Милосердие поверхности

— Убейте меня, — еле слышная мольба срывается с уст. Нет сил даже на то, чтобы отползти от предмета, причиняющего столько страданий, заставляющего тело меняться в считаные минуты. — Убейте меня, — осипший голос можно расслышать, только вплотную наклонившись. Боль пронзает с новой силой, разрывая кожу и органы; рассудок начинает мутнеть и вызывает новую волну страха. Главное — не смотреть на себя. В мире осталось мало человечного; забылись такие слова, как счастье и надежда. Выжить. Любой ценой. И не потерять себя: ведь это так легко. И виноваты сами люди, посмевшие использовать то, что не до конца изучили. Последствие ошибки — радиация. Сначала не было заметно, но потом стало слишком поздно. Будто трусливые крысы, кто смог спустились в бункеры, а поверхность зачистили. Или в этом только убедили беглецов? — Убейте меня, умоляю, — одними губами произнесенная фраза. Решимость жить, выживать — да назовите как угодно, лишь бы вдохнуть еще хоть один маленький глоток воздуха с запахом пыли, пороха, гари и крови, которым пропитаны одежда и земля — легко превращается в едва высказанное желание. В сознание вонзаются воспоминания: не раз увиденные мутации, от которых существо лишь отдаленно напоминает человека или животное и полностью теряет себя. Липкий ужас, растекающийся по всему телу, заставляет дрожать все естество только от осознания, что в следующие минуты, тебя постигнет та же участь. Из последних сил бросить взгляд через плечо на поблескивающий на солнце кристалл — свидетельство ошибки человечества, того, что жизнь никогда не станет прежней. И мельком увидеть из-под рукавов кисти собственных рук: они уже начали покрываться глянцевыми чешуйками. Этого нельзя было замечать. Горячие, обжигающие кожу слезы покатились из глаз. «Умоляю», — невыносимая боль физическая сливается с душевной; больше нет счета времени: слишком поздно. Единственное спасение — смерть, пока еще жив рассудок, пока ты еще являешься собой. — Эй, ты! — испуганный голос рывком возвращает хоть какие-то капли самообладания. — Спаси меня, — произносится тихо, но достаточно, чтобы услышали, и почти достаточно, чтобы закричать от раздирающей легкие боли, — я еще могу выжить. Нет, не те слова. Не те, что готовились мучительную вечность на этой земле. Не те единственные, что могли бы теперь по-настоящему спасти. — Х-хорошо, держись! — дрожащими руками спаситель протягивает трубу, чтобы за нее можно было ухватиться, и самому не приблизиться к этому проклятию. Руки с трудом цепляются за трубу: получается только держаться, беспомощно волочась по земле. Боль отступает благодаря увеличившемуся расстоянию до кристалла: можно сделать глоток такого пьянящего воздуха. Он зарождает чувство, которому больше нет места в этом мире. В следующую секунду прилива сил хватает даже на то, чтобы сесть и посмотреть в небо, внезапно ставшее таким дорогим. Капюшон соскальзывает с головы и больше не скрывает лица. — Т-ты что, уже… — заикаясь произнес спаситель, вмиг распахнув в ужасе глаза, взгляд которых скользнул по открытым участкам тела, которые до этого момента было сложно рассмотреть. Он видел такое раньше. Сначала кожа покрывается подобием чешуи, затем человек теряет рассудок и бросается, словно дикое животное, на любого, кто окажется рядом. В конце концов внешность искажается: и нельзя сказать, кем было получившееся существо раньше. Единственное, чем можно человеку в этот момент помочь — это позволить умереть собой. Это — милосердие поверхности. — Спасибо… — едва успевшее закончиться слово сменяет звук выстрела. Даже трясущиеся руки привычно быстро выхватывают оружие. Выстрел — и полублаженная полубезумная улыбка не успевает смениться еще хоть какой-то эмоцией. Безжизненное тело валится на землю, подняв небольшое облако пыли. Слезы еще не успели высохнуть, как открытые глаза навсегда приковали взгляд к небу.