Кто это был?..

От мороза трещали ветки деревьев. По деревенской улице медленно шёл молодой солдат, не решающийся взять под локоть свою спутницу и глядящий на неё влюблёнными глазами, и хорошенькая, белокожая санитарочка. Они прятали глаза, разговор упорно не клеился, и Игорь Суслин нёс совершеннейшую чушь: — А помнишь, на комсомольском собрании все удивились: почему у тебя иностранное имя — Ким? А ты сказала, что папа тебя назвал в честь коммунистического инерционала… Тьфу ты! Мягкое, чуть смущённое и подспудно, неизбывно печальное выражение лица Ким сменилось на раздосадованное. — Володя, ну сколько можно, пятый дубль! — воскликнула она, всплёскивая красивыми белыми руками. Под умело нанесённым гримом они были цвета обмороженной свёклы. — Да тихо ты! — фыркнул молодой актёр Володя Конкин, отчаянными испуганными глазами глядя на Грозу Всея Съёмочной Группы, который приближался к нему, на ходу накидывая на плечи куртку. Съёжившись, Конкин пробормотал: — Меня и так распекать сейчас будут, вон, идёт уже… Быков и правда, будучи не в духе, язвительностью мог довести до пожара четвёртой степени сложности на ушах и щеках, но сейчас он, видимо, был слишком вымотан морозами и… И инфарктом. Он случился где-то неделю назад, когда они снимали сцену с «цыганочкой с выходом», исполняемой именинником. И ведь досняли сцену-то! Но на здоровье режиссёра, равно как и на его настроении, это сказалось не лучшим образом. Отходил он тяжело, почти не вставал, но на робкое предложение жены прервать съёмки ответил жёстким отказом, и на следующий день группа вернулась к работе. Мрачный, точно туча Леонид Фёдорович скрестил руки на груди и смерил Владимира долгим взглядом. Конкин прикусил губу, глядя на Быкова исподлобья взглядом провинившегося первоклассника, хоть и был выше его на голову, как минимум… И тут в глазах у режиссёра промелькнула весёлая лукавость, мгновенно меняющая его вид с грозного на весёлый и комический. — Ну, что, гражданин Конкин, — сказал он, — последнее слово? Владимир и его партнёрша, Шанина, с облегчением рассмеялись — и в тот же момент ожила, загомонила вся съёмочная группа. — Что же ты так, Володя? — весело окликнул приятеля Серёжа Иванов, тощий и чумазый, выныривая из тёплого, душного чрева избы. — Может, тебе это — орешков в рот? — Он тебе не белочка! — отмахнулся от партнёра уже по второй картине Быков. Устало и мягко глядя на Володю, он медленно и чётко выговорил: — Ин-тер-на-ци-о-нал, Вова. Интернационал. И не расстраивайся, — режиссёр ободряюще хлопнул Конкина по спине, видя, что тот под его взглядом совсем стушевался и готов был провалиться сквозь землю, и продолжил — на украинском: — я в своё время тоже не мог это слово выговорить, и ещё два десятка других. Выговаривать научился, а от акцента не избавился. А у тебя в двадцать пять акцента нет — уже можно гордиться! Иванов, наблюдая за этим коротким разговором, понимающе хмыкнул и ободряюще помахал рукой Володе. Он помнил, как точно так же не получалась у него одна из сцен в «Стариках», где он играл Кузнечика, и как ободрил его режиссёр. Впрочем, как Леонид Фёдорович его распекал Иванов тоже прек-рас-но помнил. — Ну, что, готовы? — Быков деловито окинул актёров взглядом; затем выражение его лица смягчилось, и он мягко коснулся запястья Шаниной: — Лена, Вы не сильно замёрзли? Можете продолжать игру? — Да-да, конечно, — устало улыбнулась девушка. Понятно, что замёрзла она слишком, но… Здесь мёрзли все, и среди всех работников этой группы устоялось своеобразное правило: о том, что холодно, или болеешь — не говорить, пока не свалишься замертво. Так же поступала и Лена, и её коллеги это понимали. Кивнув, режиссёр подмигнул Конкину и махнул рукой оператору, мол, давай!.. Однако не «дал». Оператор вышел из-за камеры злой, как сатана, и сердито сплюнул на снег. Слюна тут же заледенела, оставив некрасивую слюдяную дощечку. — Опять? — хором спросили всё присутствующие здесь актёры одинаковым безнадёжным голосом. Оператор устало развёл руками, ну, что я могу поделать-то?.. Морозы бесчеловечные, оборудование не выдерживает, люди держатся на одной гордости, упрямстве и желании хорошо сделать своё дело. Да что там — отлично, гениально, и а морозы… Да пошли они к чёрту, эти морозы! — Запасная камера? — спросил Быков с проснувшейся надеждой во взгляде. В ответ — отрицательное движение головой. — Она не подходит для этой сцены, тут нужна более чувствительная, а эта — для панорам. — Понял… Актёры несколько секунд мрачно сверлили взглядами земную твердь под ногами. Да что же ты будешь делать, а?! Оборудование — ломается, актёры оговариваются, кто из-за нерусского происхождения, кто из-за того, кто губы от холода сводит… Иногда казалось, что съёмки этого проклятого фильма никогда не закончатся. Тем более, этот инфаркт… Не к добру это, как считали многие. Не к добру. — Эй, вы, там, — послышался из избы натянуто-весёлый голос Иванова, — ну, что застыли? Идите сюда, это ж такая замечательная возможность отогреться! А для Вовы у меня даже орешки есть. Весёлый молодой голос в ту же секунду разбил напряжённость молчания, что повисло над промороженной деревней. Актёры дружно рассмеялись и поспешили в избу.

***

Деревенские жители приняли съёмочную группу охотно, закрывая глаза на суету и непрекращающийся ни днём, ни ночью шум. Вот и сейчас половина группы собралась в просторной, светлой избе местного мельника, расселись кто где: на полу, на стульях-лавках, один молоденький и весёлый помощник то ли сценариста, то ли оператора уселся прямо на стол, скрестив по-турецки ноги. Куртки многие расстегнули, но снимать не решились — холод!.. Иванов, как и обещал, со смехом преподнёс Конкину стеклянную чашку с орехами; Шанина устроилась поближе к печке, подставляя ласковому пламени озябшие, покрасневшие и огрубевшие чистые, лишенные грима руки, и блаженно прикрыла глаза. Продрогший до костей даже за столь короткое пребывание на холоде Лёня нахохлился недалеко от неё, задумчиво покусывая карандаш и что-то изредка записывая в большой блокнот. Иванов тихонько подошёл ближе к нему и легко коснулся ладонью плеча. Быков вздрогнул и поднял голову — и Серёжа вдруг сам задрожал под этим взглядом. Всего три года прошло с момента, когда они расстались на презентации в честь выхода «Стариков». И Сергей запомнил «своего командира» совершенно другим, нежели он был сейчас. Он запомнил его весёлым человеком с живыми глазами, который не мог держать в себе идеи, бьющие буквально ключом. Запомнил его удивительное чувство юмора, передающееся и его герою, лёгкую походку, доброту глаз, некоторую удивительную для лидера-режиссёра застенчивость и неистребимый украинский говорок. Если от всего этого что-то и осталось, так это акцент. Теперь на Иванова смотрели глаза невероятно уставшего, больного человека. Смотрели тяжело, пристально и тоскливо. «Может, это из-за сердца? — с надеждой подумал Серёжа, теряясь перед этим взглядом. И тут же ответил себе, стараясь быть честным: — Нет». — Что Вы пишете? — немного робко спросил актёр, садясь рядом с Леонидом Фёдоровичем прямо на пол. — Сценарий, — вздохнул тот, проводя кончиками пальцев по странице блокнота. — Может, читал книгу «Не стреляйте в белых лебедей!»? Сергей покачал головой. Ответом — понимающий кивок. — Мало кто читал. А я вот — мечтаю экранизировать… — мужчина вдруг улыбнулся — и легко откинулся на стену за спиной, заводя за голову руки. Сергею от этого лёгкого движения, от еле заметной мечтательной улыбки на губах стало легче — как камень с плеч свалился. Перед ним снова был тот самый Леонид Фёдорович, который подбадривал молодых, неоперившихся в плане актёрской игры «желторотиков» и терпеливо, раз за разом указывал на недочёты. Подбадривал, особо даже не ругал, но заставлял повторять дубль снова и снова, снова и снова. Хоть «лётчики второй поющей» и были неопытны, как и сами их герои, а режиссёр всё же хотел сделать идеально, и плевать на то, что та же Симонова — и вовсе ещё университета не закончила!.. Лёне-то — это не помешало в своё время, верно? Сергей рассмеялся от облегчения и так же откинулся на стену. — Мечтаете… — протянул он просто так, чтобы что-нибудь сказать. — Да. Мечтать, Серёжа, никогда не поздно, даже когда тебе вот-вот стукнет полтинник. И реализовывать свои мечты тоже никогда не поздно. — Вы, правда, в это верите? — немного недоверчиво улыбнулся Сергей. Ему, двадцатипятилетнему, сорок восемь Быковских лет казались возрастом мамонтов. Какая тут реализация мечты?! Тут пора на пенсию, разгадывать кроссворды и кормить голубей, сидя на лавочках в ужасном потёртом костюме, фуражке и огромных очках! Однако данный конкретно взятый сорокавосьмилетний мужчина был явно не настроен на подобное времяпровождение. Он ответил: — Твёрдо. В сорок с гаком, Сергей Петрович, жизнь только начинается… Два мечтательных взгляда двух пар тёмных глаз устремились в потолок. И пусть у одного в волосах была седина, а в глазах — тоска много пережившего человека, а у другого лёгкость и беззаботность юности — мечтали и верили они абсолютно одинаково.

***

Через месяц, уже в начале марта, фильм был почти доснят. Оставались две-три последние сцены. Группа расслабилась, атмосфера на съёмках перестала быть такой напряжённой, но вот прежней шутливости и поразительной, летящей лёгкости Сергей в Леониде Фёдоровиче не замечал, как ни старался. Он был мягок, спокоен, терпелив, иногда язвителен, по-прежнему мечтал, глядя в небо или в потолок, писал свой сценарий… Но небо куда-то пропало из его глаз, и Иванов не мог понять — куда. И ещё он не знал, почему думает об этом. Он не был режиссёру близким другом. Восхищался им — да. Был благодарен за терпение, с каким тот воспитывал Серёжу на съёмках «Стариков», успокаивал, когда тот думал, что ничего у него на этом поприще не получится — да. Но другом?.. Другом он не был — и всё равно как дитя радовался, ловя отблески прежней «небесности» в его поведении, во взгляде, в голосе… Например, во время съёмки сцены в окопе. Иванов наблюдал со стороны, голоса из окопа доносились приглушённо, отдалённо, но достаточно чётко. И Конкин в кои-то веки не оговаривался. Дубль был на удивление удачным, пока… — Дождь! — с такой интонацией, будто выкрикивал самое страшное ругательство, воскликнул оператор. Вся группа напряглась; Иванов побелел, как бумага. Опять запороли?! Снова переснимать? Да сколько ж можно, в самом-то деле!.. Однако… — Ты видишь, дождь? — радостно, с типично Быковской мягкой улыбкой проговорил «Сват», подняв взгляд к небу. — Весна, лейтенант!.. Оператор, душа смех обеими руками, чуть не сполз наземь от облегчения. Дубль был спасён. А Сергей позже, отпаивая режиссёра, порядочно промочившего ноги, горячим чаем, спросил: — Это ведь был не Святкин, верно, Леонид Фёдорович?.. Тот только вскинул на мгновение на Иванова хитрые, лукавые глаза — и уставился в чашку, будто там было что-то ужасно интересное, и немного смущённо повёл плечами. Иванов счастливо улыбнулся.

***

А после съёмок последней сцены, когда камера несколько долгих минут показывала лицо Лёни-Свата, чёрные, чёрные как сама безнадёжность, как сама война, отчаянные глаза, Серёже тоже ужасно хотелось сказать то же самое. Это ведь был не Святкин, верно, Леонид Фёдорович?.. Но он не решился.