Прости, Лучник, но это не твоё!

      Царь.       Царь он всезнающий. Мудрый. Царь не меняет своего решения. Никогда. Оно у него всегда в рамках дозволенного. Он сам устанавливает эти рамки. Он сам проводит границы между добром и злом. Он сам их сдвигает. И сейчас, смотря на мальчонку лет пяти, с волосами цвета белого снега и прозрачно-голубыми глазами, он старается не видеть в нем своего первенца. Кровь от крови. Нет. Плод похоти и порока. Сын девки, вставшей на его пути, обольстившей его, всемогущего, ради своей выгоды. Предавшей. Он знает, какую судьбу уготовил этому навязанному ему отпрыску. Смерть. Он не хочет сейчас ничего слышать, не хочет говорить. Но выбора нет. — Папа, мне больно! — тонкий голосок с нотками паники разрезает тишину тронного зала. К раскрасневшимся от слез щекам налипли платиновые локоны. Взгляд светлых глаз испуганно мечется от трона к царю, гордой фигурой восседающего на нем. По бокам стоят бравые стражи в стальных одеяниях. Крепкие руки сжимают хрупкие детские плечи. Он чувствует страх, исходящий от юнца. Сердце предательски кольнуло. Поменять решение — значит показать слабость. Слабость перед самим собой. Он не готов. Пусть цена и высока. — Уведите его, — стальной голос отдает приказ. Стартует обратный отсчет. Он не имеет право показать смятение. Мандраж, внезапно пробравший тело. А в груди щемит, пальцы рук немеют. — Мой господин, позвольте мне, — уверенный голос по правое плечо отвлекает от гнетущих мыслей. Он не находит слов. Просто кивает. Соглашается. — Папа… — понуро оборачивается мальчишка. В глазах читается мольба отпустить. Отпустить поиграть в саду, погонять птиц, послушать колыбельную служанки. Связанные за спиной руки не дают шанса. Верный страж, наклонив голову, уводит его, позволяя царю взглянуть последний раз в бездонные прозрачно-голубые глаза. Ощутить тоску, смешанную с детской наивной любовью и непониманием.       Больно. Он знал, что будет больно. Он готовился. Поступить иначе царь не мог. Запятнана честь. Акт мести этой самозванке оторвал от него, живого, кусок мяса. Ярость слепа. Отмщение священно. Только боль никуда не девается.       Прошел час как самый верный страж увел его несостоявшегося наследника. Он так и не посмел встать с трона. Он ждал. В томлении растирал виски, сжимал кулаки. На лице маска спокойствия, а по венам вместо крови струится крик. Безмолвный вопль отчаяния. Потухшие глаза выдают, что в районе сердца пепелище, все сгорело дотла. Остается только надеяться. И ждать.       Огромная птица, черная как смоль, принесла вести. Ворон поведал все, что видел. Все, что слышал. Страж не смог. Выдох облегчения обжег сухие губы.