Маленький охотник

Свист ветра неприятно отдаётся в ушах, но Тэгуну не до этого. Он подумает об этом потом, лихорадочно пытаясь вспомнить и вытащить из глубин памяти карту района, по которому прямо сейчас перебирает ногами с максимально возможной для себя скоростью. Карта всплывать отказывается напрочь, и Тэгун, чертыхаясь, вписывается в очередной поворот. Этот момент ветер выбирает для того, чтобы с силой метнуть ему в лицо горсть пыли с явным присутствием земли. Тэгуну приходится притормозить, чтобы протереть запорошенные глаза, но он безусловно рад такому повороту — впереди пустырь. Именно то, что ему сейчас очень необходимо. Набирая скорость, стремясь куда-то вглубь и стараясь не навернуться по дороге, Тэгун на ходу рявкает что-то неразборчивое. И его кисть обхватывает рукоять меча, появившегося в его руке. Изумрудный клинок отзывается радостным гулом. Хотя Тэгун каждый раз убеждает себя в том, что это происходит только в его голове. Потому что меч из камня не может быть прочным, не может быть гибким, и он, чёрт возьми, не может радостно звенеть и гудеть! Но он точно уверен в том, что клинок живёт сам по себе, и он, Тэгун, просто используется в качестве некоего держателя, в меру неуклюжего и достаточно выносливого, позволяя самому клинку совершать все те пасы, чтобы защитить себя и уничтожить врага. Тэгун разворачивается как по таймеру, принимая удар, который наверняка снёс бы ему голову. Тварь из потустороннего мира. И не одна. В этот раз Тэгуну «посчастливилось» нарваться на относительно молодой выводок: ловкие, увертливые, но сил по отдельности у каждой маловато. Впрочем, на его долю хватит с лихвой. Чон в очередной раз жалеет, что не может отключать органы чувств — слух ему сейчас только мешает. Ему не надо прислушиваться к движениям тварей, потому что он либо видит их, либо чувствует раскинутой вокруг себя защитной полусферой, в крайнем случае — отлично чувствует собственным телом, когда прилетает. А посторонние звуки всё ещё могут отвлечь его. Тэгун чувствует как со спины продавливается защита, но развернуться уже не успевает, он дёргается вперёд, почти напарываясь на когти, и каким-то неловким недоперекатом полуотскоком уходит вбок, заставляя столкнутся двоих вместе, но теряет равновесие и падает на колени. Ему не хватает мгновения, чтобы встать… — Да твою ж мать, — почти отчаянно на выдохе, — Охайн! — рявкает второй раз за сегодня. На свободной руке словно нехотя начинает проявляться щит, да так и остаётся полупрозрачным. Однако это не мешает ему выдержать серию напористых ударов, сбивая Тэгуну дыхание. В конце концов, Чону удаётся подловить одну из нападающих и подняться с земли. Схватка продолжается ещё какое-то время, заставляя Тэгуна вертеться волчком, но всё рано или поздно заканчивается. Распоротые твари рассыпаются на глазах, не оставляя после себя ничего, кроме ран и синяков на его теле и свинцовой усталости. Раз на раз не приходится, но сегодня явно не его день. Изумрудный клинок в руке постепенно теряет яркость, пока не исчезает совсем, оставляя Тэгуна на пустыре, едва освещённого далёкими многоэтажками. Отряхивать одежду, приводя себя в относительный порядок, приходится долго и тщательно — его неплохо покатали. В заднем кармане штанов вибрирует телефон — оповещение о времени, если он всё ещё хочет вернуться домой не на своих двоих. Древняя соневская раскладушка всегда кажется ему старше него самого раза в четыре, хотя безусловно это не так. Но когда он расхреначивает в пылу схватки третий смартфон, то до него наконец доходит, что определённо надо что-то менять. И в его жизни появляется _она_. Ограниченный функционал каменного века по началу кажется ему какой-то особо изощрённой пыткой, пока он принаравливается. Наконец, память, словно издеваясь, выдаёт его собственное месторасположение — до метро прилично, но иного выбора у Тэгуна всё равно не остаётся. Шум городских улиц после пустыря оказывается особенно громким, хотя казалось бы. Но и этот шум вскоре начинает терять свою интенсивность, а затем исчезает совсем, когда Тэгун захлопывает за собой сыто звякнувшую железную дверь квартиры. Неожиданно полная тишина сначала оглушает и пугает, но потом звуки начинают возвращаться, и всё становится на свои места. Он медленно съезжает по двери на пол — это приходит откат. Ноги мелко дрожат и не могут удержать его в вертикальном положении. Тэгун надеется, что когда-нибудь это всё же прекратится, потому что ощущать себя каждый раз после шлангом — совсем не круто. Он встаёт через несколько минут. Изгвазданная одежда небрежным броском отправляется в корзину для белья. Душ. Обработка ран, до которых он может достать. Залитая кипятком из термопота чашка с быстрорастворимой лапшой — в холодильнике пустота и на треть полная бутылка с нерафинированным растительным маслом. Воспоминания, обычно бывшие где-то далеко на заднем фоне, медленно набирают чёткость, раскрашивая старые картинки перед расфокусированным взглядом Тэгуна. ~ * ~ Эта странная ерунда с тварями началась после череды не менее странных снов, которые мучили Тэгуна несколько месяцев назад. В одну из ночей, когда он буквально выключился, едва закрыв глаза, ему впервые приснился этот сон. Во сне кто-то протянул к нему раскрытую книгу и попросил прочесть её. Но как бы он ни пытался — ничего не получалось. Знакомые буквы словно издевались над ним: текли, переплетались и намертво отказывались складываться в слова. И в момент, когда от напряжения у него начало давить в висках и заслезились глаза, он оторвался от страниц, пытаясь наконец разглядеть — чьи руки держат книгу, сон закончился так резко, как будто сдёрнули покрывало. То, первое, утро запомнилось ему мокрыми от слёз висками и болящей головой. Но это оказалось началом. Сон приходил не каждый день. Но раз за разом в его сердце поселялась боль, Тэгун-во-сне был уверен, что прочесть книгу важно. Жизненно необходимо, но зачем — не понимал. И от каждой неудачи боль усиливалась. И однажды всё закончилось. В том последнем сне уже не было книги. Тот кто приносил её раз за разом, пытаясь добиться от Тэгуна хоть проблеска понимания, пришёл без неё. В его руке был меч, тот самый, который потом станет спутником самого Тэгуна. Изумрудный клинок был направлен в него. Его без какого-либо видимого сожаления пронзили насквозь. Тэгун-во-сне даже не успел испугаться, медленно опускаясь на колени, чувствуя какую-то слабость, но не чувствуя никакой боли, он ощущал как жизнь стремительно покидает его. И почти на самой грани между сном и пробуждением, он услышал хриплый шёпот: «И я молю богов, чтобы выжил. И я молю богов, чтобы ты смог…» Пробуждение в тот день принесло много нового в его относительно размеренную жизнь. ~ * ~ Утром тело не преминует напомнить о вчерашних валяниях на земле, пока едва проснувшийся Тэгун на автопилоте передвигается по квартире, совершая каждодневные утренние ритуалы. Включенный в полубессознательном состоянии ноутбук еле слышно пищит уведомлениями о входящих сообщениях. Работа. Горячие бутерброды из микроволновки и крепко заваренный травяной настой вместо чая — и Тэгун уже что-то быстро печатает, отвечая входящим. Где-то задним числом он отмечает, что контур, выставленный скорее в качестве лакмусовой бумажки, чем сигнализации, едва светится оранжевым — неизвестные гости были где-то поблизости. Тэгун до сих пор не мог точно ответить себе — могут ли его вообще искать и ищут ли целенаправленно? После той, последней, ночи в череде снов его мир словно разрезанный на две части, где из разреза повалили те, о которых он слышал разве что в детских страшилках. Разрозненные потоки мыслей прерывает звонок в дверь. Тэгун дёргается от неожиданности — гостей в его планах не было. Звонок ещё некоторое время настойчиво третирует его слух. И замолкает. Взгляд Тэгуна невольно цепляется за контур — красный. И впервые к нему возвращается тот самый первобытный страх, который он запрятал с самой первой схватки с тварью, — он различает шаги. Сердце даёт разгон. Тэгун разворачивается, опуская руку, готовясь вызвать клинок. Шаги раздаются ближе и стихают недалеко от него. Мысли прыгают. Он слышит. Но тварей не мог слышать никогда. В моменты погони. В моменты драк. Никогда. Но контур. Блядство. — Очень невежливо не открывать дверь гостям, когда ты находишься дома, — услышал Тэгун голос со стороны второго стула, который стоял вблизи стола. — Если только гости незваные, — голос Тэгуна звучит лучше, чем он опасался. — О, — растягивает голос, — мне наверное стоит попросить прощения за вторжение без личного приглашения? — смешок. И Тэгун чувствует разливающееся внутри него раздражение, а потом глаза его расширяются, когда неожиданно один из бутербродов на тарелке взмывает куда-то вверх по диагонали, как если бы его берут рукой и подносят ко рту. Едва ли он задумывает о том, что делает, когда выбрасывает руку вперёд, хватая летящую еду. И слова, которые уже почти сходят с языка, после Тэгуновского: «Наверное стоит», — испаряются, когда он ощущает своей рукою кисть невидимки. — Что ж, маленький охотник, — ещё один хрипловатый смешок, — наверное ты даже прав. Тэгун чувствует как холодеют кончики его пальцев, когда незнакомый гость, словно в него вливают краску, начинает обретать видимость с места, где их руки соприкасаются. И Тэгуну нехорошо, потому что узнавание. Сквозь толщу времени и погребённых собственноручно воспоминаний. Узнавание. Потому что прищуренные лисьи глаза со взглядом «я-всё-про-тебя-знаю-но-ничего-не-скажу». Потому что растянутые в усмешке тонкие до боли знакомые губы. Потому что короткие чёрные волосы в идельно-небрежной укладке. Потому что легкомысленно расстёгнутая на пуговицу рубашка с коротким рукавом. Потому что такие знакомые часы на левом запястье. Потому что блядский Химчан. — Ты, — выдыхает Тэгун сквозь едва онемевшие губы. — Может быть и я, — мурлыкает Химчан и подается вперёд, наклоняясь и захватывая ртом утащенный ранее бутерброд. Освобождённая от добычи рука разворачивается и накрывает руку застывшего Тэгуна, поглаживая большим пальцем его запястье. И Тэгуну нехорошо, потому что поглаживание заставляет тело вспоминать, заставляет голову вспоминать. И он почти вскрикивает, когда губы Химчана прикасаются к его запястью, где ещё мгновение назад дарила ласку подушечка чужого пальца. — Нет-нет-нет, — торопливо срываются с его губ слова, — ты не можешь быть здесь. Ты не можешь быть… Химчан вскидывает голову, усмешка во взгляде исчезает, его пальцы капканом смыкаются на руке Тэгуна, сжимая её. — О нет, я могу быть, — пауза, — здесь. И с силой дёргает Тэгуна на себя.