***
Тем временем совсем стемнело. В пустыне и в горах темнеет быстро. Лоуренс, вконец измучивший себя навязчивыми мыслями о недавнем закончившемся ничем разговоре с Фейсалом, лежал на узком ковре. «Так! Довольно играть в игры! — воскликнул он про себя. — Я немедленно иду к нему и говорю, что если он хочет сесть на трон будущего Единого Арабского Королевства, то действовать он и его люди будут так, как скажу им я!» С этой мыслью он резко вскочил на ноги, отдернул закрывавший вход в палатку полог и почти бегом направился к большому шатру Фейсала. Сапоги его, пока он шел, глубоко утопали в песке. Вход в шатер ему преградили двое вооруженных английскими винтовками мавританских стражей. Оба они были высоки и широки в плечах, так что вынужденный смотреть на них снизу-вверх Лоуренс выглядел тщедушным и слабым рядом с их физической мощью. — Пропустите! Я должен немедленно говорить с принцем! — громко сказал он, упрямо уставившись в землю. Суровые мавры не намерены были уступать этому внезапному желанию и стояли на пути, словно две высоких скалы. А потому разозленный этим обстоятельством Лоуренс готов был собственной головой пробить их сопротивление. Он толкнулся, склонив голову, между плотно прижатых друг к другу плеч мавров. Никакого эффекта это не возымело, однако Лоуренс не намерен был отступаться от задуманного, отгоняя мысли о том, насколько наглыми, бесцеремонными или даже нелепыми могли показаться со стороны его действия. Напрягаясь изо всех сил и стиснув зубы, Лоуренс надавил на казавшееся ему наименее укрепленным место в мавританской обороне. Кровь прилила к лицу, в висках зашумело. Именно в тот момент перед его начавшим туманиться взором, устремленным в землю, появились необычно ровно стоявшие на песке носки черных сапог… В тот же миг стражи раздвинулись, словно испарившись, и толкавший их Лоуренс с силой ударился головой в чью-то грудь, а затем вплотную прижался к новой человеческой преграде, казавшейся не менее незыблемой, чем исчезнувшие мавры. — Что происходит, лейтенант? — раздался над самым ухом Лоуренса знакомый тягучий хрипловатый голос. Он поднял голову и сглотнул внезапно выросший в горле ком — принц Фейсал возвышался над ним всей громадой своего роста и невозмутимо глядел на него из-под полуопущенных век, в то время как сам Лоуренс тесно прижимался к нему, все еще стараясь втолкнуть внутрь шатра. Уже в следующее мгновение Лоуренс отшатнулся от принца, как от чумного, и уставился на него, словно впервые видел, не находясь с ответом. — Вы хотели говорить со мной? — спросил принц. Голос его звучал тихо и вкрадчиво, как если бы старался успокоить разгоряченного и ошарашенного английского советника. — Да, ваше высочество, — ответил, наконец, Лоуренс. — Я хотел бы говорить с вами наедине… Фейсал еще раз смерил его изучающим взглядом и молчаливо, жестом руки, пригласил войти внутрь шатра. Внутри царили духота и полумрак. Пахло какими-то сладковатыми курительными палочками. На этот раз Лоуренс мысленно порадовался плохому освещению — темнота поможет скрыть от принца заливавшую лицо густую краску. — Желаете кофе? — послышалось из полутьмы за спиной Лоуренса. — Да, благодарю, — произнес он в ответ севшим голосом. Рядом с одиноко горевшей посреди ковра в центре настольной лампой сидел, смиренно склонившись и явно не смея смотреть на вошедшего, неизвестный юноша. Принц что-то быстро негромко сказал ему, и тот проворно исчез в густой тени, где тут же загорелся небольшой примус. Фейсал неспешно сел на ковер, где только что сидел парень, и снова жестом пригласил Лоуренса сесть напротив себя. Сейчас, в этом желто-оранжевом свете, он казался иным, нежели днем. Усаживаясь на предложенное место, Лоуренс решил не упускать возможности разглядеть принца вблизи. Тот, казалось, ожидал, что незваный гость станет рассматривать его, и замер под изучающим взглядом. Слышно было, как потрескивает примус и начинает закипать приготовляемый юношей кофе. Лоуренсу казалось, что он слышит свое собственное дыхание. Щеки его все еще пылали, а впечатлительный разум не успел до конца оправиться от потрясения. Когда, наконец, кофе был готов и разлит по двум стоящим перед каждым из них чашкам, юноша был отправлен Фейсалом восвояси, и они остались совершенно одни. — Теперь мы наедине, — чуть растягивая слова, произнес Фейсал. — Говорите. Лоуренс вздохнул. Дышать в шатре было совсем нечем. Он вдруг понял, что растерял весь свой первоначальный запал и даже почти забыл все то, что хотел сказать принцу. И все-таки нужно было что-то говорить. — Я желал видеть ваше высочество, чтобы сказать, насколько поражен дисциплиной и боевым настроем, царящими в подконтрольных вам подразделениях, — начал свою речь Лоуренс. — Однако во время короткой встречи сегодня днем мы так и не коснулись конкретных действий по подрыву Хиджазской железной дороги, которые могли бы… — Вы — опасный человек, лейтенант Лоуренс, — прервал его негромкий, но властный голос Фейсала. — Врываетесь ко мне на ночь глядя, чтобы поговорить о подрывной деятельности, смотрите на меня, как на диковинное и дикое существо, нужное вам для успешного выполнения ваших задач и удовлетворения амбиций. Неужели вы думали, что мы здесь так наивны, чтобы слепо следовать директивам из Лондона, забывая о собственных интересах? Сейчас Фейсал смотрел прямо на принца и видел в его глазах огонь негодования, смешанного с любопытством. Этот прямой взгляд Лоуренс расценил как вызов. — Я здесь, чтобы заботиться об интересах Аравии, — отвечал он. — И об интересах вашего высочества… — О моих? — тут же переспросил принц. Тень иронии проскользнула в его тоне. Лоуренсу даже показалось, что он слегка ухмыльнулся, наклоняясь, чтобы отпить кофе из своей чашки. — Да, о ваших, — убежденно кивнул он. — Тогда мы договоримся, — неожиданно произнес Фейсал. — Я выделю вам людей, способных справиться с подрывами путей, и буду прислушиваться к вашим рекомендациям как военного советника, но при одном условии… Он выдержал паузу, наверняка надеясь, что Лоуренс спросит первым. Но тот молчал, зачарованно глядя в темно-карие глаза, обрамленные длинными черными ресницами. — Иначе говоря, лейтенант, — продолжал Фейсал в своей несколько монотонной манере, — мои люди будут выполнять ваши приказы, если вы сам будете выполнять мои. На этих словах уголки его рта приподнялись, а у глаз, на нижних веках, образовались морщинки — принц улыбался. Он явно был доволен как сказанным, так и реакцией на свои слова собеседника. Лоуренс слегка тряхнул головой, словно стараясь стряхнуть наваждение, и часто заморгал, выдавая удивление услышанным. Ему казалось, что смысл слов принца ускользает от него, а этого нельзя было допускать. — Ваши приказы… — повторил Лоуренс, показывая, что не понимает, о чем речь. — Да, мои приказы, лейтенант, — слегка кивая головой, покрытой коричневым головным платком, закрепленным блестящим ало-золотым шнуром, повторил Фейсал. — Вы согласны? Быстрота, с которой их разговор принял такой неожиданный и странный оборот, пугала. Лоуренс напрягся и задержал дыхание. Принц ждал его ответа. А он не мог до конца уяснить, чего же хочет от него Фейсал. Какие-такие приказы он должен будет выполнять в обмен на подчинение ему воинов принца? Предательский ком, снова образовавшийся в горле, мешал. Поэтому Лоуренс сначала едва заметно кивнул, сверля настороженным взглядом смотрящего на него Фейсала, а затем произнес на пределе слышимости: — Согласен… Фейсал снова улыбнулся. На сей раз лишь одними губами. — Раздевайтесь, — раздалось в окутавшей их ночной тишине. Сердце Лоуренса тревожно заколотилось. Тошнота мгновенно подступила к горлу, заменяя собой кое-как проглоченный ком. — Я желаю, чтобы вы примерили вот это… — продолжал принц. С этими словами он поднялся с места и удалился в затемненный участок комнаты, почти тут же снова возвратившись с объемным белым свертком в руках. — Наденьте, — сказал Фейсал, протягивая Лоуренсу сверток. — Уверен, они будут вам к лицу… Машинально протянув руки, чтобы взять сверток, Лоуренс почувствовал, как его щеки снова охватывает жар стыда и унижения. Разум его отказывался понимать что-либо. «Что происходит?!» — в тревоге спрашивал он себя. Еще полчаса назад он намеревался надавить на Фейсала и вынудить его быть сговорчивее, принимая условия союзничества с Британией, а сейчас он сидит, словно загипнотизированный, перед этим арабом, расстегивая пуговицы мундира и всерьез собираясь надеть предложенные тряпки, как продажная женщина. Раздавленный стыдом и плохо соображая, что делает, Лоуренс дрожащими руками стянул пояс, мундир, рубашку, штаны и сапоги, оставшись в нательном белье. Руки не слушались, дыхание сбилось, нервное напряжение достигло предела. — Я помогу вам, — сказал Фейсал, видя, что Лоуренс испытывает затруднения с надеванием предложенных одежд. С поразившей Лоуренса быстротой принц поднялся с места и совсем неожиданно оказался очень близко, прямо перед ним. Лоуренс с шумом выдохнул. Пристальный взгляд Фейсала, казалось, был устремлен вовсе не на него, но куда-то сквозь него. Принц развернул удерживаемый Лоуренсом сверток, в котором оказались такие же белоснежные, как и у него самого, расшитые белой вышивкой одежды, белая куфия, золоченый пояс и такой же золотящийся в свете лампы игаль с красными подушечками, какой красовался на голове Фейсала. Аккуратно сложив вещи рядом с Лоуренсом, принц посмотрел на него особенно пристально, словно отрывая от пола одним взглядом. Уже в следующе мгновение Лоуренс стоял перед ним, вытянувшись во весь невысокий рост. Он успел немного успокоиться. Первоначальная догадка не подтвердилась. Принц Фейсал был куда как изощреннее в своих желаниях, чем представлял себе Лоуренс. Его положение сейчас было двусмысленным и могло быть превратно истолковано, а потому он решил довериться Фейсалу, прикрывая глаза и стараясь расслабить напряженные мышцы тела. И тот, как показалось Лоуренсу, понял его, едва слышно шелестя складками разворачиваемой ткани. От этого шелеста шелковой материи остававшийся с полузакрытыми глазами Лоуренс внутренне съежился, но уже через минуту снова расслабился, почувствовав прикосновение рук принца. Они оказались теплыми, его руки. Прикосновения, если, надевая на него длинную до пят рубаху, ладони Фейсала невзначай касались обнаженной кожи плеч или бедер, были нежными, совсем не навязчивыми и словно бы ласкающими. Неожиданно для себя Лоуренс почувствовал, что эти случайные прикосновения ему приятны. Принц сам обходил вокруг него, расправляя полы и подворачивая рукава, сам завязывал и затягивал ему пояс, собственноручно покрывал голову куфией, а затем водрузил поверх нее игаль. Закончив с одеждой и головным убором, он снова скрылся на краткое время в затемненной части шатра, и появился с кинжалом в руках. На миг Лоуренс подумал, что сейчас принц выхватит его из ножен, но почти мгновенно понял, что опять ошибся — кинжал был заткнут за золоченый пояс на его собственной талии. — Отлично, — прошептал, наклонившись к его уху, Фейсал. — Вы хотели повелевать арабами? Для этого нужно сделаться одним из них… И он отстранился, с довольным видом оглядывая всю фигуру Лоуренса в белоснежном облачении шерифа. — Вы находите это забавным? — произнес Лоуренс после некоторой паузы, покосившись на свой новый наряд. — Я нахожу это красивым, — мягко улыбнувшись, ответил Фейсал. — Таким вы мне еще больше нравитесь. Лоуренс хотел что-то ответить. Он даже открыл рот, беспокойно уставившись на приблизившегося вплотную принца, но тот неожиданно приложил указательный палец к губам, а затем перенес его на остававшиеся приоткрытыми губы Лоуренса. Фейсал говорил с ним взглядом своих больших выразительных глаз. Сейчас они были широко раскрыты и смотрели прямо, неотрывно, словно в попытке загипнотизировать. Дышать стало совсем невозможно. Лоуренсу хотелось набрать побольше воздуха в легкие. Он чувствовал, что задыхается, но был не в состоянии прервать эту дуэль взглядов, и только шире распахнул глаза, когда вместо пальца Фейсала почувствовал на губах мягкость губ принца и чуть щекочущее прикосновение волосков его бороды к щекам и подбородку. Озноб мгновенно прошил тело. Лоуренс вздрогнул. Пламя в лампе, стоявшей посреди шатра, задрожало — видимо, подходил к концу керосин. Лоуренс спрашивал себя, почему он не сопротивляется сейчас, когда аккуратные ладони принца легли на плечи и несильно, но уверенно давят на них, приглашая опуститься на ковер. Ответа не было. Лампа затрещала и погасла. Вместе с ее светом погасли искры, блестевшие в бездонных глазах Фейсала. Окутавшая их темнота была подобна глотку свежего воздуха. Лоуренс опустился на колени, но затем почти сразу же лег спиной на жесткий ковер, мягко, но неуклонно принуждаемый к этому принцем. Дыхание их обоих Лоуренс слышал очень отчетливо. Также, как и неровный гулкий стук собственного сердца. Он мысленно расслабился и прикрыл глаза, чувствуя, как изящные пальцы Фейсала расстегивают пуговицы у горла его рубахи, ломая свою же недавнюю работу, проделанную с таким тщанием. Тепло от близости тела принца к его собственному успокоило. Неспешность выверенных движений убаюкала и подарила ощущение безопасности и защиты. Время расплылось, а затем полностью растворилось, уступая место завораживающему ощущению безвременья, в котором они оказались вместе. Ни слова, ни звука вокруг, кроме шума их дыхания. Даже непрестанно анализировавшее происходящее сознание Лоуренса, казалось, задремало и уже не могло удерживать под контролем реакции и движения его тела. Он мог чувствовать, ощущать, но уже не понимал всех испытываемых ощущений, настолько они были необычными, яркими и неожиданными.***
На следующее утро Лоуренс прямо во время завтрака занялся составлением подробного рапорта, предназначенного для господ из Арабского бюро и повествующего о встрече с принцем Фейсалом. Главный герой этого донесения все время, пока Лоуренс был занят письмом, сидел напротив него перед раскрытым Кораном в толстом переплете, вертя в руках небольшую чашку из-под чая и позволяя время от времени бросать на себя восхищенные взгляды. «Высокий, грациозный, сильный, с почти царственной наружностью. Ему тридцать один год. Очень проворный, постоянно в движении. Гораздо больше располагает к себе, чем любой из его братьев, знает это и умело использует. Светлокожий, как чистокровный черкес, черноволосый, с живыми темными глазами, посаженными чуть косо, с выразительным носом и маленьким подбородком. Выглядит как европеец и очень похож на статую Ричарда I в Фонтевро. Вспыльчивый, гордый и нетерпеливый, порой неблагоразумный, легко отвлекается от темы разговора. Обладает гораздо большим личным обаянием и живостью, чем его братья, но менее рассудителен. Несомненно, очень умен, возможно, не слишком щепетилен. Боготворим народом, честолюбив, полон мечтами и способен их осуществить… » — выводил Лоуренс. — Что ты там пишешь? — наконец спросил Фейсал, заинтересованно склонив на бок голову и мягко улыбаясь. — Ничего особенного, — отвечал Лоуренс. — Составляю очередной рапорт требовательному и нетерпеливому начальству! — Не забывай, теперь я твой начальник! Ахах! И Фейсал от души рассмеялся, щурясь и слегка запрокидывая голову. Лоуренс уже в который раз за это утро оторвался от письма, поднял взгляд, задержав его на фигуре сидящего перед ним на ковре принца, и мечтательно улыбнулся в ответ на его веселье. Свой рапорт он закончил следующими словами: «Я почувствовал с первого взгляда, что это тот человек, которого я искал в Аравии — вождь, способный привести Арабское Восстание к полной и славной победе, и неоценимый союзник Британской короны».