Я смеюсь над твоими слезами.

— Эй, хён, вставай! — кто-то тряс меня за плечо и пытался стянуть с моего беззащитного разомлевшего тельца теплое, старательно нагретое за ночь, одеяло. — Мм, — очень эмоционально пожаловался я куда-то в пространство, не собираясь повиноваться приказу.  — Ну же, хён, просыпайся, — усилившиеся толчки в плечо заставили меня нехотя открыть глаза. Собственно, в ту же секунду я их и закрыл, не посчитав младшенького веской причиной для пробуждения моей царской персоны. В ответ брат попытался заставить меня покинуть теплые объятия кровати, щекоча все открытые участки тела, до которых смог дотянуться. — Отвянь, Вонпиль, мне к третьей сегодня, — я как мог оттолкнул его и перевернулся на другой бок, обнимая подушку. Пару минут ничего не происходило, и я уже было обрадовался, что брат внял голосу разума, но тут кровать за моей спиной слегка прогнулась под его весом, а на мои спутанные после сна волосы опустилась его прохладная ладошка. — Там мама приехала, — Вонпиль переместил ладонь с головы и теперь гладил меня по плечу. — Ты помнишь, какой сегодня день? Пару минут я потратил на то, чтобы заставит свой мозг собраться в кучку и подумать. Сегодня какая-то особая дата? Или… — Блин, сегодня двадцать восьмое! Ох, ёб твою мать, тебе же сегодня шестнадцать! — я резко подскочил и потёр лоб, в попытке одновременно проснуться и заставить свою голову не забывать хотя бы настолько важные вещи. — Прости, братишка, я это… Проспал. Я хотел поздравить тебя самым первым. Хотя не удивительно, что это произошло, мои желания вообще редко сбывались. — Главное, что ты помнишь, — Вонпиль искренне и тепло улыбнулся. Так мягко, как умеет только он. Я откинул одеяло в сторону и, лениво потянувшись, встал. Поспешно найдя коробочку с деньгами, протянул её мелкому. — С днём рождения, братишка! Я не знаю, как время успело пролететь так быстро, и когда ты успел вырасти, но вот тебе уже шестнадцать, совсем взрослый теперь. Если у тебя есть проблемы или тебя что-то волнует, ты всегда можешь рассказать мне. Ты ведь знаешь это? — Знаю, Джэхён. Ты тоже можешь доверять мне, — и, пряча взгляд за своими длинными ресницами, добавил: — Хён. Я так и не понял, что за незнакомая интонация была в голосе брата. Тем не менее я улыбнулся и обнял Вонпиля, пряча лицо в волосах на его макушке. Странно, кажется, что время иногда идёт слишком быстро. Я ведь помню его совсем крохой, а сейчас он уже почти с меня ростом. — Пожалуйста, будь счастлив, братишка. Я правда хочу этого для Вонпиля, пусть и осознаю, что мне будет больно. Я понимаю, что будет тяжело. Но он заслуживает даже большего. — Ой, мальчики мои, — мама зашла как-то очень не вовремя. Хотя, когда бы ещё мы смогли обняться втроём. Жаль только, что отца больше нет. — Ма-а-а-ам, выпусти меня, — Вонпиль громко засмеялся, смущённо отталкивая ладони мамы, которыми она с упорством, достойным лучшего применения, тянулась к его щекам. Смех брата приятным перезвоном колокольчиков и одновременно громом звучал в моих ушах. Почти сразу же я почувствовал горячую слезу на своей щеке. Поспешно вытерев её, я отстранился от семьи, прилагая немыслимые усилия, чтобы они не заметили мокрой дорожки на моей щеке. — Мальчики, там на кухне завтрак, если хотите. Кстати, Вонпиль, у тебя сегодня разве нет уроков? Мелкий поморщился, и бросил на меня заискивающий взгляд, намекая, что самое время спасать его от нашей общей родительницы. — Да брось, мам, пусть посидит дома. Сегодня можно, — я натянул улыбку и поплёлся в ванную, прихватив с собой очки с тумбы около кровати. Из зеркала на меня смотрел худощавый, слегка бледный парень, чьи серые круги под глазами от постоянного недосыпа занимали большую половину его лица. Вишенкой на торте его невероятной внешности был надоевший до колик ужас на голове. Я давно привык к гнезду из волос, да даже к утренним попыткам уложить этот кошмар относился как прискорбной неизбежности. Но не сказать, что я научился испытывать от этого хоть какое-то удовольствие. Просто эта процедура по утрам стала рутинной. Резкая боль внутри и новая порция слёз вывели меня из раздумий. Через неплотно прикрытую дверь было слышно как Вонпиль радостно смеялся на кухне, получив подарок от мамы. «Что ж, главное, что он счастлив, » — как мантру повторял я у себя в голове, пытаясь отрешиться от тянущей боли в груди. И действительно верил себе. Я не знал, сколько ещё придется ждать, когда он, наконец, поймёт, кто я для него. Как и не знал, что будет дальше, ведь между родственниками такое случается крайне редко. Я хотел лишь быстрее выйти из дома и поскорее сбежать на спасительные пары по фармацевтике, ведь хотя бы там я мог списать слёзы на аллергию. Сейчас же всё, что я могу — закрыть плотнее дверь ванной и плакать, сидя на холодной плитке пола, ведь это невозможно остановить. Его смех это мои слезы, и, если моя боль может обеспечить его счастье, то мне не надо ничего больше. К боли глубоко внутри я уже привык. Я даже не помню, когда перестал искренне смеяться и радоваться всему вокруг. Помню только, что не хотел, чтобы младший братишка плакал из-за меня. Момент, когда счастье Вонпиля стало значить куда больше моего собственного, я тоже проморгал. Через пару минут из брата перестали выливаться потоки смеха и радости. Слезы на щеках высохли, боль в груди унялась, будто ее и не было, и, разобравшись с кудлом на голове, я смог открыть замок на двери в ванную. — Джэхён-а, ты чего так долго? — Вонпиль приобнял меня за плечи, щекоча дыханием шею. — Ты же знаешь мои волосы, — я пожал плечами, стараясь держаться более-менее уверенно. Надеюсь, глаза не очень красные. Вонпиль поднялся на носки, и почти уткнулся губами мне в ухо. — Ага, дрочишь, цыпочка, — тихий, насмешливый шёпот заставил меня вновь захотеть прибить этого мелкого гадёныша, чтобы не мучался. Я скинул с себя его руки, намереваясь треснуть малого, но он успел вырваться. Перед тем как завернуть за угол, он успел показать мне язык. — Ах ты… Вот же пиздюк, а ну иди сюда! — я погнался за убегающим Вонпилем. — Шестнадцать лет, а ума нет! Какой я тебе в задницу цыпа?! Топая, как маленькое стадо слонов, мы носились по дому, пока наш забег не прервала мама. — УГОМОНИЛИСЬ ЖИВО! — она легко хлопнула меня полотенцем по заднице. Вонпилю тоже досталось, но ему прилетело по ноге. — Извини, мам, — сразу сдулся мелкий, заискивающе глядя на родительницу. Её слегка возмущенное лицо сразу же смягчилось. Было ясно, что справедливая кара откладывается на неопределенное время. Ну уж нет, так не пойдет. — А он первый начал! — я возмущённо ткнул пальцем в брата, за что ещё раз получил полотенцем, но уже с улыбкой. Брат снова показал мне язык. Вот же дьяволёнок. — Хён, а ты в колледж не опаздываешь? — Вонпиль, улыбаясь, спрятался за маму и хитро сверкал глазами из-за ее плеча. — Вот бл… *** — …я-я-ять, у меня снова параша по физике, — я страдальчески (ну, как мне казалось), смотрел на Ёнхёна, который снова получил высшую оценку. — Джэхён, я конечно понимаю, что это обидно и всё такое, но чтобы плакать из-за этого… — Пла… Что? Я провёл ладонью по щеке. Слеза была еще теплой и неприятно щекотала кожу. — Ты же знаешь, что это не из-за физики, Брайан. — Кто такой «Брайан»? Ничего не знаю! Меня зовут ЁНХЁН. — Извини, уже привычка, — я поднялся со скамьи и поровнялся с другом. Он был чуть ниже меня. — Ещё раз, и вся группа будет знать тебя как «Цыплёнок Цыпа». — Ладно уж, извини. Привычка, так сказать, — я лениво натянул на голову капюшон и поплелся в сторону лестницы, вытирая слезы, не дающие мне нормально видеть. Хотя бы он счастлив в этот момент. Ноги быстро вынесли меня на парковку возле колледжа. — Э, педик, стой, — чья-то тяжелая рука упала на моё плечо. — Сомнительное приветствие, Юн. — Не зови меня по фамилии, хён, мы же договаривались. — А пугать меня обязательно? — Слушай, где Вонпиль? Его теперь математичка задрючит. — Ты помнишь, какой сегодня день, Доун? Я флегматчно наблюдал за попытками парня вспомнить событие. — Двадцать восьмое… Четверг… Апрель… Вроде, конец света позже… Я закатил глаза. — Точно! У Вонпиля же день рождения! — Доун схватил меня за предплечье и запрыгал на месте. — Можно мне к вам? Пожа-а-а-алуйста? Я усмехнулся и кивнул, выдёргивая руку. — Только от радости его не убей. *** — Вонпи-и-иль, дружочек-сосочек, с днём рождения тебя! Расти большой, будь как Кинг Конг! — Доун, словно энерджайзер, бегал вокруг Вонпиля и вопил на весь дом своим басом. Ну да ладно, все же мы привыкли к этому, правда? Вонпиль громко засмеялся с очередной шутки, а я понял, что пора уходить в комнату и садиться за «Лигу Легенд», иначе я просто не продержусь. *** Пошло несколько рутинных дней. Доун зачастил к Вонпилю после школы, поэтому мне приходилось сидеть в комнате и делать вид, что я занят чем-то невероятно важным. Хотя, это отчасти было правдой — временами мне удавалось написать что-то годное или выучить аккорды на очередную песню. Сосед снизу Сонджин, хоть и разделял мою любовь к гитаре, но явно не в одиннадцать вечера, так что мне приходилось по большей части занимать себя играми. *** В воскресное утро, когда я только пришел в себя, ко мне в комнату робко постучались. — Джэ-хён, можно к тебе? Я почувствовал, что мне становится веселее. — Конечно. Что-то случилось? — я развернулся к нему на стуле. Вонпиль сидел в своем любимом розовом свитере и съежился, совсем как котёнок. — Сегодня Юнсо сказала, что не хочет больше меня видеть… Я пересел к брату на кровать. — Тебе ведь стало немного легче, я прав? — Да, есть немного, но… Я же правда старался ради неё, она мне даже нравилась, но я никак не ожидал такого, — его голос задрожал, а из глаз начали капать слёзы. Но что-то во мне не давало сожалеть ему, что-то хотело унизить его, подавить ещё больше, смеяться над этим. И, кажется, я правда засмеялся. Почему? — Почему… Почему ты смеёшься, хён? — Вонпиль поднял на меня мокрые покрасневшие глаза, но я ничего не мог сделать, я словно перестал контролировать себя. И я чувствовал, что всё становится только хуже и хуже, ведь мой брат сейчас плакал передо мной и просил помощи, а я просто смеялся, не в силах объяснить ему совершенно ничего. — Все… Все твои слова о поддержке — ложь? Я уже начинал задыхаться от смеха и осознания того, насколько ему было больно сейчас. Но я не мог никак побороть это. Мне осталось только лечь на пол и смеяться под звуки удаляющихся шагов. Видимо, Вонпиля немного отпустило, потому что мои лёгкие перестали разрываться от смеха. Нужно извиниться, но как? А вдруг он снова заплачет, и тогда все станет ещё хуже? Я сжался на холодном полу, не в силах предпринять хоть что-то. Телу было хорошо, телу было спокойно, но изнутри меня рвало на мельчайшие частицы, я разрушался слой за слоем. Я обещал всегда быть на его стороне, я обещал даже самому себе, что буду держаться. Но что теперь? Мне просто хочется исчезнуть прямо в этот же момент, чтобы прекратить его муки. Сейчас не было смысла мучить и без того измученные за все эти годы запястья, поэтому я взял себя в руки и хотел было пойти к нему, но в комнату зашла мама. — Что происходит, Джэхён? Я рассказал ей всё, что случилось буквально полчаса назад. В её глазах стояли слёзы, а лёгкая улыбка быстро сползла и растворилась, будто её вовсе не существовало. Мама вздохнула, и, положив руку мне на плечо, горько прошептала: «и почему же это случилось именно с моими мальчиками?» В такие моменты мне часто хочется перестать существовать, потому что я понимаю, что всё идёт не так, как должно идти. И, к сожалению, я никак не могу повлиять на это. Факт бессилия только подбивает меня на грустные мысли. — И что ты будешь делать? — мать опустила руку и посмотрела на меня довольно суровым взглядом. — А что обычно делают соулмейты? — Но он же ещё ребёнок! — Мне уже шестнадцать, мам, — Вонпиль бесшумно стоял возле двери. Я поправил очки, но не решался подойти к нему ближе. — Джэхён, поговори со мной. — Что ж, теперь ты знаешь, почему я смеюсь над твоими слезами. *** — И что теперь делать? — Не знаю. Мне правда страшно, хён. Полумрак постепенно заполнял каждый уголок комнаты моего младшего брата. Человека, которого я, чёрт возьми, люблю. — Дай мне сделать кое-что, — я осторожно коснулся его руки своей. Его нежная кожа и слегка выступающие вены сводили меня с ума. Аккуратные сильные пальцы пианиста так и манили коснуться их. Они не были грубыми, в отличие от моих, ведь Вонпиль не так часто брался за мою гитару. Коротко постриженные ногти, нежная ладонь… Это всё заставляет желать трогать эти руки часами напролёт. Я перевернул его правую кисть вверх ладонью и впервые заметил маленькую татуировку на безымянном пальце. — Когда ты успел набить её? Голос звучал хрипло, словно у нашего соседа снизу, пальцы боязливо дрожали, перебирая ткань на любимой домашней футболке. — Ещё год назад, когда пришёл пьяный. Ты помнишь этот день? — Такое сложно забыть, — я рассмеялся, но, как ни странно, в глазах Вонпиля я не увидел и капли грусти, лишь растерянность. — Я ещё долго не забуду, как Сонджин из квартиры ниже с трудом затаскивал тебя, а ты ему ещё и в дверь мешал стучать. Вонпиль слегка покраснел и опустил голову. Его мягкие густые волосы прядями спадали на лицо, красиво обрамляя его в слабом освещении старой настольной лампы. — Скажи, Джэхён, это было сложно? — брат посмотрел на меня как никогда нежно и внимательно, словно котёнок. — Что именно? Не давать тебе понять, что что-то не так? Прятать слёзы? Любить тебя всё это время? Вонпиль опустил взгляд. — Это всё так… неправильно? — …но мы должны. Ты понимаешь, о чём я. У нас нет выхода. Хотя нет, есть один, но он тебе очень не понравится. — Ты про то, что один из нас должен умереть? Я молча кивнул. У всех людей с похожими симптомами есть только два пути — полюбить своего соулмейта или умереть. Притом, оставшись один, такой человек не сможет найти себе кого-то ещё, разве что за очень редким исключением. Вонпиль дрожащей рукой коснулся моей щеки, что заставило мои пальцы остановиться от увлекательного перебирания ткани футболки. Он осторожно убрал мои очки на тумбу. — Я не отдам тебя. Я впервые за долгое время почувствовал, что хочу плакать по своей воле и не от боли, а от благодарности. Пальцами я осторожно коснулся места за его ухом, убирая щекочущие волосы прочь от лица. Он смотрел на меня совсем по-взрослому своими ещё ребяческими глазами. Вонпиль, волнуясь, поджал свои тощие ноги в шортах. По его рукам побежали мурашки, в глазах читалось непонимание ситуации. — Слушай, уже поздно, ты не хочешь спать? Завтра тебе, всё-таки, снова на занятия, — я мягко потрепал его по волосам, отчего он мило сморщился и зевнул. — Да, было бы неплохо, — Вонпиль лёг мне на плечо и сжал мою ладонь в своих. Он немного волновался, ведь его руки всегда потели при волнении. Его мягкие каштановые волосы красиво спадали на лоб, прикрытые глаза и эти впалые щеки манили к себе, хотелось гладить их и целовать. Вонпиль засопел, его спокойное дыхание щекотало мне ключицы, когда его голова поникла на мою грудь. Я осторожно, чтобы не разбудить, подвинул подушку и положил брата на неё. Затем, осторожно укрыв его одеялом, я склонился над его лицом. «Нет, я не могу сделать это». Тусклый свет фонаря из окна обрамлял каждую ямку, каждую неровность его прекрасного лица. Я бережно погладил брата по мягкой, словно бархат, коже щёк, как неожиданно почувствовал его руку на моём затылке. — Поцелуй меня, хён. Эти слова эхом раздались в моей голове. Я приблизился к его лицу. Вонпиль немного приподнялся на кровати и коснулся своими влажными губами моих. «Так… Тепло? Неужели это правда?» Я закрыл глаза и слился в поцелуе с братом. Пару раз он неловко прикусил мою губу. Когда я осторожно проник языком за его губы, он подхватил это движение, слегка постанывая в поцелуй. Его тонкие пальцы приятно щекотали затылок. Когда я приоткрыл глаза, я словно увидел отражение миллиардов звёзд в тёмных глазах младшего. Я осторожно прервал поцелуй, коснувшись Вонпиля губами еще несколько раз, и сел на полу перед маленьким принцем. — Хён, а может… — Нет, Вонпиль, нельзя, — я прекрасно понимал, что для эмоционального Вонпиля поцелуя будет недостаточно. — Скажи, ты ведь тоже ловил себя на том, что любишь меня иначе, чем брата? Вонпиль подтянулся на локтях и закивал так, словно был виноват в чём-то. — И давно? — Думаю, чуть меньше твоего, — брат протянул руку ко мне и потрепал мои взъерошенные волосы. — Что ж, ситуации это не меняет, ты всё ещё слишком маленький, но теперь я хотя бы не виню себя за поцелуй, — я собрался было встать и уйти, но Вонпиль схватил меня за футболку. — Спой мне, как раньше. Я остановился и медленно развернулся. — Ладно. В голову почему-то пришла только одна песня, что называлась «like that sun». Я знал её наизусть на двух языках и гитаре, поэтому спеть её на родном корейском не составило труда. Вонпиль сначала смотрел на меня по-детски распахнутыми глазами, но затем его веки начали опускаться под мой уставший голос, а затем голова брата томно опустилась на подушку. Забрав свои очки, я вышел из комнаты и вздохнул. Впервые за долгое время внутри было полное облегчение, наконец была гармония. Поспешно зайдя в свою комнату, я завалился на кровать, ударившись при этом затылком, но боги, я счастлив в этот момент. Сердце готово было разорваться при одной только мысли о том поцелуе, внутри все переворачивалось и кричало от неописуемых оттенков чувств. «Мы ведь имеем право быть, как все?» Я сел на подоконник и уставился в практически безоблачное небо, на котором уже ярко горели звёзды, заманивая меня, словно маячки. Я всё думал и думал о том, что вот оно — счастье, вспоминал всё, что пережил за эти годы и спустился в кровать только когда увидел первые лучи утреннего солнца. *** Утром я проснулся от настойчивых толчков, мягко переходящих в объятия. — Эй, кончелыжка моя, вставать пора, — Вонпиль завалился мне на спину так, что пришлось перевернуться на бок, чтобы скинуть его. — Сколько время? — Почти семь утра. — Вонпиль, — я драматично развернулся под его ослабленной хваткой и посмотрел на него полусонными глазами. — Мне к четвёртой. Донсен спокойно лёг рядом со мной, чуть задевая своей макушкой мою щёку. — Давай ты сегодня меня на гитаре поучишь поиграть? Я вопросительно, насколько это позволяло раннее утро, посмотрел на Вонпиля, взяв его за руку. — И зачем тебе портить такие прекрасные пальцы? — Доун-щи сказал, что хочет собрать группу… — А клавишные тебе на что? Вонпиль пожал плечами, немного смяв простынь. — Я хочу быть крутым рокером, а не пай-боем за клавишами. Я улыбнулся и сонно потрепал младшего по волосам. — Идёт. Но давай вечером, и пожалуйста, дай мне ещё поспать и не опоздай в школу. Вонпиль чмокнул мои улыбающиеся губы, отчего я немного вздрогнул и нежно чмокнул затем его ключицу. *** В колледже было до боли обыденно, Ёнхён на правах моего лучшего друга знал абсолютно всё, так что при встрече приобнял меня и поддержал фразой «ну, ебать, держись». Хоть это и звучало странно, но это реально ободрило меня. — Может, сегодня вечером доделаем проект? Нас же экологичка сожрёт. — Извини, но я… — я слегка потупил взгляд, даже толком не понимая, почему. — …я сегодня занят, но если хочешь, можешь скинуть мне всю информацию, а я просто вкину её в общую кучу. — Идёт. Я заметил, что после признания я стал чувствовать свои эмоции. Видимо, именно так дети познают эмоции и контроль над ними. Видимо, так учатся искренне смеяться и чувствовать свою боль. Видимо, любовь ощущается именно так? Я часто задумывался о том, в чём именно проявляется моя любовь к Вонпилю. Я никогда не любил вопросы типа «а за что ты любишь этого человека?». Как вообще можно быстро и ничего не упуская ответить на подобное? При слове «возлюбленный» в голове возникают тёмные прядки волос, крохотная татуировка на безымянном пальце, самая яркая в моей жизни улыбка «во все тридцать два», эти глубокие карие глаза, пусть и почти не видящие без своих больших чёрных очков, но излучающие какой-то внутренний свет. Каждый сантиметр его лица, каждая неровность на тощем теле, каждый крепкий палец пианиста — всё это имело своё, ничем не заменимое, значение. Каждый раз, когда Вонпиль принимался пить свой излюбленный травяной чай, из него словно выливались потоки тепла, но он тут же пополнял их своим любимым напитком. Он делал каждое утро каким-то уютным, не таким рутинным, как иногда кажется. Он был везде — в цветах в хрустальной вазе, в клавишах его фортепиано, в уютных свитерах, в мягком пледе. Войдя в квартиру, я сначала даже обомлел от непривычной тишины. К горлу колким комком подкалывала злость, хотя я даже не понимал, на кого и почему. Я раздражённо бросил рюкзак в угол комнаты и пнул диван. — Вот говнюк, говорил же, что придёт раньше. Не понимая окончательно, с чего у меня взялись такие эмоции, я поспешно умылся и посмотрел на своё отражение. Картина была, скажем прямо, не лучшая — бесячие синяки пол глазами, растрёпанные волосы, помятый вид. Казалось, будто я смотрю не на себя, а на человека, что работал трое суток без перерыва. Может, это из-за недосыпа? За спиной хлопнула входная дверь, и мне почему-то стало намного спокойнее. — Джэ-хён, я дома, — Вонпиль буквально пропел это, бросая на пол тяжёлый рюкзак. — Почему ты задержался? — Наш автобус заглох, поэтому пришлось пойти пешком, — я почувствовал тёплые объятия и то, как его подбородок нежно коснулся моей лопатки. Выдохнув, я обернулся и заглянул в игривые глаза младшего. — Что ж, пойдём мучить твои пальцы. Мне уже жаль, правда. Вонпиль засмеялся и буквально влетел в мою комнату. — И на какой я буду учиться теперь? Акустика или классика? — глаза брата буквально сияли, отчего мне стало тепло изнутри. Я подошёл к своей самой первой классической гитаре и бережно передал её в руки брата. Тот осторожно, словно хрустальную, прижал её к себе и положил левую руку на гриф. Я же взял излюбленную чёрную акустику и сел напротив Вонпиля. — Смотри, для начала тебе нужно понять, каким образом зажимать струны. Нужно зажать её прямо подушечкой, вот так, — я помог брату правильно зажать струну. Вонпиль посмотрел на меня восторженными сияющими глазами, словно ребёнок. — Здесь немного другая система, в отличие от фортепиано. Я научу тебя сначала играть аккорды.Есть несколько самых фундаментальных… *** Мы сами не заметили, как стемнело. Вонпиль буквально схватывал на лету всё то, что я ему говорил, всё также смотря на всё по-детски искренне. Я сидел, одной рукой приобнимая брата за плечи, и буквально топил его в своей огромной тёмной толстовке. Вонпиль осторожно переставлял пальцы на ладах и бережно проводил большим пальцем правой руки по струнам, а я перебирал свободной рукой его мягкие тёмные локоны, чувствуя неповторимый уют и то самое душевное тепло. В какой-то момент я прикрыл глаза, а затем и вовсе поник головой на широкой спине брата и слегка посапывал в его мягкий свитер. Я открыл глаза, когда почувствовал мягкие руки на своих плечах и тёплое дыхание возле щеки. Вонпиль поспешно поцеловал меня в уголок губ, а когда я потянулся за ещё одним поцелуем, то встретил вместо желанных губ указательный палец. — Вот пидор, — я укусил брата, за что получил легкий шлепок по шее. — Ты совсем не спал ночью? Выглядишь помятым. — Ну, вообще, я лёг примерно в пять утра, так что… да, я не спал ночью, — я лениво повалил брата на диван и обнял ногами и руками. Вонпиль положил руку мне на пояс и легонько укусил за ключицу. Я расслабил руки и слегка приспустился, чтобы лицо брата было на уровне моего. В его глазах я вновь видел отражение тех самых звёзд — маяков, что так манят меня. Я аккуратно коснулся губами кончика его носа, но Вонпиль запустил свою тёплую руку в мои волосы и, слегка сжав, затянул в поцелуй. — Вонпиль, что ты… — Я тоже люблю тебя, хён. Он стал намного смелее, чем в тот вечер, ведь брат уверенно провёл языком по моим губам и завёл его внутрь, углубляя поцелуй. Я завёл пальцы под его мягкий свитер, и, поглаживая грубоватую кожу на лопатках, второй рукой прижал его ещё ближе за поясницу. Вонпиль шумно выдохнул и, оперевшись на руку, навис надо мной. — Вонпиль, ну правда, что ты… — Джэ, я не могу больше терпеть, прошу тебя. Я притянул его ближе за шею и, поцеловав, погладил по щеке. — Я не могу, Вонпиль. Ты ещё ребёнок, это неправильно. Но брат меня не слушал и то и дело проводил языком по шее. Знает же, что это моё слабое место. Вонпиль буквально прокусывал кожу на шее, отчего я испускал тихие стоны. — Ты… ты точно уверен, что хочешь этого? Вонпиль кивнул. Его щёки пылали, будто он провинился. Он казался мне таким миниатюрным и аккуратным сейчас. Я коснулся его нежной шеи и слегка сдвинул свитер, обнажая ключицы. На его худощавом теле они выделялись острой линией, будто просящей укусить её или оставить на ней фиолетовый засос. Кожа брата была бархатной, нежной. От него словно пахло этим уютным утром, и я боялся, что могу навредить ему. Всю жизнь я опасался только того, что причиню ему боль или неприятности, но сейчас он всем своим видом искушал меня. — Я сейчас вернусь, — я поспешно встал и буквально убежал в ванную, чтобы взять всё необходимое и привести себя в порядок. Найдя заготовленные «на чёрный день» презервативы, я снял толстовку и вернулся в комнату в одних лишь узких джинсах. То, что предстало перед моими глазами, заставило дыхание прекратиться, а сердце попытаться сбежать из груди. Вонпиль сидел в своем длинном белом свитере на диване, подогнув под себя колени. Ах да, он был только в свитере. — Джэ-хён, будь со мной осторожнее. От этой фразы мои ноги подкосились, желудок свело и вопрос, как говорится, встал. Я подошёл к брату и, положив пачку контрацептивов на тумбу, сел перед братом. — И как это называется, скажи мне? Блядство, разврат… Я не успел договорить и был заткнут смазанным поцелуем. Вонпиль своими юркими пальцами расстегнул металлическую пуговицу джинс и надавил на пах. Я не отдавал себе отчёт. Эмоции и возбуждение брали верх. Я помню лишь как вновь и вновь цеплялся в шею Вонпиля зубами, как он стонал, когда я вошёл в него, как быстро он получил разрядку и извивался подо мной и как мы без единой капли сил упали на диван. — Ты бы знал, как долго я терпел, — я выдохнул и повернул голову к Вонпилю. Брат лежал на моей руке и лениво качал ногой над полом. — Хён-и, ты что, педофил? — он засмеялся и, чтобы не быть защекоченным насмерть, вскочил с дивана. — Я просто люблю детей в виде тебя по-особенному, — я улыбнулся и прикрыл глаза. Мы имеем право на существование. Мы имеем право быть счастливыми.