sixty days;

Тэхён снова в тупике. Смотрит на своего палача загнанными глазами, взглядом умоляет по-другому не может — язык к нёбу прирос, слова вымолвить невозможно, лишь звуки непонятные, отчаянные. Чонгук ухмыляется лишь, реакцией наслаждается. Видит как дрожат губы, молвят что-то беззвучно, тихо. Глаза отводит, не в силах смотреть на того, кто больно делает, кто ломает каждый день, удовольствие неземное от этого получает. Тэхён всегда для него был игрушкой, куклой, зверушкой, кем угодно, но не человеком. Ким все так же пятится продолжает, а его личный страх, палач, кошмар и чудовище в одном лице наоборот надвигается. Медленно, как хищник на свою добычу, будто пробуя каждый шаг на вкус, смакует на языке. Только вот не шаги вовсе, а тэхёновский страх. Он словно лучший наркотик действует на парня, ужасно дурманит. Запах этого страха за километр можно почувствовать. Он в воздухе парит черной дымкой, он такой сильный, что Чонгуку, кажется, что он даже осязаем. Но это лишь больше нравится, манит. — Ну что, Тэ-Тэ? Как жизнь твоя? Где пропадал? — скалится Чонгук смотрит в карие глаза напротив, которые лишь Тэхён отводит не в силах тонуть в тёмных ледяных зрачках Чонгука. — Так соскучился, ты даже не представляешь насколько. Тэхён губы лишь в тонкую линию сжимает, прикусывает язык до металлического привкуса во рту. Терпит его, привык. Смотрит в пол, на носы кед, думает, неплохо было бы новых купить, но вспоминает, что беднее бомжа и еле сдерживает отчаянную усмешку. Думает, отвечать не стоит, может этому уроду, — его он так называет про себя, в слух никогда не решается, — напротив надоест и тот уйдет со своими шестерками, даст ему спокойно вздохнуть и выдохнуть полной грудью. — Молчишь значит, — усмешка проскальзывает на розовых полноватых губах, он склоняется над парнем, руки по обе стороны от вдруг сжавшегося парня ставит, чуть ли тело Тэхена не сливает с голубой стеной универа. — На вопросы отвечать надо, невежа. Правилам приличия не учили родители? — вздернув левую бровь говорит хрипло, в полголоса, будто не вопрос это вовсе, скорее утвеждение. По телу бедного паренька напротив дрожь от старха пробегает. Он лишь сильнее сжимается не против даже слится с холодными стенами учебного заведения, лишь бы не быть так близко с тем, кто взглядом айсберги рубит, тем кто его одним лишь взглядом способен убить. — Ах прости, — это «прости» без капли искренности, наигранное, агрессивное. — Я совсем забыл, что ты сирота. Какая жалость. Тэхен лишь в который раз обиду глотает, глаза на секунду прикрывает, так как Чонгук больно хватает его за челюсть, заставляет на себя посмотреть. Глаза в глаза. Тэхён видит там чёрную, бездонную дыру, видит там лишь холодную темноту. Чонгук в глазах Тэхёна себя же видит усмехающегося, видит отчаяние и боль, но сразу же приходит в себя и говорит, то что заставляет Тэхёна ничтожеством в который раз почувствовать. — Таким как ты нельзя существовать, строго на строго запрещено, но родители твои и поплатились за жизнь твою, собственными, — усмехается в лицо, добивает. — А ты поплатишься за них. Потому что, Ким Тэхён, место твое, — делает ленивую паузу и продолжает. — двумя метрами ниже поверхности земли. Тэхён ничтожеством чувствовать себя надоел, он с этим уже приличное время живет, из-за этого придурка напротив, что оскал свой звериный не прячет, качает головой — ждет ответа. Он его получит. Тэхён чувствует прилив зла, еле сдерживается до крови сжимает кулаки, усмехается, отвечает — А твое, Чон Чонгук, — хрипит Тэхён, так же как и брюнет усмехаясь. Смотрит на парня мутным взглядом, облизывает сухие губы и продолжает. — В Аду. До тла гореть тебе в Аду, Чон Чонгук. Парень на слова Кима скалится, толкает Тэхёна и тот больно прикладывается затылком об стену. От удара в затылке тянет, а перед глазами темнеет. Тэхён шипит, глаза закрывает, но истерично смеясь продолжает: — Тебе там самое место, там твои братья-сестры тебя ждут блудного чёрта, брата по грехам, — все также облизывая губы продолжает Тэхена. — Сам Дьявол, Сатана, ждёт блудного сына, встретит тебя со всеми почестями. Почесть — это бурлящий котел в котором тебе предстоит поворится, искупаться в собственных грехах. — Тебе тоже в Аду быть, — усмехается на слова ненормально. — У таких как ты: жалких, неправильных, ничтожных — одна конечная остановка — а это огненный Ад. — Не у всех, но у меня, да, — соглашается, ухмыляется. — Но окажусь я самим Дьяволом, отцом всех тварей вроде тебя. Именно я встречу тебя, буду ждать там, в другом Миру. Ты не запомнишь слов моих, да и не надо, — открывает глаза, поднимает взгляд на Чонгука, говорит хрипло: — Но когда увидишь, непременно вспомнишь. — Я всегда знал, что ты тот ещё псих. Обществу от таких как ты избавляться надо, — Чон на такие безумные и бредовые речи лишь качает головой и кивая шестеркам попинать парня, уходит прочь. Забывает о словах, как только садится в свой ягуар, уезжает от университета не видет чертей летающих над его машиной, да если бы захотел не смог бы. Черти эти верещат, перешептываются гадкими голосами, сплетают, шепчутся о том, что хозяин домой вернулся, но взгляда от чонгуковской машины не сводят, по пятам летят. На следующий день Чонгук узнает, что Ким Тэхён погиб при не понятных обстоятельствах. Усмехается, потому что Ким Тэхёну давно пора бы отправиться на тот свет. Ни грустит, разве что некого будет задирать, но замену быстро находит, а про сироту в лице Тэхёна забывает, редко вспоминает. Чертята, отродья Ада, вьются над головой Чонгука, брата своего по грехам, все так же сплетничают о своем из Ада и ждут, сутки отчитывают, мечтают поскорее домой к себе попасть, ибо негоже им нечести чёрной среди смертных ошиваться. Но они смиренно ждут, иначе никак, хозяина гневать в не их правила и себе оно дороже. Они подождут отправления, с братиком вернутся. А до отправления то, не мало — и не много для них, чертят, — всего шестьдесят дней. Ничего, они потерпят шестьдесят дней, вернуться с братом, порадуют Сатану, отца всех тварей вроде них.