Неполноценные.

– Мир несправедлив к таким, как мы... Её голос мягкий, тёплый, похож на журчание реки. А запах... Её запах будоражит Снейка и всех его змей до кончиков каждой мелкой чешуйки. Её запах влажный, отдаёт сыростью и свежестью. Практически как в родных дождливых лесах! Юноша смеет предположить, что это снисхождение свыше – ему не хватает слов для описания столь пленительного, ангельского аромата, посланного ему. Она сидит на его бёдрах, поглаживая рукой его чешуйчатое лицо и по-матерински ласково легонько треплет его по непослушной копне серебряных волос. Полы её роскошного длинного платья волнами раскинулись на полу оранжереи, где их никто не мог увидеть. Благоухание растений и её собственный аромат смешивались в дурманящий наркотик, который Снейк никак не мог прогнать... И не хотел. – Особенно люди... – Нет. Слосс удивлённо раскрывает глаза. Снейк перемещает руки с её талии на её оголённые плечи, с которых спали лямки платья, и сильно сжимает кожу дрожащими пальцами. – Не все люди злые. Мои друзья из цирка не такие... Смайл не такой. Сказал Гёте. Женщина кривит уголком губ, после же улыбается. Уж больно хорошую и складную историю поведал Цепной Пёс королевы. Особенно, если учесть, что все предыдущие угрозы Её величества исчезли бесследно. – Я... Я н-не человек... Но они... Ребята, Смайл, Блэк, Финни, Мэй Лин, Бард... Они приняли меня, н-но я всё равно не один из них... Сказал Оскар. «Глупенький, наивный мальчик...» Она прикасается гранатовыми губами к его макушке и глядит на него почти сочувствующе. Её сородичи и повелитель и сами промышляют подобным, порой в более крупном масштабе. Её унесло куда-то в свои мысли, и Слосс возвращается в реальность только тогда, когда Снейк уткнулся носом ей в грудь и стал слишком глубоко и часто дышать. Она понимает, в чём дело, когда проводит ладонью по его сгорбленной дрожащей спине. – Ты скучаешь по ним?.. - её сладкий бархатный голос однако производит эффект соли на израненную душу юноши-змея. – По своим друзьям? В ответ – пальцы сжимаются на хрупких плечах до синяков, судорожно дрожа. Снейк поднимает свою голову и Слосс встречается со змеиными изумрудами, точно драгоценными камнями сияющими от слёз. Но, несмотря на это сияние, вся глубина его глаз наполнена отчаянием и унынием. Острый подбородок юноши морщится и плаксиво дрожит, прямо как у маленького ребёнка. Снейк и напоминает Слосс ребёнка. Маленького, брошенного, одинокого ребёнка. При том, что она – брошенная мать. Мать... Гомункул как никто другой понимает Снейка. И её объятия и утешительные поглаживания идут не только от внезапно нахлынувших материнских чувств. Её объятия полны понимания и боли. Боли от предательства. Боли от смятения. Они любили её. Они воссоздали её. Почему же бросили? Почему возненавидели? Почему обрекли на страдание – жить неполноценным существом, внутри которого конкурируют чувства любви к ним и желания убить?.. А глупенький, наивный Снейк, которого, в отличие от неё, приняли, несмотря на неполноценность – обрекли на страдания противый человеческий мальчишка и демон во фраке. Слосс даже не знает – стоит ли ей завидовать Снейку? Она может лишь посочувствовать ему. Лени иногда кажется, что где-то в глубине души юноши-змея живёт догадка, которую он каждый раз убивает, не желая верить горькой правде. Слосс опять же улыбается, молчаливо его понимая. Могущество Повелителя давно бы уже сделало её человеком, но... Но... Ха... Снейк вздыхает глубоко – ему холодно и в то же время тепло от её прикосновений. Он льнёт к ней, утыкаясь лицом ей в грудь. Когда Слосс целует его – ему хочется, чтобы она поглотила его, как змея мышь. Юноша гибкий и ловкий – его прикосновения и движения действительно змеиные. И он, как змея, дрожит от удовольствия – неимоверного тепла, когда дело доходит до главного. Это единственное моменты, когда они оба горячие. Именно в эти моменты Снейк превращается в хищника. Пелена страсти лишает его зрения, но рецепторы работают на максимум. Он валит Слосс, всеми конечностями обвивая её, как добычу. Тело женщины дрожит и блестит от собственной влаги и влаги, оставленной Снейком. Она покладисто льнёт к нему, глубоко дыша, будто под воздействием змеиного яда. Иногда, когда Снейк кусает её, ей и правда кажется, что тот отравляет её своим ядом. Но нет. Она получает удовольствие, потому что она – жива. И она получает удовольствие не на низменных инстинктах, а как женщина. И ей, как женщине, нравится Снейк. И Снейку, как мужчине, нравится она. В такие моменты они оба чувствуют себя теми, кем никогда не могли стать – людьми... Они неполноценны, но они привлекают друг-друга. Они оба страдают от одиночества, потерянной любви своих близких и лжи своих повелителей. Они помогают друг-другу жить одним своим существованием, ибо у них схожие судьбы. Громкие стоны в оранжерее – словно молитва во время этого ритуала стать единым целым. Этот ритуал никто не смеет прерывать, никто не смеет в него вмешиваться, а если кто-то и попытается – и Снейку, и Слосс будет всё равно. Они здесь одни, а из свидетелей только змеи Снейка, словно под гипнозом наблюдающие за взрослением своего двуногого друга. Снейка и Слосс не волнует, что подумают другие, если кто-то узнает. Снейк догадывается, что каким-то чудесным образом Блэк почует на нём запах женщины, а Слосс догадывается, что Ласт – или, того хуже, Данте – увидит, как женщина, что с ней что-то не то. Они лежат на полу, дыша друг другу в лицо, крепко держась за руки. Они вместе. Они – жизнь и мечта друг друга. – Пока ты рядом со мной, я – человек.*