Прокрастинация

Утро, туманное и вязкое. Почему вязкое? Да потому что соображать утром довольно сложно, особенно если ты сова. Таким частично и был Третий Рейх. Нацист часто не спал ночами и работал, потом рано утром засыпал. Все дела днем он любил откладывать на потом, чтобы сделать их ночью. Его графику, в принципе нечего не мешало, пока он не развязал войну. Теперь то он должен пахать каждый день, каждую ночь, каждый клочок его жизни. Нет, он не возмущался, да и с чего бы? Сам же и завел войну. Каждый раз, когда мужчине удавалось поспать, ему снилась какая-то дребедень, явно не связанная с ним настоящим. Он мог пересматривать свои старые фотографии, а мог глухо стонать от боли в канаве с осколком снаряда в груди. Это как лотерея «Что приснится тебе сегодня»? Вот и сегодня ночью за каких-то четыре часа, он просмотрел сон, в котором ему светила смерть в конце. Не то, чтобы Рейх был удивлён, как ни как война, ничего удивительного, вот только в этом сне он убил сам себя. Нет не совсем… ОН убил ЕГО. В голове крутилась плохая мысль, о том, что он зря едет в Мюнхен, ради этого. Глупые сны про смерть заставили Рейха поехать к Нацисткой Германии. Его всё ещё забавляло то, что они разделились как личности. Третий Рейх, будучи ребенком познакомился со своей копией. Причём в тот момент было сложно узнать - копия ли он, или все же Рейх. Нацистская Германия был такой же сорванец, как и Рейх, вот только, возможно, добрее на вид. Когда они стояли рядом с друг другом, все кричали «Да вы же отзеркаленные!», и это, грубо говоря возмущало Рейха. Наци же ухмылялся и спокойно придумывал отговорку, выставляя выкрикнувшего этот бред человека, полным сбродом. Рейх сел в машину в раздумьях смотря на отдаляющейся дом. Так было всегда, даже если он обещал, что не приедет через месяц, он приезжал. Берлин, что был таким серым и грубым в своей красоте, чем-то напоминал Третьего Рейха.У немца появилась ухмылка на лице. «Тогда Мюнхен — это он?» Рейх искреннее заулыбался своему отражению. Как бы они ни были похожи, их натура была разной. К примеру, Третий был вспыльчив, его можно было вывести довольно просто. Нацистская Германия же был терпеливым до бешенства, это выводит людей из колеи, ведь для них был только Рейх, вечно угрюмый и хмурый мужчина с тяжёлой рукой и небольшим ростом. Когда люди узнают, что Нацистская Германия занимается опытами над людьми, сразу перестают дурачится перед ним, как с другом. А ведь Наци и в правду ведет себя так дружелюбно, и его неотразимый мягкий немецкий, въедался в разумы офицеров, и они ещё долго тявкали что-то про него. По дороге мы сделали остановку в городе по пути в Мюнхен, в Байройте. Сегодня все дела немец делал в дороге, а точнее, прямо в машине. Поэтому не удивительно, что его начало тошнить, остановка не помешает, да и Рейха уже морально задолбали бегающие буквы на бумаге. Как только немец сел за столик в ресторане, он достал сигару, чтобы «расслабится». Заказав кофе с шоколадными пирожными, он выдохнул сигарный дым. Каждый раз, когда он курил, было чувство, будто его двойник, делал тоже самое в это же время. Ухмылка. Через пол часа, забрав свою верхнюю одежду, мужчина отправился к машине. На улице был день. Ехать было ещё где-то 3 часа. Затушив сигару и выкинув ее, немец сел в машину. Оставшуюся дорогу ариец провел в спокойствии. Когда он уже подъезжал к Мюнхену он задремал, как-то по-детски, будто вернулся в отцовскую машину. Он часто засыпал, когда они ехали домой или в гостиницу. Приятные воспоминая грели душу нацисту, разве что после того, как его разбудили остался неприятный осадок, не дали выспатся и досмотреть приятный сон. Мужчина вышел из черного автомобиля, осматривая тихую обеденную улицу. На душе стало как-то странно, печально. Будто бы он провинился перед кем-то и теперь смотрит, как тот ревет. Рейх прикрыл лицо рукой, смотря сквозь неё, как машина отдаляется от своего хозяина. А ведь было такое, он ведь плакал где-то под его домом в надежде, что тот выйдет. Странный способ привлечь внимание друга, но теперь то он понимал, почему Нацистская Германия так быстро выбежал из дома. Третий Рейх никогда не плакал, даже сейчас, даже на войне, на похоронах своих близких или друзей, он не может пустить слезу. Лишь бездушные глаза смотрят на цветы на плитке, в них нет и проблеска слез. В тот же раз, Третий уже и не помнит, почему плакал, ведь была ещё какая-то причина, из-за которой он расплакался, как маленький ребенок. Сейчас же он может только гадать, что же привело его тогда к такому исходу. Нацист поправил свою форму и направился к дому его близкого человека, фактически - его самого. Он уже приблизился к пред-дверному ряду из колон, сквозь которую прошел мужчина и открыл высокую, дверь. Дверь была сама по себе деревянной, но с кованными завитками винограда, на дверях были немецкие кованные буквы. «AlteLieberostetnicht» * У немца проскочила ухмылка, это выражение чаще всего говорил его дядя Пруссия. Наверное, именно поэтому то на двери она красовалась красивыми немецкими буквами. Как только Рейх зашел в здание его встретила длинная лестница наверх, которая потом расходилась на два окружных подъёма. По середине, на высокой стене красовался флаг Третьего Рейха, ярко контрастируя с серыми стенами. Мужчина, оглядевшись, в уже в более приподнятом настроении поднимался по лестнице, оглядывая помещение с высокими потолками. Каждый его шаг, отдавался тихим эхом от его каблуков. Немец поднялся и со второго этажа посмотрел в большое окно, на улице не было так много людей, обед как-никак. Мужчина направился прямо по коридору в четвертую дверь. Самая обычная квартира в центре Мюнхена, но не самый обычный человек. Рейх немного нервно выдохнул перед тем, как постучатся в дверь. Сделав решающий шаг, его рука в полу сжатом состоянии постучала в дверь из темного дерева. За дверью можно было услышать шорохи, и бурчание, а потом уже и тихие шаги. Вот тот момент, когда немец слышит, как хозяин квартиры звонко шелушит в дверной скважине ключом. Дверь неспешно открывается, и двое мужчин будто видят своё отражение. На полу вздохе, гость, прикрывает глаза и своим грубым голосом режет тишину.

— GutenTag, Liebes.