Личное Сумасшествие.

Сложно вспомнить, когда все это началось. Когда именно одиночество Роджера прекратилось, а в его жизни прочно закрепился тот, кого он смело мог назвать второй половинкой своей души. Он всегда встречал его в их уютной двухкомнатной квартире, где пахло сигаретным дымом и фруктовым чаем, заваренным в маленьком чайнике. Там, где на столе стояла небольшая конфетница с печеньем, сахарница, рядом с которой лежали две ложки, разбросанные конспекты, недописанные тексты песен, пачки сигарет Тейлора, которые, кажется, были спрятаны везде. В кармане каждой из его курток, в кухне в шкафу, в обеих комнатах в тумбе, даже в кейсе для палочек под подушечкой, на которой они лежали. Жаль только, Он не знал, что давно стал частью жизни Роджера. Жаль только, Роджер раз за разом убеждал себя, что дома он не один, каждый день закрывая двери во вторую комнату и стараясь шуметь поменьше, чтобы не помешать Брайану учить физику, читать эти непонятные научные труды. Только вот не было в этой комнате никого. Как и в квартире не было никого, кроме самого Тейлора и его иллюзий. Он точно не вспомнил бы, когда все это началось. Кажется, еще в то время, когда Smile только начали писать собственный материал, когда Роджер проводил большую часть своего времени в репититории с Брайаном, пытаясь отработать заполнение, соло на гитаре, сыгрываясь, а после отправляясь в ближайшую кофейню пить чай. Чай, потому что ничего алкогольного Брайан не пил, да и не давал этого делать другим под предлогом того, что "ты же врач, как ты можешь так губить свое здоровье!", "ты вчера говорил мне о вреде кофе, а сегодня выкуриваешь пятую сигарету, Роджер?". С тех пор, кажется, для блондина вошло в привычку искать в толпе это облако темных кудрей, с надеждой оборачиваться от каждого хлопка дверей, от скрипа половиц, от звука его имени. С тех пор он начал заваривать дома фруктовый чай в заварнике, соблюдая все правила, все до единого. Даже запомнил, какой чай нужно пить с первой заварки, какой - со второй, какой - с третьей. Но сам он чай никогда не пил. Наливал его в две кружки, оставлял на столе и ложился в своей комнате в надежде, что Брай выйдет из комнаты, когда закончит учить, и порадуется горячему чаю. Но только вот никто чаю не радовался, и каждое утро Тейлор выливал остывший чай, заваренный по всем правилам, из кружки, оставленной на столе. Не радовался, потому что жил Роджер один. Потому что кроме него и его иллюзий никого в доме не было. Потому что сам он никогда не пил чай. Кажется, это началось тогда, когда Роджер оставил себе перед уходом на еще одну вечеринку аспирин и стакан воды на столе, а утром, увидев это, решил, что это уж точно оставил Брай, ведь кто еще будет заботиться о барабанщике, ведущем исключительно запойный образ жизни? И, так как Тейлор не помнил ничего, что было после второй половины бутылки виски, он решил, что он точно вчера был с Мэем, который просто ушел утром, потому что у него были дела. Кажется, это началось тогда, когда, напившись дома до чертиков, в пьяном угаре Тейлор наяву увидел эту кудрявую макушку, добрую улыбку и темные, такие родные, счастливые глаза. Конечно, не стоило пить непонятный алкоголь, мешать одни крепкие напитки с другими, но эта галлюцинация была слишком приятной. Приятной, пока Роджер не осознал, что она не реальна, после чего в это улыбчивое красивое лицо, обрамленное облаком кудрей, полетел фужер, с громким звоном разбившийся вдребезги о стену. И утром, опять не вспомнив ничего из того, что было ночью, кроме лица Брайана Мэя, блондин спокойно убрал осколки с пола дрожащими от похмелья руками. Было бы ему не так плохо, не так болела бы голова, Роджер бы додумался их смести веником, но не в утро после такого вечера. Так что, к сожалению, увенчалось это многочисленными порезами на руках Тейлора, появившимися прямо перед репетицией. Это не царапины на спине после бурных ночей, это не засосы на шее, чтобы не прятать их. Скорее, немой крик о том, что один он никак не справляется, и признание в собственной беспомощности. В этот день парень прибег к тому, чего раньше никогда не делал - надел перчатки барабанщика, полностью закрывающие ладони и пальцы, предназначенные только для того, чтоб не набивать мозоли в тот момент, когда музыкант только учится играть, формирует хват, набивает палочками мозоли. Мозолей, конечно, никогда у Роджера не было, но бесполезные для него перчатки в ящике лежали с того самого дня, как он купил свою барабанную установку. Это был первый раз, когда Роджер опоздал на репетицию на целых полчаса, просто потому, что идти туда не очень хотелось. Голова и так раскалывалась, а бас-барабан, стоящий в студии, резонировал так сильно, что, кажется, бил этот молоток, прикрепленной к педали, не в ударный пластик, а в черепную коробку блондина. Он зашел в репетиторий молча, чтобы не прерывать, игру Мэя и пения Стаффела, явно начавших уже без него. Барабанщик молча остановился в дверях и, сфокусировав взгляд на Мэе, чьи руки так быстро скользили по грифу, перебирая аккорды и струны, отвел взгляд почти сразу, молча проходя дальше. Блондин закрыл за собой двери и, спокойно добравшись до своего места за установкой, сел на стул, вынимая палочки из лежащего на полу кейса. Музыка резко прекратилась, да и сам солист, кивнув в ответ Мэю, замолчал, взяв с подоконника бутылку воды и сделав маленький глоток. - Родж, все нормально? - задал вопрос Мэй, оборачиваясь к блондину и внимательно вглядываясь в черты его лица, и вместе с тем отметил, что выглядит он помято, озадаченно и как-то не так, как обычно. - Лучше всех, - бросил Роджер, молча кивнув другу и прокрутив в руках палочки. - давайте начнем, и так из-за меня задержаться придется. Мэй не помнил, когда и как это началось. Когда этот парень с волосами цвета солнца стал постоянно мелькать в его окружении, задерживаться в мыслях надолго. Когда каждая репетиция с приходом Роджера преображалась и становилась еще прекраснее от его лучезарной улыбки, синих-синих глаз. Таких же синих, далеких, недосягаемых и прекрасных, как звезды в ясную ночь. Брайан даже не понял, когда ему, ненавидевшему дым в принципе, стал так привычен запах красного Malboro, когда ему с эстетической точки зрения понравилось, как Роджер выпускает дым клубами в холодный воздух, в черное, заволоченное тучами небо. И сейчас он отчетливо понимал, что ничего у Роджера не хорошо. Что эти мешки под глазами от недосыпа, перчатки вместо напульсников, резкие движения, недовольное, почти неслышное цоканье языком от каждого удара в бас-барабан, частое перехватывание палочек, которого никогда не было, совсем не просто так. Ничего у него не "лучше всех", как он говорил, хотя голос блондина звучал уверенно. К концу репетиции, когда Тим, явно спешивший, первым покинул аудиторию, закрыв за собой двери и оставив их вдвоем. Роджер молча убрал палочки в кейс и, вернув его на место, встал на ноги, окинув взглядом собственные ладони, раздражавшие его болезненными ощущениями всю репетицию. Пятна крови, выступившие через перчатки, явно не порадовали Тейлора, заставив снова недовольно цокнуть и спешно убрать руки в карманы джинсовой куртки, не снимая перчаток. - Роджер, - окликнул блондина, собирающегося уходить, гитарист, поставив гитару на место и спрыгнув с той ступени, на которой располагались инструменты, с явным порывом подойти к нему. - Не надо. - холодно бросил Тейлор, оборачиваясь к Брайану. Зачем ему заново рвать сердце, бередить незажившие раны, снова разрывать последние целые струны души, создавать новые и новые рваные раны. Как будто не хватает тех, что уже кровоточат на ладонях. - Хочешь что-то сказать - говори так. - грубо, холодно, словно отрезая каждое слово, произнес Роджер, глядя на брюнета и желая уже скорее уйти, прекратить терзать себя и свое неизменно ноющее влюбленное сердце видом этого слишком идеального Мэя. - Просто хотел узнать, точно ли все нормально. - как-то тихо, с извинением, произнос Мэй, глядя на этого непривычно холодного, какого-то совсем неродного, чужого Тейлора. - Точно. Лучше всех, сказал же. До завтра - раздраженно фыркнул Роджер, спешно покидая студию и поправляя на себе куртку. И последние слова блондина точно убедили Мэя в том, что ничего у него не хорошо. Что-то явно происходит, но Роджер не из тех, кто будет выворачивать душу наизнанку даже перед друзьями - отшутится, отмахнется, оттолкнет, но точно ничего не скажет, пока сам не захочет. Но видеть Тейлора таким чужим, холодным и грубым - настоящая пытка, ведь обычно он шутил после каждого слова, отмахивался и улыбался так умопомрачительно счастливо, до ямочек на щеках, так, что на душе становилось светлее, и, кажется, немногочисленные лампочки даже светили ярче. Поэтому, помучав себя догадками, уже через час Брайан направился к Роджеру, да не один, а в компании односолодового ирландского алкогольного друга. Ничего, один раз можно и поступиться со своими принципами, ведь на трезвую голову барабанщик ничего не расскажет, а это явно что-то серьезное. Ведь из-за девушек или учебы Тейлор никогда не расстраивался. Не сдал сессию? К черту! Отказала девушка? Да мало ли таких еще! Просрочили оплату за квартиру? Великая проблема, поживет у Брайана, поспит в репититории, переночует у своих девушек! Но что могло случиться, чтобы Роджер перестал шутить и улыбаться, чтобы он впервые настолько погряз во всем, и правда случиться должно было что-то страшное. Так что уже через полтора часа Брайан был на лестничной клетке около квартиры блондина. А Роджер, вернувшийся после репетиции домой, выкурил пару сигарет и, решив сделать приятное своему другу, живущему с ним, впервые зашел в комнату, дверь в которую всегда была закрыта. И сделал он это зря. В комнате, оказывается, не было ни единой вещи. Только те, что принадлежали Роджеру. Кровать, укрытая пледом, слой вековой пыли на полках, абсолютно п у с т о й стол, ни одной книги по астрономии или физике, только еще одна пачка его же красного Malboro. И, к собственному сожалению, Роджер понял, что никого здесь никогда не было. Что он так и жил все это время один, утешая себя пустыми надеждами на то, что хоть кому-то он нужен. На то, что чай, который он оставлял ночами на кухне, пить было н е к о м у. Что он, преисполненный любви, все это время жил только со своей барабанной установкой и собственным сумасшествием. Его личным сумасшествием, от которого, кажется, он зависел больше, чем от сигарет и крепкого алкоголя. Он был не в силах находиться в этой комнате, где всегда, как он думал, ему были рады. А кто был ему рад? Да никто. И в квартире, и в целой жизни, никто не ждал его, а все, что он любил - музыкальная группа, волшебные ритмы, песни Smile - такая же иллюзия, как и сам Брайан Мэй, который, оказывается, никогда не жил в этой комнате. И никогда не любил Роджера. Тейлор спешно покинул комнату, вбежав в кухню и обнаружив на столе заваренную вчера, видимо, в пьяном угаре, чашку уже холодного чая, который, как и десяток литров предыдущих, был безжалостно вылит в раковину. Роджер едва держался, пытаясь утихомирить свою боль в груди где-то слева, где по анатомии, находилось сердце, разбивающееся на миллионы мелких осколков, как и бокал вчера о стену. Блондин снял перчатки и, отложив их на стол, снова взял в руки кружку, собираясь помыть ее, но отвлекся на звонок в двери. И кого только черт принес? Кому он сдался? Никогда никто не приходил в гости, особенно в такое время. И, оставшись так же, с кружкой в руке, Тейлор подошел к дверям, молча распахнув их. Он ожидал увидеть там кого угодно. Майкла Джексона, Джимми Хендрикса, любую из его девушек, бывших однокурсников, родителей, внезапно нагрянувших друзей детства, которых он в жизни не вспомнил бы, но не Мэя с бутылкой виски в руке. И Роджер снова принял это все за свои галлюцинации, вызванные похмельем, так что, хорошо размахнувшись, он, особо не думая, бросил в гитариста кружкой, которая разбилась прямо возле его ног, заставив Брайана отпрыгнуть. Не очень-то ему тут были рады… Такое себе приветствие…. - Прекрати! - крикнул Роджер, и вышло как-то слишком надрывно, слишком отчаянно, с болью, дрожью в голосе. Как будто все, что терзало его так долго, вылилось в одно слово, застрявшее комом в горле и вышедшее в навернувшиеся на глазах слезы от осознания, что это снова болезнь его больного сердца. - Прекрати вот так появляться и мерещиться! Прекрати! Роджер все еще отчетливо видел стоящего перед ним ошарашенного Брайана, который почему-то до сих пор не исчез, а только переводил свой взгляд с закрытых пеленой слез синих глаз на осколки кружки, лежащие у него под ногами и убеждавшие, что Роджеру точно нужна помощь. Брайан молча переступил через осколки кружки, через порог квартиры и, притянув к себе Тейлора, осторожно поцеловал его в лоб, крепко прижав к себе и зарывшись длинными пальцами в светлые волосы. Молодой человек молча провел по коже головы, уткнувшись носом в макушку барабанщика, в то время как тот хватался за него, как утопающий за спасательный круг, тяжело дышал и боялся поднять голову - а вдруг это опять галлюцинация? - Я не мерещусь, Роджер. И больше не буду. Больше точно не буду мерещиться… - усмехнулся Брайан, оставляя еще один нежный поцелуй на макушке Тейлора. - Пойдем домой… Чай тебе сделаю… Знаешь, какой я чай умею заваривать?… Ничего.. Узнаешь. Каждое утро теперь чай пить будешь… Брайан усмехнулся и, стиснув в объятьях блондина покрепче, успокаивающе огладил его по спине ладонью, касаясь нежно его позвоночника сквозь ткань рубашки огрубевшими подушечками пальцев.