***
Тсуна проснулась как всегда разбитой и вспотевшей, но быстро взбодрилась — за окном сияло солнце, значит, день будет по-настоящему великолепным. Прихватив сменную одежду, она направилась в душ, привычно бросив взгляд на обширную доску с фотографиями и карточками. С первого этажа, под запах свежесваренного кофе, доносилось приглушенное бормотание телевизора. Значит, доктор уже встал, но, скорей всего, еще не завтракал. Тсунаеши не понадобилось много времени, чтобы запомнить привычки своего лечащего врача. Если бы с остальным было так просто! — Доброе утро, доктор Шамал! — радостно приветствовала она. — Что хотите на завтрак? — Брмнгм, — невнятно пробурчал мужчина в пузатую белую кружку. — Хорошо, сделаю омлет с овощами, — согласилась Тсуна. — Мы сегодня с Гокудерой-куном хотим пойти на пляж. Что показывают? — кивнула она на телевизор, который сонный врач забыл выключить при ее появлении, как делал всегда. — Миру конец, нас всех уничтожат при помощи ядерного оружия. — Хии?! — Тсуна развернулась, чтобы посмотреть на доктора, но по его лицу нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. — А, не переживай, — лениво отмахнулся мужчина. — Очередной психопат разбушевался. Не бери в голову, его скоро утихомирят. Так что там с омлетом? — Ага… сейчас… — растерянно протянула Тсуна. По телевизору действительно какой-то бородатый мужчина угрожал использовать все ядерное оружие в мире. Это выглядело неправдоподобно, однако все равно напугало Тсуну. Ее всегда любые угрозы, включая маленьких собачек, выводили из строя. Тсуна поежилась. Неужели правда кто-то способен на такое? Она не хотела погибать, только не сейчас, когда в жизни появилось какое-то подобие порядка. Печально-перепуганные мысли оставались с ней до самой встречи с приятелем. — Тсунаеши, что-то случилось? Тсуна взглянула во встревоженные зеленые глаза и неловко улыбнулась, желая успокоить, а в голове проносились строки, записанные на карточке с фотографией. Гокудера Хаято, 20 лет. Бывший одноклассник, перевелся в Намимори из Италии. Гений. Учится в математическом институте Окинавы. Увлекается сверхъестественным и невероятным. Постоянно ругается с Ямамото, но это не всерьез. Много курит. Она сумела самостоятельно вспомнить Гокудеру только через две недели его ежедневных визитов, а до этого каждый раз смотрела на карточку, чем ужасно расстраивала друга. Тсуне самой было стыдно, но она ничего не могла поделать со своей травмой. — Ничего такого, просто видела утром по телевизору мужчину с угрозами… — Не стоит об этом переживать! — эмоционально прервал ее Гокудера, словно малейший намек на волнение способен причинить ей непоправимый вред. Тсуну всегда смущала и одновременно согревала такая забота со стороны друга. — Всего лишь какой-то ненормальный. Мы сумеем тебя защитить! В груди потеплело, и Тсуна часто-часто заморгала. — Спасибо, Гокудера-кун, — с чувством произнесла она. Друг довольно покраснел. Сегодня на пляже было пустынно, по-видимому, люди переживали и хотели обсудить с другими сегодняшнюю угрозу. Гокудера остался возле лестницы, привычно достав сигарету, а Тсуна, скинув сандалии, подошла к самой воде, чувствуя спиной внимательный взгляд друга. Она обернулась ненадолго, помахала Гокудере, и тот улыбнулся, помахал в ответ, хотя Тсуна не сомневалась — взгляд друга остался мрачным. Она не заслуживала таких друзей. Авария отняла у нее память о последних шести годах жизни, просто стерла все подчистую. Самое «свежее» воспоминание принадлежало ей-четырнадцатилетней: обычный день в Намимори, накануне контрольной по математике. А после, вдобавок к амнезии, пробудилось заболевание. Доктор сказал, его спровоцировала авария. У Тсуны случались приступы, когда температура ее тела резко повышалась до критической отметки, и тогда помогали лишь специальные лекарства, которые колол ей Шамал. Отец объяснил, что это наследственное, с его стороны. Он купил для Тсуны дом на Окинаве, оплачивал услуги врача, приглядывающего за ней — лишь бы не тревожить жену. Савада Нана недавно родила близнецов и попросту не смогла бы уследить одновременно за больной дочерью и новорожденными. Тсуна не знала, почему отец вдруг захотел еще детей, но была рада за маму — та откровенно светилась от счастья. У нее самой, помимо приступов, оставались проблемы с памятью. Тсуна не могла запомнить сложный материал или то, что ее не интересовало, а все события, произошедшие в течение дня, на следующий день забывала. Требовалось много «повторений», чтобы она начинала узнавать людей, а все попытки вспомнить прошлое оканчивались жуткой болью по всему телу, оставшиеся после аварии шрамы болели настолько сильно, что врач посоветовал не копаться больше в прошлом. Тсуна посмотрела на пальцы ног, скрытые прозрачной водой. Набегающие волны щекотали узкой полоской пены. Она не помнила, как получила школьный аттестат, не знала, как умудрилась по сокращенной программе, за три года, окончить миланский университет, более того, не сохранилось никаких знаний из собственной специальности. Проблемы с памятью не позволяли ей устроиться на работу, да даже выйти из дома без сопровождения — существовала опасность, что в любой момент может начаться приступ, или она забудет, куда пошла, зачем и откуда. Хотя до сих пор этого не случалось, Тсуна все равно боялась. Самое бесполезное создание на свете. Воистину, Никчемная Тсуна! Однако, несмотря на это, друзья остались с ней, даже переехали на Окинаву. Тсуна чувствовала себя из-за этого виноватой — все они могли бы найти лучшее применение своим способностям, того же Гокудеру с радостью приняли бы в любой знаменитый университет. Но при этом отказаться от друзей было выше ее сил, словно к ним ее привязывали сотни невидимых нитей. Она даже не подозревала, как сумела заполучить в приятели таких парней. В четырнадцать она не общалась с Ямамото, почти не видела старшего брата Киоко и до жути боялась Хибари-сана. Она не могла сравниться с ними — красивыми, популярными, успешными. И все же… они говорили, что являются ее друзьями. Все это странно, даже невероятно, однако… Она бы пропала без них. Слезы подступили к горлу, Тсуна всхлипнула, чувствуя, как накатывает волной знакомый душный жар, и сердце начинает биться с перерывами, а на лбу выступают крупные виноградины пота. Изнутри распирало странное ощущение — словно она воздушный шарик, который вот-вот порвут на мелкие клочки. Следует успокоиться, срочно следует успокоиться. Шамала с лекарством здесь нет, а Гокудера-кун начнет паниковать, винить во всем себя и никогда больше не возьмет на пляж. Говорили же ей, что приступ могут спровоцировать сильные переживания! Тсуна вздохнула несколько раз, но это не помогало, воздух ни в какую не желал входить в легкие. Внезапно на нос опустился алый светлячок. Скосив глаза, Тсуна недоуменно моргнула. Не светлячок, а крохотная искорка, которая, помигав немного, рассыпалась алой пылью. Позабыв о приступе, Тсуна подняла голову. С неба падал алый снег. — Дж… — Гокудера поперхнулся, закашлялся, подбегая к ней. Тсуна в очередной раз машинально подумала, что надо бы попросить друга поменьше курить, он совсем себя не бережет. — Тсунаеши! Ты в порядке? Вот, спрячься! Он сдернул с себя клетчатую рубашку, оставшись в одной футболке, раскрыв своеобразный зонт над головой девушки. — Гокудера-кун, а как же ты? Друг стиснул зубы, словно ему было чертовски больно. — Не беспокойся! Я должен защитить тебя! С людьми, у которых подобное выражение лица, лучше не спорить. Из безопасности укрытия Тсуна наблюдала за «снегом». Его было мало, словно ветер принес лишь отдельные снежинки. Искры парили, летели подобно легчайшему пуху, а после рассыпались, не оставляя следов. Внимание девушки привлек яркий блеск. Одна из искорок выделялась среди своих товарок, как жемчужина среди обыкновенного бисера. Она сверкала, переливалась, как бриллиант, опускаясь прямо перед носом Тсуны. Повинуясь неясному предчувствию, девушка сложила ладони лодочкой и подставила их под «светлячка». Та заплясала, отбрасывая алые отсветы на персиковую кожу. И вовсе не холодная! — Джудайме! — отчаянно вскричал Гокудера и, поняв, что проговорился, зажал рот ладонями, смотря на девушку с бесконечным ужасом. — Джудайме? — Тсуна не раз замечала, что друг хочет назвать ее как-то иначе, но Гокудера всегда обрывал себя и мрачнел, поэтому она не задавала вопросов. Однако, коль уж он заговорил сам… — Ты раньше называл меня так? Почему? Гокудера перестал смотреть на ее, как на готовую взорваться бомбу, ожидание неприятностей сменилось облегчением, а затем — непонятной нежностью. — Потому что однажды вы стали десятой, и я пообещал всегда помнить тот день. — Десятой? Я?! Шутишь! Тсуна прекрасно знала свои способности в четырнадцать, когда они, по словам Гокудеры, познакомились. Ни по одному предмету ей не светило десятое место, только сотое, если она вообще не в минус ушла. — Ты самая лучшая, Дж… Тсунаеши, — видно было, что он с трудом избавлялся от старой привычки. — Джудайме, — Тсуна попробовала прозвище на вкус, просмаковала каждый слог. — Мне нравится. Если хочешь, можешь снова звать меня так. Конечно, со стороны это может выглядеть глупо и нелепо, но какая разница, если Гокудера засиял, словно ему вручили все мировые премии разом? Он разве что хвостом не завилял от радости. — Спасибо, Джудайме! Тсуна поставила себе мысленную заметку записать договоренность о новом обращении в карточку Гокудеры, чтобы завтра не обидеть друга своим беспамятством. Она перевела взгляд на искру в ладонях. Та не гасла, наоборот, словно чуточку подросла. Из пушистого комочка превратилась в крохотный ромбовидный кристалл. Волна жара отступила, приступ завершился, даже не начавшись. — Джудайме, что это? — Не знаю. Ты видел когда-нибудь нечто подобное? Гокудера задумался, разглядывая кристалл с интересом исследователя. — Может быть, это как-то связано с Благородными? — Благородными? На лице Гокудеры появилось виноватое щенячье выражение. И одновременно он будто стал спокойнее, получив возможность вновь называть Тсуну прежним прозвищем. Тсуне оно действительно нравилось, так как говорило, что у нее тоже имелись успехи, которыми не стыдно было поделиться с друзьями. — Я скину вам подборку материалов. — Спасибо. Шамал считал, что Тсуна не должна вспоминать прошлое, раз ее подсознание отчаянно этого не желает, поэтому на всякий случай девушку оградили от криминальных новостей и прочей серьезной, способной взволновать информации, а на компьютер установили защиту для детей. — Что вы собираетесь делать с этим? Тсуна взглянула на кристалл. Тот подмигивал, крутился, как будто представлялся. И очень девушке нравился. Имелось в нем нечто… теплое, нежное. — Оставлю себе, конечно же. Выражение лица Гокудеры стало сложным, словно он разрывался между противоположными чувствами, желал что-то сказать, но не смел. — Вы совсем не меняетесь, Джудайме, — наконец с трудом выдавил он. Вернувшись домой, Тсуна в первую очередь поднялась к себе в комнату, ей хотелось прочитать присланные Гокудерой материалы. Кристалл на ладони горел ровно, временами вспыхивая.***
На кухне небольшого уютного домика на Окинаве собралась, несмотря на поздний час, престранная компания. Симпатичные молодые люди, невероятно популярные, несмотря на некоторую эксцентричность, в своих учебных заведениях, и небритый доктор в местами мятом белом халате. — То есть она никак не прореагировала на твое обращение? — задумчиво почесал заросший подбородок Трайдент Шамал. — Скорее, не узнала, но отторжения оно не вызвало, — поправил его бывший ученик. — К тому же я ощутил рост уровня пламени, но в последний момент он прекратился. Либо Джудайме сумела подавить его, либо это как-то связано с тем кристаллом. Больше нигде не осталось тех красных искр, я проверял. Шамал бросил короткий взгляд на циферблат часов. До еженощного приступа Савады оставалось еще пятнадцать минут. В последние дни удалось передвинуть выброс пламени на определенное время, что, по мнению Шамала, уже являлось прогрессом, особенно по сравнению с неконтролируемыми всплесками в самом начале. Тсунаеши потеряла сознание в плену, инстинктивно призвав на защиту пламя. Лишившись памяти, она не прекратила его вырабатывать, однако теперь не знала, как с ним справиться. Более того, Савада вовсе не чувствовала пламени, тело вырабатывало его подсознательно, в обход разума. А учить ее запретил Емитсу, который не хотел, чтобы дочь вновь оказалась по ту сторону омерты. Со своим нестабильным сознанием Савада Тсунаеши являлась легкой добычей. Внешний советник предпочел купить ей отдельный дом и оплатить услуги Шамала. Впрочем, Трайденту ненавязчиво намекнули Вонгола, Каваллоне, Мельфиоре, Шимон, Лонгчемп, Аркобалено и даже Вендиче, что ему лучше оставаться при Саваде. Мафиозный доктор перевел взгляд на сидевших за столом парней. Говорят, верная свита всегда уходит вслед за своим королем. У Савады очень верная свита и преданные друзья. Ровно по часам туманник вдруг вскинул голову, а затем поспешил наверх, в комнату Тсуны. Остальные, переглянувшись, бросились за ним. В тиши и темноте спальни кожа Тсунаеши светилась внутренним янтарем. Пламя, которому не отменили последнюю задачу, продолжало стремиться защитить свою хозяйку. Савада неосознанно вырабатывала устрашающее количество пламени. Не зря ее называли Новым Примо — она была чудовищно сильна. Однако сейчас совсем эту силу не контролировала. Внезапно кристалл, до этого беззаботно паривший над прикроватной тумбочкой, подлетел на пару метров, засветился, к нему от тела Тсунаеши потянулись оранжевые нити, а в окно влетели сотни ярких искр. Они кружили алым роем вокруг кристалла, втягивались в него, отчего тот увеличился в размерах. Метавшаяся на кровати девушка успокоилась, ее дыхание выровнялось. — Что за чертовщина? — прошептал пораженно Гокудера. — Экстремально чертовщина! Ай, Хибари, ты чего? — потер затылок боксер. Облако хладнокровно убрал тонфа. — Прекрати орать, травоядное. — Ку-фу-фу, Кея-кун, нельзя быть таким… колючим, — туманник сделал шаг вперед, протянул было руку, но тут же опустил. В алом глазу мелькнула и пропала цифра пути. — Надеюсь, ты не будешь ее обижать, — обратился он к кристаллу, — ради своего же блага, ку-фу-фу. Гокудера аккуратно прикрыл дверь спальни, выйдя на цыпочках, чтобы не потревожить Тсунаеши, а затем чуть ли не за шкирку оттащил иллюзиониста обратно на кухню. Тот не сопротивлялся, лишь потусторонне смеялся. Как минимум двое из компании бывших Хранителей вызывали у Шамала озноб на постоянной основе. Не удивительно, что на Саваду не нападают. Хватило расправы с первыми группами неудачников, кровавые подробности которой разлетелись по мафиозным семьям, чтобы остальные призадумались — а нужна ли им вообще ничего не помнящая бывшая донна Вонголы? Тем более заказчиков, пославших группы, ненавязчиво, мимоходом стерла с лица земли Вария, и Вендиче им за это даже пальчиком не погрозили. — Ну? — прищурились зеленые глаза. — Ойя-ойя, мой драгоценный динамитик… — Прежде чем продолжить, учти, что я уже морально готов покромсать тебя на сашими. — Сашими? А что, хорошая идея! Так есть хочется, — беззаботно засмеялся Ямамото. — Ламбо-сан согласен… Ураган и Туман переглянулись и тяжело вздохнули в унисон. — Идиоты, — припечатал Гокудера и закурил. — Даже ругаться расхотелось, — печально согласился Мукуро. Устраивая такие ночные посиделки на кухне Тсунаеши, они представляли, что с их Небом все в порядке, она просто спит, утомленная их дневными выходками. Уровень взаимопонимания этой, не способной провести ни минуты мирно компании тоже пугал Шамала. Чем-то бывшие Хранители напоминали Аркобалено, только, в отличие от сильнейших мира, у этих, когда дело касалось их Неба, полностью отказывали тормоза. — Так что? Оно способно чем-то навредить зверьку? — Не сказал бы, — задумчиво протянул Мукуро. — Не знаю, что это, но оно обладает сознанием. И восстанавливается под влиянием пламени нашей Тсунаеши-чан. Как бы нереально это ни звучало, туманнику поверили безоговорочно. В душах человек, прошедший путями Ада, разбирался лучше всех. — Я попробую узнать больше про этих Благородных, — серьезно кивнул Гокудера. — Подозреваю, это как-то связано с ними. Он бросил вопросительный взгляд на Хибари. — Хм, — согласился тот. — Остальным — внимательнее присматривать за Джудайме. — Не нервничай так, Гокудера! — рассмеялся Ямамото, закинув руку на плечо другу. — На этот раз мы точно защитим Тсуну!***
Тсуна почувствовала облегчение, едва открыла глаза. Впервые со времени выписки из больницы она хорошо отдохнула. Тело было легким-легким, как пушинка. Кристалл мигал, паря в десятке сантиметров над тумбочкой, где она оставила его вчера. За ночь он разросся, покрылся странными наростами, напоминавшими набухшие, готовые вот-вот лопнуть по весне почки. — А ты стал больше, — удивилась Тсуна. Кристалл скользнул вперед и робко потерся о щеку, словно прося не бояться его. На ощупь он был теплый, гладкий, а грани не резали ладонь. Ласковый, неуверенный, но твердый, прозрачный в своей сути. Неужели правда как-то связан с Благородными? Вчера она прочитала всю-всю информацию, присланную Гокудерой, и, странное дело, помнила сегодня, о чем читала. В душе невольно родилась надежда — вдруг она пойдет на поправку и перестанет являться обузой для своих друзей? — Доброе утро! — пропела Тсуна, влетая на кухню. — Как ты себя чувствуешь? — вопрос неожиданно бодрого Шамала застал врасплох. — М-м, гораздо лучше, — Тсуна прижала лопаточку к подбородку. — И я запомнила все, о чем читала вчера, представляете? И даже то, что разрешила Гокудере-куну называть меня Джудайме! Хотя на всякий случай все равно записала это в его карточку. — Хм… — Шамал не сводил задумчивого взгляда с летающего возле уха девушки кристалла. Тсуна забеспокоилась. — Думаете, что-то не так? — Сегодня мы обошлись без ночной инъекции. — Ну, это же здорово! — На твоем месте я бы не обольщался, — оборвал ее радость Шамал. — Возможно, улучшение только временное. Не прекращай все записывать. — Угу, — Тсуна поникла. Шамал тяжело вздохнул. — Но, может быть, ты перерастешь свою болезнь, как Емитсу однажды. Сейчас у него проблем с температурой точно нет, — пожалел он пациентку, больно несчастный у той был вид. Тсуна вновь воспрянула духом, но теперь постаралась сдерживать свою радость — приступы порой возникали от сильных эмоций. — Сегодня хочу немного прогуляться, до библиотеки и обратно. — Угу-угу, — отмахнулся от нее Шамал одной рукой, другой подталкивая телефон. Ядерный конец света не наступил, но люди продолжали обсуждать его снова и снова. Тсуна слышала, как они разговаривали на эту тему по телефону, обходила группы, яростно спорящие о правдивости слов какого-то доктора Кромбеля. — Ламбо, кто такой доктор Кромбель? — спросила она у идущего сбоку мальчишки. Больше всего ее удивляло наличие в кругу друзей младшеклассника, а ведь на момент их знакомства Ламбо было не больше пяти! Как… каким образом… Но Ламбо уверенно называл ее Тсуной, его помнила мама, остальные воспринимали его нормально, и Тсуна доверилась. Ламбо чаще других имел возможность сопровождать ее, так как Тсуна категорически возражала против пропуска университетских лекций. Ламбо же отмазывался от попыток сплавить его в школу тем, что записан на свободное посещение, а дома его учит Гокудера. Почему-то при мысли об этом Тсуне становилось не по себе. Кудрявый, темноволосый ребенок зевнул, лениво прикрыв один глаз. — Вчерашний псих. Его по всем каналам показывали. Пообещал уничтожить мир. Ламбо говорил протяжно, лениво, отчего его слова казались не более, чем шуткой. Тсуна не помнила никакого доктора Кромбеля, сомневалась, что вообще видела его выступление, поэтому неловко рассмеялась. Она уже привыкла к огромному количеству пробелов в каждодневной памяти и могла лишь довериться словам друзей. Кому еще доверять, если не им? — Тсуна, — внезапно серьезно посмотрел на нее Ламбо, — ты сможешь взять книги одна? — Конечно, — слегка удивленно закивала девушка, — не беспокойся, Ламбо, я все записала. — Хорошо. Тогда встретимся у входа. Никуда без меня не уходи! — Не волнуйся, если что, у меня записано, где я живу, — Тсуна продемонстрировала тонкий, мягкий, но прочный браслет с выгравированным адресом и номером телефона. Хибари-сан нацепил его ей на руку в первую же встречу после того, как стал известен диагноз. Браслет заставлял чувствовать себя немного ущербной, но перечить Хибари-сану Тсуна не решалась, какие бы отношения их ни связывали. Ламбо убежденным не выглядел, и в этом ощущалось тлетворное влияние перестраховщика Гокудеры, но все же оставил подопечную в одиночестве на лестнице библиотеки. Тсуна увидела, как друг перебежал через дорогу, к стоящему на другой стороне мальчишке с огромным хамелеоном в руках. Перед тем, как войти в здание, девушка отметила темный деловой костюм и торчащие из-под черной шляпы забавные завитушки. Друг Ламбо? Почему он никогда не упоминал о нем? Или он рассказывал, но она не помнит? Кристалл во внутреннем кармане рубашки вибрировал, сглаживая ее беспокойство. Меньше всего на свете Тсуна хотела мешать своей неполноценностью нормальной жизни друзей. Кристалл слегка нагрелся, и стало вдруг спокойно. Тсуна почему-то не смогла оставить его дома, ощущая, что несет за него ответственность, как за живое существо. Он… он нуждался в ней. Девушка не знала, откуда пришли такие мысли, но не сомневалась в их истинности. Она сдала книги, взяла новые, а Ламбо все не возвращался. На другой стороне улицы его тоже уже не было. Стоять на ступеньках наскучило, и Тсуна пошла к передвижной лавке с едой на вынос. Дело двигалось к обеду, аппетитный запах рамена будил чувство голода, заставляя урчать живот. Ничего ведь страшного не произойдет, если она отойдет метров на десять? Кристалл задрожал, когда Тсуна распрощалась с улыбчивым стариком-продавцом и присела на свободную лавку. — Перестань, ты нас выдашь! — отчаянно зашипела Тсуна, одной рукой держа миску, а другой пытаясь утихомирить взбудораженный кристалл. Тот перестал вырываться, но настойчиво потянулся к рамену. — Ты так любишь рамен? — не поверила Тсуна. Кристалл хищно сверкнул. — Извини, кажется, тебе нечем его есть. По крайней мере, я не знаю, как тебя накормить, — растерялась девушка. — Тсуна! Вскинув голову, девушка увидела стоящего перед лавкой Ламбо. Раскрасневшийся, тяжело дышащий, с дрожащими губами и блестящими глазами, мальчишка судорожно сжимал кулаки. — Ты… ты… Тсуну пронзило чувство вины. Ламбо волновался, бегал по округе, пока она беззаботно перекусывала. — Прости меня, Ламбо, те… теленок. Она не знала, почему с губ сорвалось именно это слово, но оно казалось таким… верным. Словно острый осколок вонзился в мягкий, беззащитный мозг, и перед мысленным взором промелькнул пятнистый костюмчик, рожки в кудрявых волосах. Тсуна не удержалась, провела по жестким, упругим смоляным кольцам. — Тебе бы подошли рога… Глаза Ламбо потрясенно расширились, недоверие в них сменилось отчаянной надеждой. — Т-тсуна, ты… Как ты меня н-назвала? — Теленок? — Повтори еще раз! — Т-теленок. Тсуна уже совсем ничего не понимала, и слезы ребенка привели ее в ужас. Крупные, как виноградины, капли возникли на пушистых ресницах, после чего Ламбо заревел, громко, в голос, пугая прохожих. Тсуна нервно огляделась по сторонам, а затем бросилась к другу. Она совершенно не умела утешать детей! И при себе не имела платков. — Ламбо, пожалуйста, не плачь. Я больше не буду так тебя называть! — Н-нет, н-называй! Тсуна притянула друга к себе на колени, принявшись укачивать, поглаживая по вздрагивающей спинке. Ламбо плакал так горько, что сердце разрывалось. Сколько же боли принесла друзьям ее амнезия?! И эта дурацкая болезнь! Почему она вынуждена мучить дорогих людей?! Ее тело полно шрамов, сознание ущербно, а душа… душа единственная спокойна, словно не желает возвращать ушедшие воспоминания. Тсуна прижала к сердцу кристалл. С его помощью она обязательно вернет воспоминания и порадует друзей. Им не придется больше о ней беспокоиться. Она… она сумеет их защитить.***
Отец не зря называл Шамала гениальным врачом, прогнозы того вновь оправдались. После недельного улучшения, во время которого Тсуна наслаждалась счастьем друзей и все крепнущей надеждой, болезнь вернулась на прежние позиции. Память снова стала нестабильной, а приступы, словно мстя за неделю спокойствия, атаковали с утроенной силой. Тсуна ненавидела собственную слабость, ненавидела себя за боль, вновь причиненную близким. Она задыхалась, металась в полубреду, горя в невидимом огне. Шамал уже вколол все лекарства, которые были ей позволены, но это напоминало швыряние мошки в бушующий ураган. Тсуна сгорала, губы пересохли и потрескались, как земля после долгой засухи, простыни нагрелись, и даже врывающийся сквозь открытое окно ветер не приносил облегчения. Кристалл парил над кроватью, его алое сияние смешивалось с лунными лучами и светом фонарей, но, что бы он ни делал, это больше не помогало. Тсуне хотелось плакать. — Мое бедное дитя… На волосы легла прохладная ладонь, и Тсуна потянулась к ней с отчаянным стоном, нуждаясь хотя бы в мимолетной передышке. Она плохо сознавала реальность, мир наполнился бредовыми видениями. — Ойя-ойя, какие люди, точнее, призраки! Глаз Мукуро горел дьявольским алым, тени ластились к белой коже, делая молодого мужчину похожим на искусительного демона. Тонкая рука в перчатке изящным жестом отогнала незнакомую ладонь, и Тсуну прижали к пафосному, вычурному пиджаку, а в пушистые волосы вплелись длинные, жесткие пальцы. — Я разрешил находиться возле Тсунаеши-чан лишь одному призраку. Что здесь забыл ты, Джотто Примо, основатель ненавистной Вонголы? О, не бойся, Тсунаеши-чан, если и слышит нас сейчас, то потом ничего не вспомнит. Твое наследие доставляет немало проблем. Тсуна заскулила, спрятала лицо на груди Мукуро, жестокие интонации резали ее подобно ножу, из глубины души выплывал чернильный, вязкий страх. По-видимому, мужчина понял это, потому что ласково, нежно погладил по голове. — Чш-ш, Тсунаеши-чан, не нужно бояться, я всего лишь вышвырну из твоего дома один четырехсотлетний мусор. — Я хочу помочь! Тсуна никогда раньше не слышала второго голоса, но горе, звучавшее в нем, поразило ее. Жаль, наутро она все забудет. — Уже помог, ку-фу-фу. Достаточно! Убирайся, пока я… — Тсуна может выздороветь! Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием. — И как же именно? — Мукуро не смеялся, разноцветные глаза сузились, в них вспыхивали и гасли индиговые искры. — Это связано с системой Тринисетте… Оказывается, ее элементами являются не только артефакты, но и живые создания. Если связать Тсунаеши с одним из таких элементов, это решит проблему пламени… — Но не вернет ей память? — Нет, к сожалению, это не в моих силах. Дальнейшего Тсуна не слышала, погрузившись в зыбкое, жаркое марево.***
Хранители молча смотрели на представленную им картину. Безмятежно спящую Тсунаеши, сжимавшую в объятиях темноволосого мальчика лет шести. Цветом своей кожи тот мог поспорить с лунным светом, длинные ресницы подрагивали, когда мальчик едва заметно хмурился. Сама Тсунаеши приглушенно светилась, под тонкой кожей сияло золотое пламя с оранжевыми всполохами, но теперь, судя по спокойному лицу, не причиняло ей неудобств. Хранители в молчании покинули комнату, прикрыв за собой дверь. Они радовались отсутствию боли у своего Неба и одновременно переживали — в их устоявшемся было быту возникли новые переменные. — Ну и? — Ураган облокотился на стойку и закурил. Голос оставался спокойным, но абсолютно все слышали, как опасно балансирует тот на грани взрыва. Шамал тут же поднял руки, словно говоря, что он здесь не при чем, но бывший ученик на него и не смотрел, он вперил пытливый — или жаждущий пыток — взгляд в естественно-виноватого — в Мукуро. Иллюзионист в кои-то веки не отрицал своей причастности, казалось, он сам не мог поверить до конца в произошедшее. И разрешал Урагану винить себя. Хранители являлись личностями непростыми, со своей моралью, мировоззрением и ценностями. Тсунаеши объединила их. Кому-то протянула руку, кого-то поняла и приняла, кому-то показала, что он достоин того, чтобы ради него пожертвовать жизнью. Не понимала, что своей глупой, наивной, доброй верой совершает переворот в душах других людей. А после пожертвовала собой. На том самолете должны были лететь Хранители, но донна Вонгола, прозорливая, любящая, не ценящая себя, с печальным взглядом усыпила свою семью. Потому что знала: если кто-то не попадет в их ловушку, враги не успокоятся, и жертв может стать гораздо больше. Она так и не научилась думать, что жизнь босса ценнее жизни его Хранителей. Им всем предлагали остаться в мафии, но правда в том, что все они шли не за Вонголой — за Тсунаеши. И вслед за своей королевой последовали в добровольное изгнание. А сегодня Мукуро рискнул драгоценной жизнью их Неба… Тсуна боялась однажды надоесть своим друзьям. А они не представляли своей жизни без нее. Ни семья, ни товарищи, ни дети, ни возлюбленные никогда не смогут затмить связь Неба со своими атрибутами. — У меня не было выбора, Тсунаеши-чан становилось все хуже. И вообще, это он меня подговорил! Изящный палец ткнул в призрачную фигуру возле стены. Когда на нем скрестились острые взгляды присутствующих, Джотто Примо прошиб озноб. В двадцать первом веке Вонгола и его потомок создали настоящих монстров. — Послушайте, не нужно волноваться, — попытался утихомирить их он. — Шаман пообещал, что ничего страшного не случится. — Шаман?! — Он хотел сделать из Джудайме Аркобалено! — прошипел Гокудера. — А вы сделали из нее убийцу, а после — инвалида, — прозвучал от двери насмешливый голос. Сероглазый, светловолосый мужчина прошел внутрь. Хранители дернулись, как от удара. — Главное — вовремя остановиться. Каждому свойственно совершать ошибки. — Вы правда можете помочь Тсуне? — неожиданно спросил Ламбо. — Не я — она сама. Система равновесия нуждается в Ноблесс и Лорде оборотней, в них нуждается сам мир, поэтому позволил задержать их души. Ну, и еще нескольких Благородных. Однако даже система не в силах вернуть их, здесь необходим особый тип пламени. Даже мое не подходит. Кавахира помолчал немного, рисуя на столешнице одному ему понятные символы. — Вас никогда не удивляло, что спустя четыре столетия и многочисленное разбавление крови, в роду Джотто появилось столь сильное пламя? Тсунаеши сильнее даже своего отца, которого, надо сказать, тренировали и стимулировали лекарствами долгие годы, прежде чем он смог проявить пламя… — К чему ты ведешь? — грубо прервал его Гокудера, но Шаман не обиделся. — У Тсунаеши слишком много пламени, а у нас пять существ, которые нуждаются в данном типе энергии для восстановления. Почему бы не совместить приятное с полезным? — Это не повредит зверьку? — Ни в коей мере. Более того, Благородные являются признанными мастерами менталистики. Возможно, они смогут сделать что-то с ее памятью. Хранители переглянулись. В этом их мысли совпадали — если есть способ помочь Небу, они ухватятся за него. Но, разумеется, проследят, чтобы с Тсунаеши ничего не случилось.***
Проснувшись и увидев подле себя ребенка, Тсуна перепугалась до смерти, удивилась и замерла от мысли, что же должно было произойти вчера, если она привела в дом маленького мальчика. Надо сказать, ежедневная потеря памяти сделала Тсуну весьма стрессоустойчивой. Когда не помнишь, что делала накануне, учишься принимать стоически любые последствия. К тому же, она забывала далеко не все. В голове сохранялись обрывки событий, в основном, связанные с друзьями, а остальное можно было восстановить при помощи дневников. Но… ребенок? Тсуна с сомнением оглядела неожиданную находку. Мальчик проснулся и смотрел на нее темно-вишневыми глазами. Бесстрастно, невозмутимо, как взрослый. Тсуна отметила, что ребенок нереально, неправдоподобно красив: длинные, пушистые ресницы, гладкие волосы, спадающие на плечи. А его милые белые щечки так и хотелось ущипнуть! — Просто скажи, что я тебя не похитила! — простонала Тсуна, закрыв лицо ладонями, но продолжая смотреть на мальчика сквозь пальцы. Тот покачал головой. — Кадис Этрама ди Рейзел. У него еще и голос идеальный! Слишком мелодичный, красивый для… для шести лет. Тсуна вновь застонала. Как у нее оказался явно непростой ребенок?! — Меня зовут Савада Тсунаеши. Твои родители не будут тебя искать? Мальчик вновь покачал головой. — Так… так, надо придумать, во что тебя одеть… Повинуясь взмаху руки, на ребенке появилась белая, немного вычурная рубашка и строгие темные брюки. — Эм… немного официально, но сойдет. У нее в доме ребенок-Благородный. Тсуна запаниковала. Она мало помнила из материалов Гокудеры, но то, что память сохранила, впечатляло. Как она умудрилась?! Догадка пришла внезапно. — Ты как-то связан с тем кристаллом? Мальчик кивнул. Это внезапно успокоило Тсуну. Значит, она не похищала ребенка загадочной расы. — Теперь надо умыться, — повеселела девушка. Ребенок с готовностью слез с кровати. В результате, вниз они спустились лишь через полчаса. С момента выписки у Тсуны не было более суматошного и непредсказуемого утра. Пока искала новую зубную щетку, пока несла в ванную скамеечку — откуда у них вообще скамеечка? — пока помогала Кадису-куну умыться… Внизу их уже ждала вся компания друзей Тсуны, доктор Шамал и четверо незнакомых детей. — Доброе утро. А вам разве не нужно идти на занятия? Гокудера тут же подскочил, принялся кланяться. — Простите, что разбудили Джудайме! — Эм… ничего страшного, Гокудера-кун, — замахала руками девушка. Разрешение называть ее прошлым прозвищем привело к пугающим, но необратимым последствиям, которые приводили в смущение и замешательство. — Тсунаеши-чан, — привлек внимание Мукуро, — у нас к тебе небольшая просьба. Можешь приглядеть за ребятишками? Недолго, всего недельку или около того? — Мукуро, не уверена, что это хорошая идея… — покачала с сомнением головой Тсуна. Ей самой присмотр необходим. — О, не беспокойся, милая Тсунаеши-чан, — парень обхватил ее за плечи, заставив покраснеть до корней волос. Его поведение всегда так смущало! Где-то на фоне зарычал Гокудера, успокаиваемый Ямамото. — Малышня весьма самостоятельная. Они Благородные. Ну, кроме блондинистого щеночка. Тсуна немного расслабилась — уж детей сильнейшей расы ее «забота» точно не убьет — и перевела взгляд на указанного «щеночка». Жилистый мальчишка с торчащими в разные стороны серыми волосами сверлил Мукуро гневным взглядом. При этом выражение его лица напоминало… — Если он не Благородный… неужели родственник Гокудеры-куна? Мальчишка поперхнулся, глаза его забавно округлились, когда он взглянул на такого же растерянного Гокудеру. Тсуна посмотрела на других детей. Две девочки и еще один мальчик. Красноволосая малышка хихикала в ладошку, косясь на незадачливого «щеночка», ее приятель по соседству, светловолосый крепыш, пытался сохранить бесстрастное выражение лица, но то и дело сбивался на угрюмую гримасу. Зато последняя девочка прекрасно себя контролировала. Тсуне она напомнила Кадиса — такие же черные волосы и алые глаза. Все дети были потрясающие красивы и одеты слегка вычурно. Но в остальном — обычные дети. Несмотря на панику, Тсуна вдруг подумала, что справится. — Как вас зовут? Дети открыли было рот, но их прервал все тот же вездесущий Мукуро, по какой-то неясной причине находящийся в отличном настроении. — Раскрея, Розария, Кай, Кадиса ты знаешь, и малыш Музака, который, к нашему огромному удивлению, не является родственником Хаято. — Я убью тебя, — уверенно, с глобальной решимостью и внезапным спокойствием пообещал Гокудера. — Не надо! — вскрикнула Тсуна, она не хотела, чтобы ее друзья ссорились. — Давайте успокоимся, я сейчас приготовлю завтрак… Она лавировала между стульями. Дом имел просторную кухню, где помещались все ее друзья, но сейчас, с увеличением компании, здесь осталось мало свободного места. — Конечно, дети могут остаться. Одну комнату займут Розария-чан и Раскрея-чан, а вторую отдадим Каю-куну, Музаке-куну и Кадису-куну… По воцарившейся за спиной мертвенной тишине девушка поняла, что сказала что-то не то. С внутренним опасением обернувшись, она увидела, что малыши сидят с каменными лицами, а Мукуро беззастенчиво смеется, уткнувшись в плечо Хибари. Серые глаза главы дисциплинарного… бывшего главы дисциплинарного комитета весело блестели. — Хии… я что-то не так сказала? — Нет-нет, Джудайме, все в порядке, — поспешил развеять ее опасения Гокудера. — Только… Будет лучше, если Кадис… кун останется с вами. Он… — Боится спать без взрослых? — догадалась Тсуна. — Ладно. Кадис-кун, не волнуйся, все будет хорошо. Даже если они принадлежат к сильнейшей расе, они все равно остаются просто детьми. Тсуна с ободряющей улыбкой погладила мальчика по голове, с удовольствием ощутив тонкую нежность гладких прядей. Кадис важно кивнул. Кажется, Мукуро взвыл, утопив хохот в пиджаке Хибари. — Тсунаеши навсегда останется Тсунаеши, — солнечно улыбнулся Ямамото. — Экстремально согласен! — завопил Реохей. Тсуна смотрела на друзей, и внутри разливалось расплавленное золото тепла. С ней все время обращались осторожно, будто ходили по краю, но теперь… они такие живые! Если это из-за появления детей, она никогда не расплатится с Благородными. — Если вы все равно сегодня свободны, мы могли бы все вместе сходить в парк развлечений, — робко предложила она. — Отличная идея! — Ямамото просиял. — И сделать фотографии! — оживился Мукуро, оторвавшись от Хибари. Глаза его подозрительно сверкали. — Много, много фотографий…***
Тсуна пылесосила в гостиной, попутно рассматривая развешанные по стенам фотографии в рамочках. Казалось, прошла целая жизнь, а не одна короткая неделя. Это было забавно, смешно до слез. Запихать Раскрею-чан в обычную футболку, расчесать Музаку-куна, заплести косички Розарии-чан. У Тсуны хвостики и косички получались поначалу кривоватыми, но она научилась. Приступы больше не беспокоили ее, но память все еще подводила. И теперь появились вещи, которые Тсуна не хотела бы помнить. Они уйдут. Дети покинут ее, как только оправятся от загадочных травм, им требовалось место для временного отдыха — больше ей ничего не сказали, а Тсуна не спрашивала. Ей было жаль с ними расставаться, но она понимала, что не сможет их удержать. Они не навсегда останутся детьми. Все-таки, несмотря на сбоившую память, она все еще быстро привязывалась к людям. За спиной откашлялись, и Тсуна подскочила от неожиданности, оборачиваясь. На пороге гостиной стояли они — взрослые, уверенные в себе Благородные. в которых с трудом угадывались знакомые ей дети. — Мы пришли поблагодарить и… попрощаться, — уголки губ Раскреи дернулись, что можно было считать верхом эмоциональности в ее понимании. Угощать мороженым, водить в зоопарк и кино, готовить ужины… — Уже пора? — расстроилась Тсуна. — Да, — Розария подлетела, обняла. — Спасибо. За все. … было весело. — Еще увидимся! — подмигнул Музака. Они все уходили, прощались, покидая гостиную, пока не остался один только Кадис. — Тсуна, — Благородный мягко, по-отечески поцеловал ее в лоб, — ты больше ничего не забудешь. — Правда? — недоверчиво распахнула глаза Тсуна, запрокинув голову. Она уже и не надеялась выбраться из порочного круга своего беспамятства. Даже если она ничего не вспомнит, не забывать — уже достаточно. Алая бездна смягчилась незримой улыбкой. — Правда. Оставшись одна, Тсунаеши еще долго улыбалась, украдкой трогая след от поцелуя. Правда…***
Франкенштейн тщетно пытался отыскать сведения, что же на самом деле случилось с Мастером и остальными. Приставать к Лорду и «остальным» Благородным ему запретил Мастер. Музака-ним, псина неблагодарная, скалил зубы и ржал, словно являлся конем, а не волком. Оставалось только ходить кругами вокруг Мастера в надежде получить хоть какую-нибудь подсказку. Франкенштейн юлил, лисой вился, подстраивал самые нелепые ситуации, но никаких ресурсов — ни Союза, ни собственных запасов терпения — не хватало, чтобы выудить из Мастера хоть слово. В конце концов, когда Франкенштейн уже сдался, Мастер решительно поднялся с дивана. — Идем. Они бежали долго, пока не достигли закрытого пляжа на Окинаве. В своих костюмах они смотрелись под солнцем неуместно, но Мастер не обращал внимания. — Музака, пусти-и-и! — несся над волнами задорный девичий визг. А впереди него галопом скакал сам Лорд оборотней. На плечах у него сидела миниатюрная девушка в скромном купальнике, и солнце искрами плясало в рыжеватых волосах. С выражением неподдельного ужаса хваталась она за длинную, жестковатую гриву оборотня. Огромные лапищи волка сжимали тонкие лодыжки, удерживая наездницу. Музака прыгал по границе волн, заставляя девушку испуганно визжать. Вслед за оборотнем несся парень с динамитными шашками в руках. — Отпусти Джудайме, псина! — Уж кто бы говорил про песиков, Ха-я-то, — рассыпался потусторонним смехом хохлатый парень в плавках с ананасами. — О, Рейзел! — Музака резко остановился. Девушка, тяжело дыша, повалилась грудью на его макушку — ее явно штормило. Но услышав имя Мастера, она нашла в себе силы выпрямиться. — Кадис! — радость блестела в ореховых глазах янтарными искрами. Пламя! Франкенштейн не зря считался гением, он быстро сложил два и два. И пусть подробности ему неизвестны, главный ответ он уже получил. Все возможности пламени до конца не исследованы… — Кадис, — улыбнулась тем временем девушка, — с возвращением! И Мастер пошел к ней навстречу, ступая по песку блестящими ботинками. — Он пробыл у нас неделю, — раздалось сбоку. Тот самый хохлатый парень щурил разноцветные глаза. — На вид ему сначала было лет шесть. Коварно щурил. — Тсунаеши-чан не оставляла надежды переодеть его во что-то детское. И ей это даже удавалось. Франкенштейн ощутил, как сердце забилось быстрее. Мастер! Маленький! И наверняка очень милый! — А какие косички плела она Розарии и Раскрее, ку-фу-фу. К умилению добавилась нотка злорадства и острая потребность в компромате. Хохлатый парень поправил плавки с ананасами. — Хочешь, покажу фотографии?