Falsche Wissenschaft

— Доктор, мне кажется, кто-то включает и включает солнце в моей душе. — Я обеспокоенно открывал закрытые глаза. Усталость так и сидела на моих плечах; невидимый груз склонял мою голову все ниже и ниже, наполняя ее странными пустыми мыслями и идеями, которым было не суждено сбыться. Кажется, я мечтал о чем-то красивом, далеком, интересном, будоражущим кровь прекрасном месте. Я видел красивый сон. Я сидел на подмороженной покатой крыше низенького двухэтажного дома, сложив ноги по-турецки и смотрел на салют, что показывался из-за высоких крыш двадцати и шестнадцатиэтажных домов. Прекрасное зрелище. Оно настолько запало мне в душу, что я думал, будто только что пришел с той самой крыши. Чувство опустошенности стало еще сильнее. Тоска сковала сердце. — Ничего страшного, — подал голос доктор, — такое бывает, когда умираешь. — Что? — Я говорю, такое бывает, когда устаешь, — добродушно повторяет доктор. Я не обратили внимания на его первые слова, а переспросил только от того, что был поглощен своими мыслями. Но кто же знал?.. Я сижу в кресле, тут тепло и удобно. Запрокинув голову на спинку кресла, немигающе смотрю в белый потолок, такой ровный и безукоризненный, но мне кажется, что он под наклоном. Мы молчим. Я смотрю, он — пишет. Но я уверен, что его нет. Однако, он сидит здесь, на табурете, сгорбившись, и пишет на коленях что-то. Я не смотрю на него. Я не вижу его. Я просто знаю, что он здесь. Я его чувствую. — Доктор, мне страшно. — Выдавливаю из себя слова, словно оставшуюся в тюбике краску. Через силу, чувствуя напряжение в каждой клетке тела. Они звучат тихо, не громче шелеста листьев. Озноб пошел вдоль позвоночника и засел в кончиках пальцев, неприятно их холодя. — Почему? — Мне кажется, свет погас. — Вы так думаете? — Спокойный и ровный голос доктора не внушал доверия. Можно подумать, что это именно он и подкинул мне этот страх. Что-то здесь не так. Я не знаю. — Да. — Ответил я после долгого молчания. Докторское письмо возобновилось. Потолок, в которой я глядел, начал меняться — так бывает, когда очень долго на что-то смотришь: можно увидеть суть вещей, их настоящее лицо, прочитать их настроения или тайные желания. Вот и потолок сейчас менял свой ослепительно белый цвет на серый, с краев покрытый мелкими черными точками. — Небо и грязь одного цвета, — заметил я, продолжая пялиться в никуда. В груди дыханье сперло, стало тяжелее дышать. Руки с подлокотников легли на живот и сцепили пальцы замком. Так спокойнее.  — Так думаете? — Голос звучит четче, скрежетание стержня о бумагу прекратилось, вновь послышался бумажный шелест. — Мне тоскливо. — Мне весело. Потолок совсем почернел, а обстановка комнаты исчезла в теплом мраке. — Здесь так темно, доктор. — Волнение скользило в моем голосе словно на коньках по замерзшему пруду. — Вы боитесь? — Голос понизился и снова взлетел вверх. — Нет, мне даже нравится, только дышать тяжело и больно. — Это скоро пройдет. Пожалуйста, не отвлекайтесь. Что вы видите? Лежащие на коленях врача листки опять зашуршали, затем все затихло. Было темно и я уже не знал закрыты ли мои глаза или я все еще куда-то смотрю. Невидящему взору были показаны многочисленные крошечные цветные точки, они вспыхивали и гасли. Помню, среди них было много сиреневых. — Доктор, мне кажется, я задыхаюсь, — боль в груди нарастала, а из глаз хлынули слезы. Я лишь тихо выдохнул. Дыхание тяжелое, глубокое и ровное все никак не прекращалось. — А вы уверены, что я доктор? — Голос доносился откуда-то издалека, в ушах шумело и слова отдавались в голове мыслями. Спокойную дремоту пронзил ужас стальной стрелой. Я дернулся открыть глаза — но они были намертво закрыты. Порывом я хотел было двинуть рукой или шевельнуть сложенными на груди пальцами — но руки будто окаменели. Кто-то очень громко стучал у меня над самой головой, или это было мое собственное сердцебиение? Звуки отдалялись, затем стихли совсем и их заменили другие. Более тихие и не менее ужасающие. Я хотел закричать, но из пересушенного горла не вылетел и шепота. Звуки сбрасываемой земли на крышку моего гроба я не забуду никогда.