fueling the fire until we combust.

but my Stockholm syndrome is in your room.

Он целует запястья кудрявого мальчика, чьи глаза сияют ярче солнца, а бледная кожа сверкает от света луны; проводит руками по тонкой талии, сжимая её своими длинными пальцами, точно зная, что наутро там останутся сине–алые синяки, напоминающие о вечности, которая утекает сквозь их пальцы. Гарри завороженно наблюдает, как розовые, словно цветки миндаля, мокрые губы, очерчивают его живот, поднимаясь к груди, ключицам, оставляя за собой слабые укусы, которые проявятся немного позже. Голубые глаза напротив сверкают, выдавая влагу, которую Луи так отчаянно пытается задержать в них. Он ощущает тёплую ладонь на своей щеке, когда касается ядовито-красных губ напротив. Его внутренности сгорают, будто он погружён в тягучее пламя, разрывающее его тело на части. Луи хватается руками за мальчика, целует его шею, запуская пальцы в шёлковые кудри. – Я чувствую, как сгораю, Гарри. — Луи шепчет слова ему в грудь, чувствуя ладони на своей оголенной спине. Прикосновения мальчика охлаждают его, но ненадолго. Всё вспыхивает с новой силой раз за разом. Гарри теряется в боли, когда парень целует его снова. Эта боль внутри его груди, потому что он чувствует Луи всеми фибрами души. Язык требовательно очерчивает его рот, но мальчик лишь поддаётся, сплетая свой язык с его. Он должен спасти Луи. Сильные руки смыкаются на его шее, не давая сделать ни единого вздоха. Парень плачет, продолжая целовать своего солнечного мальчика, медленно опуская ладони на его плечи, спускаясь вниз по талии. Он чувствует, как длинный палец насухо проникает в него, но сдерживает в себе крик, стараясь расслабиться. Луи давит на чувствительную точку внутри мальчика спустя пару минут, когда тот прогибается в спине, теряясь в немом стоне. Второй палец в нём спустя ещё несколько секунд, помогает растянуть его, принося с собой жжение. Гарри проводит ладонью по мокрым щекам парня, когда тот поднимает на него свой взгляд. Луи передёргивает, и слёзы продолжают медленно капать, пока он сплевывает на ладонь, вводя третий палец и снова задевает простату. – Почему я ничего не чувствую, Гарри? — Его голос еле слышен, и если бы мальчик не старался прислушиваться к каждому его вздоху, то даже бы не заметил. Всё было хорошо раньше. Раньше, когда Луи чувствовал себя. Это произошло случайно и никто не знает почему, но все эмоции разом покинули его. Луи влюблён в кудрявого мальчика, который влюблён в него тоже. Но вся проблема в том, что он больше не может быть нежным. Луи умеет злиться. На себя, на Гарри, на родителей и пустоту в своей душе. Иногда Луи срывается, оставляя фиолетовые пятна на теле своего мальчика, который всё ещё здесь. Луи ненавидит его за это. Гарри должен был сбежать, как только понял, что Луи — чёртов садист. Но, наверное, так работает Стокгольмский синдром. Они связанны друг с другом канатами, которые невозможно разорвать. Луи бы не смог этого сделать, а Гарри почему-то не пытается. Кудрявый мальчик старается спасти его. Он действительно верит в то, что если тот будет выплёскивать весь негатив на него, то ему станет легче. Но легче не становится, Луи бы хотел, чтобы Гарри нашёл в себе силы уйти от него. Луи снова сплёвывает на руку, чтобы его член вошёл легче. Он поднимает взгляд на Гарри, и его сердце разбивается, когда он видит зелёные глаза, в которых нет ничего, кроме любви и преданности. Луи ненавидит себя за это. Его обволакивает тугость и жар Гарри, и это то, что облегчает его груз хотя бы немного. Ему так хорошо внутри Гарри. Луи вгоняет свой член на всю длину при первом же толчке, мальчик только зажмуривается, хватаясь за плечи парня. Томлинсон не ждёт, пока младший привыкнет, начиная выдалбливаться в чувствительную точку сразу же. По щекам обоих текут слезы, когда Луи в миллионный раз осознаёт, что ему становится легче, когда кому-то больно. Гарри терпит, потому что он должен. Он знает, что сейчас Луи хорошо, а удовольствие скоро окатит волной и его. Гарри был совсем близко, когда Луи вышел из него, садясь на него грудь и проводя членом по раскрытым губам. Младший просто кивнул, перед тем, как Луи толкнулся в его глотку. Он давился членом и слюной, пока на лице парня показывалось заметное удовлетворение. Мальчик проводил языком по члену, трахающему его рот, стараясь не захлебнуться. Через несколько минут Луи кончил в его горло, заставляя мальчика проглотить всё. Гарри было шестнадцать, когда он познакомился с девятнадцатилетним Луи. Их счастливые отношения длились полтора года, пока Луи не стал меняться. Сначала это была раздражительность, и Гарри думал, что это из-за того, что парень работал и учился слишком много. Но время шло, а Луи становился агрессивнее, злился на Гарри из-за мелочей, и они даже расставались. До того момента, пока Луи не приползал обратно, умоляя его вернуться. Гарри был единственным якорем для Томлинсона, который уходил на дно с каждым днём всё глубже. Но Луи бы хотел, чтобы Гарри смог уйти от него навсегда. Луи медленно спустился с груди Гарри, снова вставляя в него три пальца. Это всё ещё было слишком сухо, слишком больно, слишком для Гарри. – Мне больно, мне больно, любовь, пожалуйста. — В его глазах появляется слёзы, когда он изливается себе на свой живот, а Луи притягивает его к себе, рыдая в его грудь. – Я люблю тебя больше жизни, Гарри. Ты должен уйти, пожалуйста, уйди от меня, Гарри. — Он громко всхлипывает, но лишь прижимается к мальчику сильнее, стараясь разделить с ним одно тело на двоих. Ему бы не было так больно, он бы никогда больше не стал ощущать себя сгорающим снова. Мальчик перебирал его карамельные волосы, ощущая как быстро бьётся его сердце. Он оставлял поцелуи на его шее и плечах, стараясь успокоить. – Тебе нужно поспать, Лу. Пожалуйста. — Луи держался. Ему просто хотелось закричать, потому что все его внутренности сгорали. Грёбанный Гарри, который продолжает заботиться о нём, после каждого раза, когда Луи причиняете нестерпимую боль им обоим. Томлинсон ненавидит всё это так сильно, но старается молчать, крепко обнимая единственный якорь, который всегда вытащит его со дна.