Петра Рал, Любящая дочь 829 — 851
Он ненавидел то, что они превратили ее в любящую дочь, она была жестоким солдатом, смелой женщиной и надежным человеком — если бы не она, человечество скорее всего потеряло бы свое секретное оружие и шанс на выживание. Он произнес вслух единственную молитву, которую когда-либо знал, ту самую, которую много лет назад выучил у своей матери, стараясь звучать убедительно. Правда заключалась в том, что для него не существовало Бога, особенно после всего, что он повидал за свою жизнь, но он ненавидел саму мысль о том, чтобы просто исчезнуть после смерти, поэтому заставил себя поверить, зная, что она когда-то тоже верила. А еще он знал, что под ним одна земля, потому что они не смогли спасти ее тело, и все же, когда он услышал, что ее отец решил совершить процесс погребения, он почувствовал почти облегчение, потому что теперь у него было место утешения. Было глупо хоронить пустой гроб, но так как Петра была единственной дочерью, то никто не стал возражать. — Черт, я такой дурак. Тебя здесь даже нет, — прошептал он в пустоту и почувствовал, как его пальцы впиваются в холодную землю. Он не знал, как себя вести — даже после целого года ежемесячных посещений. — Я пытаюсь держать себя в руках в обществе этих сопляков, — продолжил он немного громче. Он слишком хорошо помнил, насколько она по-матерински относилась к Эрену, и он был бы в ужасе, представляя ее нынешнему отряду. — Они не так уж плохи, хотя им я этого не скажу. Но я никогда не говорил тебе этого. Он вспомнил первый день после того, как выбрал ее в команду, как она дрожала всякий раз, когда он говорил. Она видела его как человека, полностью сделанного изо льда, и всякий раз, когда он выходил из себя, она плакала. Он знал это, поскольку Эрд несколько раз говорил ему, что она рыдает в конюшне или в своей комнате, но ни разу она не показала ему своё заплаканное лицо, не хотела, чтобы он разочаровывался в ней. — Вот дерьмо, — ему все же проще убивать титанов, чем подбирать слова . — Сейчас штаб выглядит ужасно, не то, чтобы Гюнтер и Оруо когда-то нормально убирались, но ты умела вытирать пыль и подметать. И чай, — он судорожно сглотнул, — я так хочу выпить твой гребанный чай снова, — голос его звучал почти зло, и он замолчал, увидев приближающуюся пожилую пару, поняв, что кричит на пустую землю. Он никогда не умел хорошо обращаться со словами, но она все равно понимала его лучше всех, поэтому он не волновался о том, что она не поймёт, как он скучает по ней. Он планировал остаться там ещё, поэтому продолжил хмуро смотреть на надгробный камень, вдыхая запах цветов и слушая пение птиц над головой. Это было спокойное место, и он знал, что ей бы тут понравилось. Ноги уже онемели к тому времени, когда он услышал шаги и проигнорировав их. — Вы часто сюда приходите, капрал, — у говорившего мужчины теперь были седые волосы и глубокие морщины на лице, он постарел лет на десять. Отец Петры был одет в чёрное и тоже держал белые розы, которые он со вздохом положил рядом с Леви. Капрал не вздрогнул, как и в тот день, когда они впервые встретились. — Я приезжаю сюда каждый день, — он понимающе кивнул и тут же подумал, что сам он не может делать это ежедневно, даже еженедельно. Старик произнёс молитву вслух, и поморщившись, выпрямил спину. — Для меня будет честью угостить Вас чаем. Леви кивнул и встал, следуя за стариком. Он не хотел пить чай с мистером Ралом, но он должен был сделать это как знак уважения к Петре, поэтому он взял лошадь и пошёл к маленькому дому, в котором, как он знал, раньше жила девушка. Он бывал там несколько раз, когда она просила подождать её, но ни разу не вошёл внутрь, никогда не разговаривал ни с одним из её родственников, потому что это было не его место, и, честно говоря, его это не интересовало. Он привязал лошадь к ближайшему дереву и зашёл через деревянную дверь, которая вела в маленькую, но чистую гостиную. Он снял свои ботинки и последовал за мужчиной на кухню. — Тут тесновато, но мне все равно не нужно много места, — начал разговор старик, — садитесь, капрал. Он указал на стул и Леви сел на него, пока старик ставил кипятиться воду, по пути доставая маленький пакетик чая с верхней полки. Он был невысоким человеком, неудивительно, что Петра тоже была маленькой, и когда он внезапно обернулся, солдат понял, что мистер Рал пристально смотрит на него. — Чёрный чай ваш любимый, верно? — Да, сэр, — ему пришлось контролировать свой голос, чтобы тот не дрогнул. Петра покупала чёрный чай каждую неделю. — Я ещё не получал письмо, в котором Петры бы не писала, что она готовила вам чёрный чай, а писала она мне ежедневно, — он грустно улыбнулся и взял две белые чашки с полки. — Я помню, как однажды она приехала домой на зимние выходные и подала чай всей семье, я подумал, что она захотела отравить нас, — сломленный, он тихо усмехнулся, и уголок губ Леви тоже дёрнулся на подобии улыбки, — Без сахара, молока и сливок, верно? — Да, — согласился капрал, принимая предложенную ему чашку чая. Две ложки сахара, сливки и немножко ванили — любимые ингредиенты Петры. Она дразнила его за то, что он пьет горький чай долгими ночами, помогая разобраться со всеми документами в его кабинете. Однажды он даже попытался приготовить ей чай, но он оказался ужасным, поэтому после этого он больше никогда не пробовал сделать это снова. — А где Петра? — протянул Леви, входя в кухню, где Гюнтер готовил обед, нацепив ткань на подобии фартука поверх штанов. — Гюнтер, я надеюсь, ты больше не подашь нам полмешка соли, — в последний раз, когда он готовил, он бросил туда всю соль, и им пришлось выпить ведра воды. — Она в своей спальне, сэр. — Тогда скажи ей, чтобы шла в мой кабинет, чтобы помочь подписать несколько бумаг, — солдат, говоривший до этого, уронил деревянную ложку, которую держал, и вытер руки об штаны. Его глаза были немного обеспокоены, и Леви задумался, что, собственно, происходит. Наверняка они сделали что-то не так. — Невозможно, сэр, — наконец пробормотал Гюнтер и поднял брови в ожидании. — Он имеет в виду, сэр, что Петра сейчас находится под опекой Ханджи, потому что она больна, — пояснил Оруо, на что капрал нахмурился. Как так получилось, что эти клоуны знали, что член его команды простудился, а он — нет. И почему Ханджи была вовлечена в это до него, она, конечно, была врачом, но она должна сообщать ему о таких вещах. — Где она? — еще раз уточнил Леви, а после их ответа развернулся и поспешил к правому крылу первого этажа, где находилась комната Петры. Он вошел без стука, чем заставил Ханджи испуганно подпрыгнуть на стуле. Она подошла к нему и приложила палец к своим губам прежде, чем тот заговорил. Капрал посмотрел на кровать и увидел, что на ней спит Петра, ее кожа покрыта испариной, а на лбу — белое полотенце, вероятно, предназначанное для его охлаждения. Она выглядела ужасно, даже во сне ее лицо было искажено болью, поэтому они вышли на улицу, чтобы не разбудить девушку. — Я только что дала ей лекарство от лихорадки, и ей удалось уснуть. — Почему я не знал об этом? — спросил Леви, на что ученая только тяжело вздохнула, ее вообще очень редко можно увидеть серьезной. — Может быть потому, что ты не позволяешь им быть людьми? — бросила Ханджи, понимая, что слова попали прямо в цель, возможно, он и сам не понимал или просто не хотел принимать это, только вот что-то, капрал так и не понял что, заставило его оттолкнуть её. Черт, он правда не давал им быть людьми. Осознание этого пришло так резко, будто на него вылили ведро ледяной воды, что он неосознанно сам отступил на шаг от Ханджи. Собираясь открыть дверь, ведущую в комнату, его остановили. — Позволь ей отдохнуть, она не закрывала глаза всю ночь из-за судорог и рвоты, — услышав это, Леви нахмурился и повернулся к одному из командиров Разведкорпуса. — Что я могу делать, чтобы ей стало лучше? — Оставь ее, она очень измотана, — он кивнул, а затем развернулся, чтобы уйти, — И перестань быть таким непробиваемым коротышкой! — Иди сожри титанье дерьмо, — бросил он в ответ и спустился на кухню, где остальные уже завтракали. — Дайте мне тарелку вот этого, — он указал на еду, и ребята, которые дежурили сегодня на кухне, тотчас же вскочили, чтобы положить все на поднос. А потом он начал заваривать чай — то, что он не делал годами, положил листья в кипящую воду, не забывая кинуть туда все, что ей нравилось. Поставив чашку на этот же поднос, солдат поднялся наверх и оставил его на тумбочке, сев на стул, где ранее ютилась Ханджи. Петра была бледной и сильно вспотела, но он помнил, что это хороший знак при температуре, поэтому не хмурился от неприятного запаха в комнате. Леви терпеливо ждал, казалось, несколько часов, пока девушка медленно не проснулась и не смутилась. — Спокойно, солдат, — он положил поднос ей на колени. — Ешь. — Что Вы делаете, сэр… — её большие медовые глаза недоуменно посмотрели на него, и он отметил, что у нее были розовые щеки. — Я сказал, ешь, это приказ, — девушка взяла ложку, потом еще одну, пока вся еда не исчезла, и он видел как нехотя она запихивала в себя завтрак, а потом Леви предложил ей чай. Она сделала глоток, и по ее лицу он понял, что это, скорее всего, ужасно. — На вкус, как дерьмо, да? — Хуже, сэр, — она сморщила нос, на что он только фыркнул с — ей же не показалось— улыбкой, скрестив руки на груди. — Ты никогда не пыталась угодить мне. Спи, — она не сопротивлялась, потому что знала, что таким странным способом он заботится о ней. Она перевернулась на другой бок, почувствовав себя очень неловко, и закрыла глаза, а на ее губах играла легкая улыбка. Леви потягивал чай, который согревал его изнутри, и поправлял платок у себя на шее. — Я сохранил каждое ее письмо. Они все в ее комнате, я ничего не смог выбросить, — разведчик кивнул в знак согласия, потому что знал насколько тяжело было избавляться от чьего-то существования. — У вас есть семья, капрал? — Нет, — коротко ответил мужчина и горько улыбнулся. — Почему вы не написали на ее могиле, что она была солдатом? — Потому что она не была солдатом для меня, — в уголках глаз старика появились слезы, и он глубоко вздохнул. — Она была моей маленькой девочкой. Леви смотрел на чашку и не понимал, что за чувство удушья он испытывает. Он оглянулся на мужчину, который вытирал слезы, а затем грустно улыбнулся. — Я всегда был против того, чтобы она шла в армию, но она не принимала во внимание мои чувства и убежала из дома, когда ей было пятнадцать, чтобы тренироваться. Леви улыбнулся, представляя маленькую рыжеволосую девушку с горящими глазами, которая уже знала, что обязана стать солдатом. — Когда я нашел ее, она уже была на высшем уровне и ее было не остановить, — старик вздохнул. — Я потерял ее мать, когда она была еще ребенком, и я надеялся, что она вырастет и выйдет замуж за честного мужчину, с которым она могла бы создать семью. Леви тихо хмыкнул, он никак не могу представить такую Петру, ведь она никогда не смогла бы быть простой женой и воспитывать детей в маленьком городке. — Я думал, что как только она закончит обучение, то передумает, но потом пришли Вы и выбрали ее, честно говоря, я Вас тогда ненавидел, капрал. Я думал, что Вы какой-то дьявол, который пытается украсть у меня мою девочку. — Ваша дочь была одним их самых способных солдат, которых я когда-либо видел. Ее боевые навыки иногда превосходили навыки тех, кто был ее старше, и она никогда не отступала на миссиях. Она была упрямой, и он слишком хорошо знал это на примере себя. Когда ей категорически не нравились его приказы, то она высказывала ему это прямо в лицо, костеря при этом разными словами. Если бы кто-то еще назвал бы его «крысой» или «бессердечным мудаком», то остался бы без головы, не успев моргнуть и глазом, но не Петра. Возможно, именно поэтому все в отряде толкали ее вперед, когда надо было что-то спросить у него, и он, правда, выслушивал, когда дело доходило до нее. — Она была ребенком, ей было всего семнадцать, когда вы взвалили ответственность за мир на ее плечи, — продолжил мистер Рал, а Леви нечего было ответить ему на это. Старик внезапно встал. — Вы хотите увидеть ее комнату? Это был странный вопрос, он не знал, что ответить, но старик уже решил за него, указывая ему путь, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Он обнаружил, что его сердце бьется все сильнее с каждым шагом, и он глубоко вздохнул, прежде чем войти в просторное помещение, которое когда-то было комнатой Петры. Здесь все пахло ею, и он очень удивился, окинув взглядом комнату, потому что она была идентична той, что была в штабе. Тут были кровать со светло-розовым покрывалом, большое зеркало, шкаф, письменный стол и несколько книг, которые привлекли его внимание. — Письма лежат на верхней полке стола, — указал мужчина, а затем ушел, оставив Леви замершим у входа. Он закрыл дверь и на некоторое время прикрыл глаза, стараясь не допустить, чтобы его охватили чувства. Капрал сел за стол и открыл верхнюю полку, обнаружив внутри коробку с сотнями писем — по одному на каждый день последних четырех лет, по крайней мере. Он знал, что Петра писала отцу каждый день, потому что всякий раз, когда он ее искал днем, он всегда заставал ее за этим занятием. Она объясняла это тем, что отец старый и одинокий человек, и он очень сильно ее любил. Он их не читал, потому что не имел на это право, вместо этого взгляд упал на ее портрет в рамке, стоящий на столе. Должно быть, это был старый рисунок, так как ее волосы еще были длинными, а Петра подстриглась сразу, после того как он выбрал ее в свою команду. — Что случилось с твоими волосами, Рал? — она испуганно подпрыгнула на своем месте в строю и судорожно заправила прядку рыжих волос за маленькое ухо. — Я их укоротила, сэр, — он поднял бровь, так как был в курсе того, что волосы очень важны для женщин. — Я ничему не позволю помешать мне стать хорошим солдатом, — он кивнул, явно оставшийся довольным объяснением. Он увидел, что дверь шкафа приоткрыта и с интересом заглянул туда. Внутри он нашел несколько действительно удивительных предметов — множество платьев, юбок и ярких рубашек, вещей, к которым он не привык и не знал, что они у нее есть. Он редко видел ее в чем-то, кроме ее униформы, хотя были моменты, когда он удивлялся ее внешности. Он вспомнил один из них. Он обедал, как всегда откладывая мясо, потому что никак не мог привыкнуть к его вкусу. Он просто не понимал, почему люди думают, что это вкусно, может потому, что у него этого не было, до того, как он поднялся в город. Был свободный день, и Леви решил, что следует провести уборку на верхнем этаже, поэтому он уже думал о процессе и с чего нужно начать мыть, когда вошла Петра. На ней было светло-коричневое платье до колена, оно было простым и плотно сидело на ней. Единственное, что было свободным, так это рукава, а еще она закрепила часть волос черными заколками. Он чуть не подавился едой, когда она улыбнулась ему и отдала честь. — Здравствуйте! — он кивнул и вытер рот салфеткой. В этот момент в столовую зашел Оруо и начал бродить взглядом по всему телу Петры, особенно в области ног. — Ух ты, Пэт, ты так хорошо для меня оделась? — Во сне, обезьяна, —простонала девушка, и он почувствовал, как на его шее запульсировала жилка, когда Оруо схватил ее за запястье, имитируя поцелуй и заставляя смеяться. Он не мог распознать эмоции, которые терзали его, но знал, что ему не нравится то, что он видит, поэтому он бросил вилку на тарелку, потеряв аппетит. Видимо у него это получилось слишком громко, потому как оба виновника остановились и повернулись, чтобы посмотреть на него. Он почувствовал, как его тело вспыхнуло от гнева. Леви медленно встал и, проходя мимо, обернулся к рыжеволосой девушке. — Иди переоденься, Рал, выглядишь нелепо, — в своей манере резко бросил он. Леви никогда не комментировал личные дела членов его команды, поэтому глаза Петры потемнели. Но она не стала кричать, она даже не защищалась, лишь горько улыбнулась и кивнула. Она, наверное, надела это платье для него, но ему было все равно, ему не нравилась мысль, что все видят в ней кусок мяса, особенно Оруо, который уже много лет пускал слюни на нее. Позже, когда они встретились, она, одетая в свою униформу, обратилась к нему со своей обычной счастливой улыбкой. Она была не из тех, кто продолжает злиться на кого-то. И если она когда-нибудь и злилась на него, то он этого никогда не замечал. Вот что было в Петре: она была теплой и уютной, и по мере того, как проходили дни, ты даже не мог понять, как она прокрадывалась в тебя и поселялась в твоих ребрах, опьяняя твою кровь своей добротой. Она была готова провести все свои дни с дерьмовым ублюдком, которым он был, она хотела видеть дальше него, чтобы заставить его сердце расцвести так, как он никогда не думал, что это возможно. И чаще всего ей удавалось извратить его мозг, вызвать его чувства, сделать его человеком. Она никогда не жаловалась, даже когда он просил ее не приходить к нему ночью, когда он отказывался целовать ее, чтобы показать свою привязанность. Он никогда не говорил ей, что любит ее — ни в разгар страстных моментов в спальне, ни утром после занятий любовью, ни тогда, когда она заставляла его чувствовать, как он разрывается от любви. Он чувствовал себя нелюдимым из-за этого, он всегда знал, что не стоит ее любви, но она никогда не признавала этого факта и отказывалась слушать его разговоры о его бессмысленности. И почему — то всякий раз, когда он думал о ней, он никогда не представлял ее как что-то сексуальное, он почти забыл все эти моменты, а их и так было немного, вместо этого перед его глазами возникал образ ее улыбки. Утром, проснувшись раньше всех, они пили чай в тишине. Из-за таких простых моментов, как эти, он стал заботиться о ней. Они сказали ему, что время лечит. Но после того как он целый год не может стереть ее со своей кожи, он был в отчаянии. Он хотел забыть обо всем и сохранить ее навсегда одновременно. Дверь открылась, и он судорожно сглотнул, обернувшись к мистеру Ралу, еще более реальному, чем прежде. Леви огляделся в последний раз, прежде чем выйти и пойти на кухню, чтобы взять свою куртку. Было уже поздно. За ним последовали спокойные и уверенные шаги, и он замер, когда медовые глаза остановились на нем. — Вы крепкий человек, мистер Аккерман, я не ожидал от Вас меньшего, но если оставить в стороне тот образ, который Вы создали, то я знаю о вас то, чего не знает большинство людей. Леви остановился, нахмурившись, не понимая, к чему клонится этот разговор. — Она бы не полюбила бессердечного мужчину, — по его коже побежали мурашки. — Уже поздно, — тихо сказал он и вышел из дома, направляясь к забору. — Капрал Аккерман! Он обернулся и увидел, что мистер Рал прислонился к двери. — Спасибо, что сделали ее счастливой. Леви кивнул, чувствуя себя совершенно беспомощным, пока отвязывал свою лошадь и пока пытался уйти как можно скорее, чувствуя, как ледяной воздух обдувает его тело, словно ледяная волна.Часть 1
2 апреля 2020 г. в 22:54
Глубоко задумавшись, он безучастно смотрел на чашку с отвратительным чаем, пока белокурый паренек драил стол с другой стороны. Он поднял глаза на этого юнца со странным цветом волос, а затем чертыхнулся, раздраженный ужасным вкусом своего дорогого черного чая.
Жан Кирштейн был одним из худших в его действующем отряде, поэтому он не мог просить многого — у него был длинный язык и не было смелости, он обделывался всякий раз, когда находился с ним в помещении и терял всю свою показушную храбрость. А еще он обожал ссориться с этим мальчишкой Эреном, который был еще большей его головной болью. Кирштейн поднял голову, чтобы посмотреть на выражение лица Леви Аккермана, а затем опустил обратно, зная, что не в праве просить поблажек.
Никто не умеет готовить чай в этом штабе.
— Я хочу чаю, — проворчал он, перешагнув порог помещения и чувствуя как снег начинает моментально таять и стекать по его лицу.
Приблизившись к огню, он заметил несколько приготовленных чашек с чаем, после этого Оруо поприветствовал его, пока чистил свои зимние ботинки вместе с остальными.
— Как прошла Ваша поездка в Сину, капрал? — спросил разведчик, даже не поднимая глаз, потому что знал, что реакции не последует.
— Чертовски бесполезно. Тц, свиньи Сины, — пробормотал он, а затем схватил чашку. — Петра заваривала чай?
Он был еще горячим и точно согреет его холодное тело. Одним словом, идеальный.
— Да, она пошла спать.
Конечно, она знала, что он захочет чай, поэтому приготовила его любимый. Он потягивал горячий напиток, который обжигал его язык, и наслаждался вкусом, зная, что нет человека, который мог бы приготовить чай лучше, после него, конечно же.
Он ненавидел, когда подобные воспоминания всплывали перед его глазами, потому что он ничего не мог сделать для того, чтобы они прекратились, и они продолжали напоминать ему о людях, которых здесь больше не было. Они были как призраки, бродящие по его сознанию будь то день или очередная бессонная ночь. Он внезапно встал, заставляя Кирштейна подпрыгнуть от испуга, и взял светло-коричневую куртку, которая была частью его униформы, собираясь надеть ее.
— Я ухожу, — бросил он и добавил, что замок должен сиять к тому времени, как он вернется. Теоретически, это был выходной день, практически, они все были полным дерьмом в уборке, поэтому ему приходилось тренировать их как собак — с ним или даже без него.
Он пошел в конюшню за своей лошадью и поехал по дороге, которая уже стала знакомой. Штаб располагался возле третьей стены, так что до того места, которое он хотел увидеть, было далеко. Поначалу это доставляло некоторые неудобства, но теперь он привык к этому, совершая поездку ежемесячно. Ему нравилось ездить верхом и позволять себе думать о чем-то другом, кроме убийства Титанов и защиты человечества. В дикой природе он был не сильнейшим воином, а просто обычным человеком, и никто не заботился о нем.
Все изменилось, как только он достиг города. Конечно, из-за эмблемы с крыльями на его спине люди смотрели на него с ненавистью, спрашивая, куда уходили их деньги, и почему они должны были отправлять своих детей на верную смерть, а он, как всегда, бесстрастно проходил мимо, глядя прямо перед собой и игнорируя обиженные взгляды матерей, которые потеряли самое ценное. Это была не его вина, тот, кто решил поступать в Легион разведки, знал, каковы риски, а они просто принимали всех, кто хотел быть солдатом.
Вскоре после полудня он добрался до Сины и сдерживал себя, чтобы не начать плеваться от отвращения при виде богачей, которые наслаждались едой и напитками в свое удовольствие, совершенно не беспокоясь о других, которым иногда нечего было есть. Для него, пришедшего из подземного города, где они жили как крысы, было противно видеть, что нечто подобное действительно существует, и это заставляло его задуматься, действительно ли люди достойны спасения.
Он шел по зеленой дорожке, считая деревья, чтобы знать, где сворачивать, а затем, привязав свою лошадь к забору, вошел во двор. Третий ряд слева, пятый камень — вот, что он искал. Его шаги были быстрыми и расчетливыми, и как только он увидел имя, то опустился перед ним на колени, уронив купленные цветы. Цветы, которые, он знал, были ее любимыми.
— Что это еще за хрень? — он застонал, чувствуя приторно сладкий запах из окна.
— Это белые розы, сэр, — усмехнулась Петра, игнорируя его раздраженный взгляд.
Они не подходили никому в замке, кроме нее, все они были кучкой грязных мужчин. Но у него почему-то не хватало духа сказать ей, чтобы она убрала всякую ерунду и выбросила их, чтобы перестала наслаждаться их запахом, чтобы прекратила этот ритуал — покупать каждую неделю новые. Даже если они были дорогими, она использовала свои солдатские сбережения, чтобы покупать их и заботиться о них.
Когда он слышал, как она разговаривала с ними, словно с живыми, как ухаживала за ними, в эти моменты его взгляд оставлял чертовы документы, над которыми он работал, и с интересом наблюдал за ней.
Они были белее надгробия, и он заметил, что там было еще несколько букетов, вероятно, от ее отца, который ежедневно посещал это место. Он не мог поверить в то, что прошел уже целый год, но высеченные на могиле цифры говорили об обратном.