***
Криденс проклят. Он определённо проклят. Как ещё можно объяснить то, что с ним происходит? Лет с пяти он не может дышать без противного хрипа от сдавленных шипастыми стеблями лёгких. Розы. Из него растут душистые, сочные розы. Все раскрывшиеся, с кровью на лепестках и всегда тёмного цвета. Бордовые, черные, невозможно синие. И мама готова убить его за это. Она говорит, что он грязный, испорченный, что это метка Дьявола. Криденс верит безоговорочно: кто, если не Сатана, может желать ему такой мучительной смерти и адски ноющей груди. В четырнадцать он слышит от продавщицы цветов, милой женщины за шестьдесят, легенду о разделённой на два тела душе, которая цветёт в зависимости от чувств одной половинки к другой. Он узнает, что розы — любовь на грани ненависти. И впервые он задумывается о том неизвестном, который, даже не зная его, Криденса, уже хочет от него избавиться. И впервые вместо болезненных роз он кашляет анемонами. Та же милая женщина подарила ему книгу. Первую, помимо Библии, и первую, которую он прятал под гниющими половицами. Там говорится про цветы. Про их значения, легенды о них. Теперь Криденс знает, что розы — злость родственной души; лилии, которые он видел лишь один раз, — нежность по отношению к нему. И это его удивляет: нельзя чувствовать к нему этого! Он, Бэрбоун, урод! Часто он начал выдыхать магнолию. Как он прочел из книги, эти цветы как бы говорят: «Всё равно ты будешь со мной». Глупое, однако, чтиво.***
Геллерт ненавидет своего соулмейта. Причём за многое. Начиная с молчания, заканчивая тем, что он всё-таки соизволил объявиться. Обычно, если кто-то не хотел встречать свою половинку, то просто не задумывался о ней ни под каким углом. Отказывался. Предавал. Геллерту сорок шесть, и только четыре года назад он начал давиться цветами. Сначала это была мелочь: одуванчики, вереск или подснежники. Бесконечно нежные и трогательные. Потом он начал задыхаться пионами. Появилось навязчивое желание попросить не любить его так сильно, отчего Гриндевальд просто усмехнулся: тогда придётся найти этого подлого молчуна, а это не в его планах. С каждым разом становилось хуже: цветы были пышные и большие. Геллерт запирался в ванной и подолгу избавлялся от этой дряни, терроризирующей его лёгкие. Ненавидеть становилось сложнее. Не об этом ли он мечтал? Сплевывать целые букеты, вытирать губы от крови, подолгу всматриваться в отражение в зеркале после? «Хотя бы не подсолнухи», — с облегчением выдыхает он, вспоминая рассказы про то, как эти золотистые шапочки с семенами прорывали некоторым грудную клетку. Геллерт никогда не признается, что решил искать своего соулмейта ровно в тот момент, когда на его плече выступили лепестки белоснежной фрезии¹.***
Криденс умирает. Слишком долго розы разрывали его, слишком сильно избивает его мама. Слишком больно осознавать, что его никто не ищет. Его намного реже терзают цветы, только иногда бывают настоящие приступы: неужели его родственная душа забыла о нем? Впрочем, неудивительно — кому он такой нужен? Ему самому жалко смотреть на выступающий хребет, угловатые ноги и почти прозрачную кожу. Он кашляет миндалём, с запозданием понимая, что это обещание. Обещание чего? Любви? Защиты? Он не знает. Голова отказывается думать. За случайно упавшие в лужу листовки ма выпорола его и закрыла на чердаке, оставив на сегодня без ужина. Только, наверное, это было ещё вчера. Или позавчера. Он здесь долго. Достаточно, чтобы хрипеть от недостатка воды и мысленно называть значения всех цветов, что лезут из горла. Белый клевер — клянусь… На чердаке очень холодно. Ветер носится, как бешеный конь, снося сухие листья и закручивая их в танец. Он пролезает сквозь захудалую одежду и морозит босые ступни. Цветок шиповника — залечить раны… Слезы отчаяния текут по щекам, обжигают, оставляя после себя мокрые дорожки. Хризантема белая — правда… Он задыхается. Он не хочет умирать. Мак — я люблю тебя… Теряя сознание, Криденс замечает на ладони проступивший цветок боярышника².***
Гриндевальд чувствует, но упускает раз за разом. Он знает, она рядом, здесь, в Нью-Йорке. Они все делят напополам, он ощущает её боль, отчего в ярости трясутся руки, но он ничего не может сделать. Он заходится в кашле от базилика. Базилик — ненависть, предательство, разочарование, боль. Ему хочется крикнуть на весь город, нет, он не забыл, он ищет, выгляни в окно, видишь вспышки? Это трансгрессия, я ищу, честно ищу, пугая магглов, отбиваясь от надоедливых авроров, просто потерпи. Он резко тормозит у какого-то хлипкого дома. Магия внутри бушует, цветы стягивают ребра, подсказывая, да, там, все правильно, там. Геллерт выносит дверь с петель, оглушает какую-то женщину и встаёт посреди комнаты. Зверь внутри яростно ревёт, где, где?! Как оскалившаяся пантера он несётся наверх, по скрипящей лестнице, прямо на чердак. И резко отпускает… Стебли, все четыре года стягивающие ребра вдоль и поперёк, вплетаются между ними, не задевая лёгких и прекращая расти. На полу комочком сидит он. Черные короткие волосы, как спокойное море ночью; резко распахнувшиеся тёмные глаза, сгорбленная спина и острые скулы. И боярышник на ладони. Геллерт обнимает его, кутает в своё тёплое пальто. Сцеловывает маленькие слёзинки и убаюкивающе шепчет что-то на немецком в висок. Со всей возможной нежностью лечит израненные руки и постоянно повторяет «Прости». Белый клевер…Клянусь…
Шиповник…Залечить раны…
Хризантема…Правда…
Мак…Я люблю тебя…
___________________________________________ Фрезия¹ означает «доверие». Учитывая то, что имя «Криденс» переводится именно так, мне показалось это красивым. Боярышник² –достаточно шипастое растение, но цветёт шикарно. Наверное, чем-то напоминает Геллерта.