Не зря

Когда Дик позвал на концерт, едва не отказался. Не начал оправдываться — мол, ну куда мне, старику, так и не вылезшему из приличных рубашек, к вам в клуб. Но потеребил сережку в брови и махнул рукой. Решил: ладно, чего там. Схожу. Не дам нормальной жизни окончательно себя засосать. Если что, уйти всегда успею. Концерт пришелся на рабочий день, так что второе испытание пережил вечером, когда приполз домой едва не на четвереньках. Как известно, от того, что работа любимая, меньше ее не становится, скорее наоборот, так что после целого дня в роли повара больше всего хотелось рухнуть на диван и, как выражается Дик, на все забить. Любимый ребенок, конечно, не позволил, хотя даже не присутствовал в доме. Зато успел притащить и свалить на вожделенный диван ворох каких-то жутких черных тряпок, а когда отец позвонил дорогому чаду с вопросом, какой магазин то ограбило и с какой целью, заставил весь этот ворох перемерить, пристроив телефон на стол вместо видеокамеры. Переодеваясь в первый раз, Элбан мельком поежился от ассоциаций со вторым этажом. Спасибо еще, «Звенят колокольчики» петь не потребовалось. Тряпки, однако, оказались не столь кошмарными, как сначала показалось. Он до сих пор не привык, что может втиснуться во что-то не с пятью Х перед L, а всего с тремя. Иногда даже с двумя, если производитель не пожалел материала на размерный ряд. Всерьез задумался над тем, чтобы позвонить и сказать спасибо белоголовой причине как смене гардероба, так и того, что Дик зовет отца на концерт. Как обычно, отложил на когда-нибудь потом. В маленьком полуподвальном зале, как и боялся, оказался единственным человеком за сорок. Смутился сразу, устроился возле барной стойки, по привычке мрачно нахохлившись. Впрочем, долго сидеть в углу ему не дали, налетели вихрем. «Еще бы», — подумалось запоздало. — «Дик же обещал звать всех». Все, впрочем, не пришли, у некоторых были дела, которые, увы, не откладывались даже ради концерта. Но и в неполном составе сразу стало уютней. На сцене пока играли какие-то неизвестные ребята, так что Дик ненадолго оторвался от своей группы, пришел, забрался на оставленный для него барный стул. Элбан смотрел то на сына, то на устроившихся рядом своих, то на прочих, развеселую молодежь, такую яркую, что даже фиолетовая Дикова челка терялась на общем фоне. В клубе было кошмарно шумно, приходилось кричать, чтобы поговорить даже с ближайшим соседом, каждую новую песню встречали воплям и улюлюканьем. Прислушался, с удивлением понимая — а ему в общем нравится музыка. «Драйвовая», как называл подобное Дик. Тот все время посматривал на отца, будто боялся, что тот улизнет под шумок. Элбан в конце концов рассмеялся, прокричал в самое ухо: — Я полгода терпел репетиции в своей квартире! Должен же я знать, ради чего страдал? Дик улыбнулся в ответ, но смотрел все так же внимательно и серьезно. Эйб отсалютовал бокалом, Элбан в ответ поднял свой, выпил, глядя в лицо сына. Они оба понимали недосказанное без слов. Полгода какофонии — прах, месяц до того, вот что их волновало. Чтобы никогда не стерся, не исчез. Чтобы не стал напрасным тот долгий и мучительный труд по наведению мостов, сначала казавшихся крепче стали, но с каждым днем привычной жизни все более призрачных. Элбан ни разу не сбивался, не говорил о сыне «она». Но этого было недостаточно. Когда Дик быстро сжал его руку и умчался на сцену, ждал чего угодно, но только не того, что встанет и пойдет на танцпол, завороженный. Не того, что начнет отбивать ритм и качать головой в такт. Не того, что, оказывается, запомнил наизусть полгода звучавшие в квартире стишки, тогда казавшиеся пошлыми и пустыми. Уж тем более не того, что музыка напомнит даже не месяц благословенного ада, а собственную давно и прочно забытую юность, тот рок-н-ролл, под который познакомился с женой. *** Со сцены облако седых волос накрепко притягивает внимание, тем более если специально его выискиваешь. Дик улыбается шире, запрокидывает голову, пальцы скользят по ладам, а он сам — по музыке, как по волнам, уносящим их всех куда-то далеко-далеко. В будущее.