удовольствия ради. Тим смотрит неодобрительно. — Ты же понимаешь, что это тупой вопрос, правда? — Ты никогда не говорил. — А зачем?.. — Действительно, — обижается Тим. Потом его (спросонья, что ли?) переклинивает, он бубнит: — Зачем тебе в целом со мной говорить?.. Стах уставляется на него изумленно и даже открывает зажмуренный глаз. Вдруг что-то осознает. Закрывает рукой тот, что все еще с линзой. Замечает: — Кранты. Ты отсюда — пятно. Между ними — от лица до лица — сантиметров двадцать. Тим изгибает брови, наклоняется ближе. — Совсем не видишь?.. Это чего? Минус сколько?.. — Минус восемь. Второй — минус два. — Как ты живешь?.. — В линзах. Они снова уставляются на плед. Тим задает потрясающий вопрос: — Может, она куда укатилась?.. — Может, она еще убежала?.. Тим собирается обидеться, но вдруг замечает какой-то блик на синем ворсе и берет в руку полупрозрачную пленочку, сложенную пополам. Они оба приближают лица к Тимовой руке. — Это в глаз вставляют?.. — В таком виде — нет. — И чего теперь делать? — Выбрасывать и домой идти…II
А вот, что видит Алексей, разбуженный шумом, когда заглядывает к сыну в комнату... Стах прыгает на одной ноге, надевая джинсы. Тим сидит в кровати и наблюдает его со словами: — Останься хотя бы на завтрак. В этот момент дверь ударяется об стену, и все трое замирают. Длится неловкая пауза. Алексей делает шаг вперед — чтобы взяться за ручку двери — и тянет ее на себя со словами: — Ну, я потом зайду… Несколько секунд ничего не происходит. Только слышно, как шаги удаляются. Стах уставляется на Тима. Тот закрывает лицо руками и валится на кровать.III
Мать, наверное, всю ночь не спала, волновалась, ругалась с отцом. А он высказывал ей, что это все ее никудышное воспитание, дурное влияние старших Лофицких. Стаху мало не покажется, и он, понимая прекрасно, собирается на казнь. Это похоже на ментальную тюрьму его комнаты. Какой у него есть выбор? Ему кажется: чем быстрее отделаться, тем лучше. Мозг уже работает на полную мощность, предчувствуя грандиозный скандал. Стах стоит в коридоре, надевает куртку. Тим шнуруется, собирается провожать. Алексей выгребается с чашкой в коридор и остается там незамеченным. Тим задирает голову, отчего-то хихикает, поднимается и тянется к Стаху. — Чего?.. — У тебя волосы торчат. Тим пытается пригладить, и Стах терпеливо сносит: может, из привычки повиноваться заботливому жесту. Потом усмехается: — Да забей. Бесполезно. — Проволока. — Ага. Какая-нибудь ржавая. — Медная. — Ржавая медная. — Дурак. Тим улыбается и поворачивается за курткой. Замирает. — Пап… — Доброе утро, — говорит Стах. — Доброе. — Я Ариса провожу. — Проводи. — Все нормально?.. Алексей смотрит на них задумчиво, отпивает кофе. Говорит: — Так кажется… — Я скоро, — обещает Тим, и почему-то голос у него виноватый.IV
Тим спускается по лестнице и грузится. Посматривает на Стаха тоскливо и тревожно. Тот замечает. Обнадеживает улыбкой: — Неплохо отметили. — Думаешь?.. — Уверен. Тим тянет уголок губ. Спрашивает: — Арис?.. а ты не хочешь? Погулять на каникулах? — Хочу или нет — не пойду. Мы до конца каникул не увидимся. — Почему?.. Ты уедешь? — Да накажут меня. Домашний арест и порка — о чем можно еще мечтать? Тим молчит пару секунд. Не понимает: — Зачем ты со мной остался?.. — А ты бы ушел?V
Стах замирает у домофона и не решается достать ключи. Может, дождаться, что кто-нибудь другой откроет? Тим спрашивает: — Хочешь, я с тобой пойду? — Меньше всего, — усмехается. — Скажем, что это я виноват. — Ага. Думаешь, сойдешь за крайнего? Тим теряется и не понимает вопроса. — У меня есть голова на плечах, и ты здесь ни при чем. Тим почему-то обижается, что ни при чем, и отворачивается. Стах говорит глуше: — Такие правила. Куда ни плюнь — в какое-нибудь да попадешь. — Звучит не очень... — И не звучит тоже. Отец старой закалки. И дед. Это повезло, что прадеда схоронили. О покойниках плохо не говорят, но... — морщится и стихает. — А вы все вместе, что ли?.. — Там две квартиры. Семь комнат. — Сколько?.. — Ну да, — усмехается. — Две не добрали у Данте... — Может, добрали... Девятиэтажка... Тим поднимает голову, пока Стах проникается мыслью. — Ловко, — хвалит всерьез. — На каком ты?.. На восьмом? — Блин, Котофей, ты гений, — восхищается, когда озаряет. — Все по канону. Там зачинщики раздора, лицемеры и лукавые советчики… Хотя иногда у меня ощущение, что мы застряли на пятом. В болоте Стикс… — А я на третьем поясе седьмого… — Тим говорит об этом осторожно и внимательно отслеживает реакцию. — В Горючих песках? Почему? — искренно не понимает. Делает тон плутовским и наигранно осуждающим: — Ты надругался над божеством, Тимофей? Тим тянет уголок губ, опускает взгляд: — Ну... или только хочу… Стах усмехается и любуется им почти очарованно. — Тиша, прикинь: восемьсот лет назад мужик в точку попал. Вот уморительно. — По-моему, это, скорее, грустно… — Грустно, потому и уморительно — так проще, — улыбается. — Еще года три. Или чудо. Но я думаю, что в аду чудес не случается. — Не боишься?.. чудес? — Это из разряда «бойтесь желаний»? — Наверное… Тут открывается в приглашении дверь… Стах прощается жестом. Тим повторяет за ним потерянно.VI
Пока Стах открывает квартиру, он будит всех чертей и демонов на всех девяти площадках. Мать, конечно, уже на взводе или, может, даже — еще… — Аристарх Львович…