Drowning

      Джину смотрит на собственное запястье левой руки с аккуратной надписью в виде гематомы «Mino», где под кожей уже прорастают еле заметные корни вьющейся розы. Тихий, почти на грани истерики, смех врезается в обшарпанные стены университетского туалета. Он слышал, что такое возможно, но никогда не думал, что сам вляпается в это дерьмо. Кто бы мог подумать, что его парой окажется это бесчувственное двухметровое чмо.       В голове тысяча и одно нихуя, потому что он точно знает, что это конец. Даже если Мино прямо сейчас согласится с тем, что он — его пара, то это ничего не изменит. Уже слишком поздно. Прошло около месяца с того момента, как его отшили и, считай, прилюдно унизили. В висках до сих пор стучит «Связи не существует — это все сказки для детей».        — Для детей, говоришь? — Джину рассматривает собственное отражение в зеркале. Руки с силой сжимают края раковины. Нет боли, обиды тоже нет. Есть только ярость, которая захлестывает его до самого горла, вынуждая кричать на себя же самого. — А что тогда это, ублюдок?!       Звон стекла разлетается по всей комнате. Парень сразу хватает один из кусков своей надежды в руку, игнорируя неприятное жжение от порезов на костяшках. Он решительно подносит острый осколок к запястью и с силой вдавливает его. Бардовая капля, которая медленно стекает вниз и оставляет после себя тонкую дорожку к решению всех проблем, падает на пол. Джину с каждым разом вжимает сильнее. Желание вытащить из себя не только сраный цветок, но и все это хуевое предназначение, одолевает его. В голове ничего, кроме шума и легкой эйфории от головокружения. В какой-то момент ноги становятся ватными, и он просто падает задницей на пол, доползает до стены и плотно прижимается к ней спиной. Окровавленный осколок лежит уже где-то в углу туалета, а сам он пытается просунуть пальцы в открытую рану. Сейчас его тело больше похоже на мешок, набитый ватой. Пальцы совсем не слушаются, мажут мимо запястья, размазывают кровь по всей руке и белой толстовке. Разум постепенно отключается, и он не знает от чего. От того, что потерял достаточное количество крови или все же от его стремления к тому, чтобы вырвать вены из запястья вместе с корнем вьющейся розы. Его глаза застилает пелена, уши закладывает от накатившего давления. Единственное, что проносится в его голове, перед тем как упасть в бессознательное состояние — зачем поймал?

***

      С того момента, как Мино отшил миловидного парнишку с четвертого курса, проходит около месяца, но неприятная горечь от отказа начинает кромсать его совесть уже на следующий день. Обычно он не страдает подобным самокопанием, потому что ему все равно на чужие чувства. В принципе так же, как и на собственные. Но сейчас все работает иначе и начинается с того, что у него чешется запястье на постоянной основе. Сначала он снимает всевозможные браслеты и напульсники, греша на аллергию, но это совсем не помогает.       Он периодически наблюдает за Джину, когда выдается возможность и пока не замечает за ним чего-то, что могло бы указывать на изменения в состоянии парня. Мино знает, что предназначение существует, но встретить его в жизни равно одному проценту из возможных тысячи. Гордость не позволяет ему подойти и заговорить. Он прикрывается тем, что это все нескончаемый бред в его голове, но он действительно начинает что-то чувствовать к парню. Прекрасные, большие глаза цвета темного шоколада, безупречная улыбка с милыми ямочками на обеих щеках, изящные упругие бедра… Он действительно изводит себя терзаниями и понимает, что да — втюхался. В итоге до последнего тянет момент с разговором, пока не обращает внимание на размытую гематому по всему предплечью, которая больно давит на сердце.        — А ты не думал, что это из-за…        — Заткнись, блять, — шипит блондин, снова расцарапывая кожу на запястье в кровь. Он смотрит на разодранные раны, и только сейчас понимает, что грызет его гениальную сущность внутри. Кажется, он действительно совершил самую роковую ошибку в своей жизни, когда гематома стала проявляться все сильнее.        — Блять, чувак. Я тебе на полном серьезе говорю, — Сынюн опирается ладонями на парту и смотрит на старшего с неким укором. — Сам подумай. Твое настроение на протяжении этого месяца менялось с невероятной скоростью, ты вообще поменялся полностью! Куда делся тот бесчувственный альфач Сон Мино? Мм? И никто из нас, да даже, блять, ты сам, не знает — в чем причина этого всего.       Мино продолжает терроризировать собственное запястье. Немного выше, по венам, расползается то, чего он боялся больше всего.       Да нет, он как раз-таки…       Знает…       Причину…       Глаза его расширяются, а в голове начинает пульсировать страх. Именно в этот момент он резко срывается с места и выскакивает из аудитории. Какой же он, блять, идиот. Запястья выжигает болью, в висках пульс скоро совсем вырвет из него весь воздух, а страх неприятно липнет к спине, продолжая наступать на пятки. В момент, когда уже кажется, что в легких воздуха больше нет, а ноги не смогут выдержать еще ни минуты, он почти выбивает дверь мужского туалета. Ступор охватывает все его тело, и он первое время не может сдвинуться с места, наблюдая за тем, как практически по всему кафелю в уборной комнате лежат перепачканные чужой кровью осколки. Неприятный запах металла въедается в мозг и снимает с Мино ступор. Происходящее до того его пугает, что он не сразу замечает парня, который пытается просунуть пальцы под кожу, но только лишь сильнее размазывает льющуюся кровь по рукам и одежде. Мино, все же найдя в себе силы, срывается с места и подхватывает теряющего сознание парня. Под кожей, на предплечье, гематомой вырисовывается легкое, больно бьющее в черепную коробку «Jinwoo». Чужая кровь на своих руках выглядит куда страшнее, а осознание того, что ты обрек на неминуемую смерть собственную пару выжигает на обратной стороне разума только одно — эта смерть на твоих плечах.

***

      Когда Джину открывает глаза, его ослепляет слишком идеальной белизной вокруг настолько, что приходится зажмуриться. На виски тяжело давит мигрень, и он не сразу понимает, где находится. Голова готова лопнуть от боли. Кажется, что этот кошмарный пиликающий звук исходит откуда-то извне. Предплечье неприятно покалывает и оно ужасно ноет. Воспоминания громом наваливаются на парня, и он резко вскакивает на больничной койке, тут же пошатываясь из стороны в сторону. Головокружение моментально возвращается обратно, а к горлу подкатывает неприятный вязкий ком. Ощущение, что он сейчас выблюет все свое существование на эту белоснежную простынь. Оно будет настолько темное и полное желчи, собственной ущербности, ненависти к себе и окружающему его в данной комнате, что, кажется, им можно накормить целый мир и еще парочку параллельных вселенных. Там, где нет этого тягучего груза в виде «предназначения». Джину все же прикрывает глаза и медленно возвращает себя в горизонтальное положение, шумно выдыхая через нос.       Краем уха он слышит знакомый, немного грубоватый голос за дверью. Он прекрасно знает, кто является обладателем этого голоса и единственное, чего ему хочется сейчас — рассыпаться на атомы и стать единым целым со всем существующим в этой комнате. Волнение постепенно начинает впрыскивать в вены отголоски паники и расходиться по всему телу. Снова неприятное жжение в районе запястья и резкая боль пронзает его левую руку на все предплечье. В горле пересыхает, губы трескаются от того, как он раскрывает рот в немом крике, а уши снова закладывает от вспышки. Или все-таки он кричит? Видимо, да, раз уж дверь палаты неожиданно распахивается и к нему подбегает врач, а также самая главная проблема его жизни — Сон Мино. Джину не совсем понимает, что с ним сейчас пытаются делать. Он только чувствует под кожей горящую боль и острые шипы вьющейся розы, которые рвут нежные волокна его мышц, сжимают вены и впиваются в них, как хищник в свою желанную добычу.        — Джину! — слышит он любимый чужой крик из далекого сознания и еле приходит в себя. Зеленые, полные паники и страха глаза въедаются в него, как яд проникают в тело, обездвиживают. Он в панике начинает озираться по сторонам, и дрожащей правой рукой указывает на горло.        — Пить, — до невозможности сухой голос раздирает болью внутри. Мино хватает бутылку с прикроватной тумбы, помогает парню принять более менее сидячее положение, и приставляет горлышко к губам. Джину жадно глотает воду, несколько раз проливает ее и на последнем глотке давится. Виноватый взгляд падает на левую руку, которая цветом больше напоминает переспелую сливу. А внутри, под кожей, вокруг вен, этот злосчастный цветок. Мино осторожно берет руку парня и, еле касаясь губами, начинает ее выцеловывать. Что-то больно колет слева в груди, и Джину надеется, что корни туда еще не успели добраться. Сил на то, чтобы вырвать руку нет, и он лишь тихо вздыхает, наблюдая за Мино. В каждом поцелуе, который ложится на его предплечье, столько искренности, что Джину невольно начинают захлестывать чувства. Как бы сильно он не хотел ненавидеть эту гребанную связь и этого чмыря, он не сможет. Потому что предначертанное тебе судьбой навсегда выжжено в груди чужим именем и прилагающей к нему любовью.        — Мино, пожалуйста… — он сам не замечает, как глаза наполнились влагой, а голос звучит настолько жалобно, что ему становится противно от самого себя. Мино поднимает на него глаза, в которых отражается абсолютно все, что нужно было знать. И тут Джину срывается. Начинает беззвучно глотать собственную ничтожность и то, насколько же он был тупым идиотом. Мино лишь присаживается на край кровати и осторожно тянет на себя рыдающего парня, вплотную прижимая к груди. Гладит по голове, спине, плечам — но все так же продолжает молчать. Здесь и говорить ничего не нужно, потому что все было продуманно этой судьбоносной хуйней заранее.       Даже не начиная бой, сразу потерпеть поражение.

***

      Мино действительно приходит к парню каждый день на протяжении нескольких недель. Роза успевает прорасти до плеча и полностью обездвижить его левую руку, иногда стискивая шипами вены и вызывая внутренние кровотечения. Каждый раз, когда врач просит его о том, чтобы поставить обезболивающее, парень отказывается. Хотя бы так он понимает, что еще живой. Мино совсем не давит на него, относится с осторожностью. Как с чем-то очень хрупким. Чаще всего рассказывает о том, что происходит в университете. Конечно же не обходится без злобных взглядов друзей и неприятных перешептываний за собственной спиной. Джину становится каждый раз неловко, когда парень снова и снова касается губами его руки, вкладывая в каждый поцелуй столько извинений и одновременно обожания, что порой иногда у самого щеки становятся пунцовые.       Кажется, Джину смиряется с тем, что его ждет, и попросту перестает задумываться об этом. Пока рядом есть Мино, пока он может быть рядом и чувствовать его тепло — он действительно живет. Хотя ночами, когда его нет — ему становится гораздо тяжелее совладать с собственными мыслями, и они все равно уходят на пожирание самого себя и осознание никчемности этого жестокого мира.

***

      Только этим поздним вечером Джину обращает внимание на собственное перечеркнутое имя, которое всегда будет гематомой преследовать Мино. Да, оно изначально было задумано так, без счастливого «Навсегда».        — Джину, — тихий шепот на ухо парня, и он уже просто млеет от одного только голоса и дыхания. Мино улыбается так ярко и тепло, что хочется отдать ему весь этот мир, все звезды и… Он резко хватает парня за локоть правой рукой и смотрит прямо в глаза с немой просьбой.        — Останься со мной на ночь, пожалуйста, — щеки пылают от смущения, но он продолжает смотреть прямо в любимые зеленые глаза. Он чувствует чужое горячее дыхание на кончике носа, которое немного сбивается и учащается. Ему только от этого уже немного сносит крышу.       Мино сам смущается от такой просьбы парня, но все же соглашается, тут же прижимаясь к желанному теплу любимых губ и срывает его окончательно. Он скидывает простынь с кровати на пол и устраивается между разведенных ног Джину, сильнее вдавливает его, когда все же проникает в чужой рот языком, жадно вылизывая. Податливое тело с охотой отвечает на каждую ласку, особенно когда он невесомо ведет ладонью по мягкому бедру через ткань больничных штанов.        Мино еще раз заглядывает в полуприкрытые глаза цвета темного шоколада и гладит внутреннюю сторону бедра.        — Ты уверен? — тихо шепчет он, покрывая поцелуями каждый сантиметр любимого тела. Джину только толкается бедрами навстречу желанию, тихо стонет и быстро-быстро кивает. Определенно уверен.       Он отдается без остатка. Заполняет собой все существующее в этой комнате, включая и самого Мино. По комнате разносятся громкие стоны, нежные нашептывания и томные, полные любви, поцелуи. Они наполняют друг друга чувствами, от которых глаза щиплет, а с языка слетает единственное «прости» и «я люблю тебя». Каждый старается взять эти слова в самое сердце, снимая с чужих губ. Они проникают в самое сознание, отпечатываются там как разрывающие на части раны, от которых останется шрам до конца жизни. Взрываются вместе, каждый с любимым именем на последнем вздохе.       Мино накрывает их больничным одеялом, которое выудил из-под чужой поясницы, и продолжает покрывать поцелуями чужое лицо, успокаивает. Чувствует, как больно сжимается сердце. Он с самого начала понял, что это была последняя ночь.       А Джину не в силах сдерживать абсолютно ничего.       Потому что вьющейся роза впивается шипами в сердце, постепенно сдавливает и замедляет пульс.