Смотреть, но не узнавать

Тёплое сентябрьское солнце бросало косые лучи в удлиненные окна Гадяцкого замка. В центральном зале сидели трое. Массивный стол разделял Польшу и Украину. Оба выглядели утомленными: под глазами запали тёмные круги, на худых лицах выпирали скулы. Зато Литва, который сидел справа от Феликса, выглядел почти полностью здоровым: рана на запястье, полученная в битве под Лоевом, зажила и оставила после себя еле заметную тёмную линию. Феликс смотрел на Ольгу и не узнавал её. Конечно, она и раньше устраивала акции непокорности, бунты, но все они были хаотичными и разрозненными, поэтому он не напрягаясь душил их. Поляк до сих пор не мог простить Украине своего позора под Пилявцями. После Переяслава он думал, что навсегда потерял её. Но после всех событий этой войны не следует надеяться на хоть какое-то понимание. Но сейчас перед ними лежит готовое соглашение. Осталось подписать и всё будет как раньше. Хотя кого он обманывает? Всё будет иначе. Украина перестала быть обломком Киевской Руси. За какой-то десяток лет она стала Войском Запорожским, Гетьманщиной. Куда делись те флегматичность, инертность, терпеливость.Уже добрый десяток лет Черненко проливала кровь. Как и он. Но, в отличии от него, Феликса, не разливала её реками. Нет. С присущей ей опрятностью лила её ровно столько, сколько требовали обстоятельства. Ему же глаза заслоняла злость. Злость за позор своих шляхтичей, злость за восстание, которое переросло в войну, злость за нарушенный порядок и спокойствие. Благо государства он всегда ставил выше. Случалось, что внутренний голос подсказывал идти на уступки ради блага. Ольга не была ему чужой. Он понимал, как ей тяжело, понимал, что недовольство рано или поздно взорвется. Но шляхта была другого мнения. Никто из аристократов не хотел терять ни малейшего клочка земли, не желал уступить крепостным, дорожил каждым меди и так подкладывал дрова в огонь народного гнева. Огонь, который обнял имения магнатов, села, города. Огонь подожжённых повстанцами дворцов. Огонь, который сейчас в глазах Украины. Украины, которая изменилась до неузнаваемости. Когда в далёком 1385-м он заключал первую унию с Торисом, она имела светлые, заплетенные в длинную косу волосы, голубые цвета неба глаза и растерянный взгляд. Светлая одежда будто подчеркивала её беззащитность и доверчивость. Тогда она казалась ангелом. Сейчас от того образа не осталось и следа. От роскошной косы она избавилась ещё в начале войны, оставив волосы до плеч, которые легко можно спрятать под казацкую шапку. Они потемнели. Может, от копоти, а может, из-за горя. Глаза Черненко как стали отблеском тех пожаров, кровавых игр на её земле. Желтовато-карие, еле прищуренные. Это были глаза Великого Княжества Русского — третьего равноправного члена Речи Посполитой. Ольга смотрела на Феликса и не узнавала его. Она смотрела на Польшу и не видела его привычного превосходства, чрезмерной гордости… и величия. За эти десять лет поляк избавился от всего этого, вынужден был избавиться. Чтобы выжить? Понимала что у неё недостаточно силы, чтобы победить Феликса. Выгнать из своей земли — да, но не более. Поляк выглядел взъерошенным и невероятно усталым. Светлые волосы растрепались, а всегда белый воротничок, что выглядывал из-под доспехов, стал серым. И всё. Лукашевич сохранял свою силу. Ещё бы, ибо война шла не на его земле. А вот она была действительно усталой. Эта сделка была для Ольги как спасением, так и трофеем. Возможность отдышаться между битвами. Выходом из безвыходности, когда Брагинский заключил у нее за спиной сепаратное перемирие с Феликсом и она оказалась между двух огней. Остается надеяться, что это условие будет стоить хотя бы бумаги, на котором оно написано. Она достигла по текст этих пунктов и, прежде чем поставить подпись, еще раз перечитала. Торис смотрел на Ольгу и Феликса и не узнавал обоих. За эти десять лет поляк заметно посерьезнел. От бывшей разговорчивости и следа не осталось. Лукашевич стал тихим, в глазах залегла тень грусти. Весёлые и людные гулянки остались в прошлом. Украина тоже сильно изменилась. То подозрительное внимание, с которым она изучала текст соглашения, не имел ничего общего с тем детским интересом, который она обнаруживала, копаясь в огромных архивах. Сколько Торис себя помнил, украинка всегда нарядно одевалась и не допускала небрежности в одежде. Сейчас на ней был пыльный зеленый кафтан с расстегнутыми верхними пуговицами, который открывал сплошь заляпанный кровью воротник рубашки после недавней битвы под Конотопом. Торис смотрел на обоих и не узнавал их. Двое людей, что сидели по краям большого стола, за несколько столетий стали ему родными. Он не имел никого ближе их. Наблюдать, как они проливают кровь друг друга, было невыносимо. Собственно, поляк пытался и его впутать в эту войну, требовал сформировать армию, напасть на Ольгу с севера. Но после поражения под Лоевом больше не настаивал. Торис ценил их. Поляка — за защиту и спокойствие. Кто знает, что было бы з Лоринайтисом, если бы не унии. Феликс принял на себя значительную часть управленческих и военных обязанностей, помог с армией и оборонной. Они связаны династическим браком князя и королевы. Украина же помогла ему с законодательством, научила языку. Её захватывающие истории он мог слушать часами. С ней он был связан браками русских княжон с Гедиминовичами. После подписания условия было устроено пышное празднование. Веселились все, кроме тех, кто условие лично подписывал. Слишком много было сомнений, подозрений и недоверия. Болели свежие боевые раны. Торис вышел из горницы во двор. Прохладный осенний ветер приятно освежал. Ночь высыпала на небо бесконечность звезд. Далеко на концах толстенных брёвен сидели две фигуры. Литва узнал в них Польшу и Украину. Вдыхая полной грудью свежий воздух он направился к ним. Перелез через бревно и сел посредине. На востоке звезды едва заметно побледнели. Там всходило солнце. Солнце, знаменовало первый день новой Речи Посполитой.