Укравший мою судьбу

Обратно к моему дому мы возвращались в тяжелом молчании. Точнее, я намеренно всем своим видом демонстрировал недовольство, делая тишину невыносимой для тайком хлюпающего носом мальчишки. Пожалуй, придется его примерно наказать, чтобы впредь думал, а потом говорил. Интересно, это где же он жил, что не понимает – за свои слова нужно отвечать? И чем дальше, тем больше хочется мне взглянуть в глаза его непутевым родителям, воспитавшим такое безобразие. Точнее, вовсе не воспитавшим. В доме я молча разворачиваюсь лицом к лису и целый тар давлю его тяжелым, изподлобья, взглядом. До тех пор, пока он не опускает низко голову, не вздыхает виновато. - Снимай штаны. - Что? – вскидывается он, бледнея. - Старший не обязан объяснять. Младший обязан подчиниться, - напоминаю ему одно из незыблемых общих правил оборотней. Он прерывисто вздыхает и трясущимися руками начинает расстегивать непослушные пуговицы, стягивает штаны, стыдливо прикрываясь ладонями. - Ложись! – киваю на тяжелую деревянную лавку, стоящую вдоль одной из стен. Он ложится, вцепившись в сиденье побелевшими пальцами. Даже не вглядываясь, вижу, как мелкая дрожь сотрясает его тело. Он, кстати, отменно сложен. Как войдет в силу, от женихов и невест будет не отбиться. Тихо улыбаюсь – что же он там успел себе напридумывать, раз так трясется? Ох, боюсь, что после разговора с компанией Гордона мысли у него могут идти только в одном направлении. Это что же получается – он готов подобное от меня стерпеть? Хм, даже не знаю, как это следует понимать. Впрочем, об этом можно поразмыслить и после, а сейчас потребно выполнить данное оскорбленным волкам обещание. Гость мой, мне его, получается, и воспитывать. Достаю широкий кожаный армейский ремень с тяжелой медной пряжкой на конце. Следовало бы, конечно, отходить его как следует, но странное чувство жалости заставляет зажать пряжку выше ладони и размах сделать в полсилы, но даже от такого щадящего удара он вскрикивает и дергается. Стараясь не обращать внимания на собственное не вовремя очнувшееся от спячки сострадание, продолжаю мерно наносить удары. Он больше не кричит, но всякий раз вздрагивает и еще сильнее стискивает руками деревянную лавку. После двадцатого удара я счел свой долг исполненным и коротко сказал: - Вставай. Одевайся. Отвернулся, убирая ремень гораздо дольше, чем следовало и давая мальчишке возможность утереть слезы незаметно. Когда задвинул полку на место, Дик уже был одет, стоял рядом с лавкой, неуверенно мялся, не поднимая на меня взгляда. Обиделся наверняка. - Извини меня, пожалуйста, - неожиданно шепчет он срывающимся голосом. – Ты ранен и устал. И собирался все равно с ними драться со всеми, а это я во всем виноват, я вообще – во всем виноват, даже в том, что родился – и от этого мама умерла. Я… - голос у него предательски дрожит, а я тяжело вздыхаю, подхожу и сгребаю это недоразумение в кольцо рук, крепко прижимаю к груди, обещая защиту, успокаивая. Чувствую, как мучительно он давится слезами и понимаю, что, наверное, перегнул с воспитательными мерами. - Ну, ничего. Что ты, в самом деле? Не стали бы ребята со мной драться, я ведь из старших, да и воинскому делу всех лично учил. Кто ж против учителя пойдет? Не доросли они еще до этого. - Ты, правда, не рисковал ничем? – недоверчиво смотрит на меня влажными от слез глазами парнишка. - Ну, если только немножко, - усмехаюсь в ответ. – Была небольшая вероятность, что пара совсем уж одуревших от весны голов рискнет выйти против меня. - Но ты бы все равно выиграл? Теперь в его голосе любопытство борется с восторгом. Ох, уж эта юность! Как же они любят выбирать себе кумиров, совершенно при том не желая за выдуманным образом видеть настоящего. - Выиграл бы, чтобы тебя, дурака, вытащить. Только вопрос в другом – какой ценой? Понимаешь, хороший воин должен соизмерять цену боя, и только потом принимать решение – ввязываться в него, или попробовать избежать. - Как это – избежать? Убежать с поля боя?! – возмущается юный лис. - Не совсем. Просто очень часто до боя можно вообще дело не доводить. Вот как, например, сегодня в твоей перепалке с волками. - Ты все слышал? – отчаянно краснеет он. Молча киваю. - Поздно уже. Нужно пораньше лечь спать. Завтра с раннего утра у меня гости. - Гости? Ну, вот – светится интересом, уже забыл обо всем – и о проигранной драке, и о порке. - Все завтра! - А ты меня с ними познакомишь? - Познакомлю. Выношу из спальни запасную подушку и два тонких одеяла. Одним застилаю злополучную лавку, кладу подушку и сажусь, разуваясь. - Что смотришь? Ступай спать. - А мы разве не вместе будем? – Дик сначала ляпает, не усмотрев за языком, а потом тут же краснеет. - Я в постель просто так никого не приглашаю, - спокойно объясняю ему свою позицию. - А если не просто так? – тихо, но уверенно спрашивает он. - Мал еще, - решительно останавливаю я дальнейшие разговоры. – Ступай! Он тихонько вздыхает и уходит в спальню. Слышно, как он там шебуршит, укладывается, а потом долго вертится с боку на бок, никак не может заснуть. Я тоже не могу, но совсем по другой причине – так уж устроен – хватает четырех часов на сон. А пару раз в месяц засыпаю часов на восемь. Вот и все. Однако, сегодняшний день был непрост, и потому я просто лежу с закрытыми глазами, расслабив до крайности все мышцы, позволяя себе отдохнуть. Спустя какое-то время слышу тихие, крадущиеся шаги из спальни в мою сторону. Дик… Интересно, что мальчонке надо? Может, хочет тайком еще раз на оружие посмотреть, а, может, пить захотел? Но он тихонько подлезает под край приподнятого одеяла и горячим гибким телом осторожно прижимается ко мне. Его нос упирается мне куда-то недалеко от подмышки, и теплое дыхание забавно щекочет кожу. Я замираю до каменной неподвижности. Почему-то совсем не хочется возмущаться и прогонять его обратно. Наоборот, я неожиданно расслабляюсь по-настоящему и чувствую, как начинаю засыпать, вслушиваясь в мерное биение сердца своего неожиданного соседа. И уже почти провалившись в сон, улавливаю удовлетворенный шепот: - Мал еще! Много ты понимаешь, а еще – герой! … Утро начинается с ехидного и очень знакомого хриплого голоса: - Ты только подумай, Клык, какая картина! Просто пастораль, достойная кисти лучшего столичного писаки! - Да уж, - вторит ему приятный мужской баритон, - мы тут торопимся, не жалея лап, ночей не спим, а он не очень-то в нашем обществе и нуждается! Сон, словно перепуганная птица, упархивает в неизвестную даль, а я просто подскакиваю на лавке, неожиданно сбрасывая с себя чье-то теплое и вялое ото сна тело. Тело ойкает и до самых глаз спешно пакуется в мое одеяло. Я с недоумением смотрю на Дика, пока проснувшийся мозг спешно вспоминает, откуда мальчишка тут вообще взялся. - Шелест, Клык, это совсем не то! - Не что? – ехидно уточняет Клык. - Не то, о чем вы подумали! – невежливо вмешивается в чужую беседу лис и получает в ответ два удивленных и один гневный (мой) взгляда. - О как! И откуда это чудо знает, о чем я думаю? – с улыбкой хрипит Шелест. Говорить громко он не может – ранением были задеты голосовые связки, долгое время все думали, что он и вовсе не сможет хоть что-то связно произнести, но прошло время, помноженное на известную упертость моего друга, и речь вернулась. Правда, вот такая – сиплая и тихая. - А, по-моему, это как раз вполне понятно, - лениво возражает Клык. – Парнишка маг и, похоже, эмпат. Гораздо интереснее другое – как этот юный экземпляр оказался в постели Рокота? Оба смотрят на меня так, что невольно начинаю краснеть, хоть ничего такого и не сделал. - Ладно, - недовольно бурчу я, скрывая собственное замешательство. – Давайте лучше руки мойте – и к столу. Мне ваши любимые пироги на заказ сделали. … Пока я кипячу воду и завариваю травный чай, Дик умудряется не только самостоятельно перезнакомиться с моими друзьями, но и успешно их развлекать с отменным юмором живописуя собственные совсем не смешные приключения. Взрослые волки, воины, прошедшие всю войну в разведке, смеются как дети, до слез и тихого скулежа. - Ну, ты, дружище, даешь! - А Рокот в своей знакомой роли – спаситель – от носа до кончика хвоста, - весело замечает Клык, многозначительно подмигивая и кивая на мальчишку. Под столом этот интриган показывает мне оттопыренный мизинец, одобряя выбор. Да какой, к лешему, выбор! - Этот парень просто свалился мне на голову, - мрачно бурчу я. - Конечно. - Мы именно так все и поняли, - очень ненатурально тут же соглашаются оба, а сам Дик блаженно лыбится. Подумай только, ничего поганца не берет. Любые неприятности скатываются с него, словно капли воды с непромокшей шерсти. И тут со стены раздается уже подзабытая мной мелодия. Как? Неужели очнулись от долгого сна уже три весны не ходившие часы? Все мы невольно оборачиваемся и рассматриваем, как чуть спускаются вниз, покачиваясь на цепях шишковидные гири, как открывается дверка дома и на пороге появляются потертые от времени, но искусно вырезанные фигурки мужчины и женщины. Вот сейчас они… Фигурки выстраиваются друг за другом, синхронно наклоняются вперед корпусом и начинают производить вполне узнаваемые и крайне неприличные движения. И все это под лиричный перезвон колокольцев! Замершие от неожиданности друзья сперва ошалело любуются на деревянных бесстыдников, а потом громогласно хохочут. Не понял! Мне одному сейчас не смешно?! С гневом смотрю на довольного лиса. Так вот, чем он тут занимался в мое отсутствие… Он вежливо улыбается и, хлопая густющими ресницами, глядя чистейшими невинными глазами ребенка пожимает плечами и сообщает: - Я ж не знал, что фигурки раньше делали. Теперь тетенька и дяденька в лошадки играют. У друзей от смеха случается настоящая истерика, и они по-очереди убегают умываться холодной водой, да и я, заразившись всеобщим весельем, уже не могу злиться на самоуправство мелкого нахаленка. Главное что? Часы-то ходят! Гостей у меня практически не бывает, как, впрочем, и личной жизни. Так что, стесняться некого. - Может, хоть их пример тебя к чему-нибудь подвигнет, - хрипит Шелест, будто читавший мои мысли. Отмалчиваюсь, разливая по чашкам ароматный напиток. Все травы сам собирал, да потом подбирал так, чтобы ни одна трава другой по свойствам не противоречила. От моего чая, кроме пользы, ничего не бывает. Не то что у некоторых неумех. Вон, молодая Линка мужу недавно такой чаек заварила, что тот из туалета два дня носа высунуть не мог. - Хм, занятное у тебя сегодня угощение, - усмехается Шелест, выкладывая на стол пирог с надкушенным кем-то боком. - И не говори. Не иначе, Рокот о нас слишком уж озаботился – на отраву каждый пирог лично проверял. Клык тоже выкладывает пирог со следами чужих зубов. Рядом умещается еще с десяток такой же оригинальной выпечки. Я могу только с недоумением на это смотреть, но тут раздается виноватое покашливание. Все мы оборачиваемся к смущенному Дику. - Ну, я… кто ж виноват, что они всю начинку в одно блюдо сложили? А я с капустой не люблю, и с яйцом тоже, и про гостей я не знал – он мне позже сказал. - Ясно! Оставил всех без угощения, - ядовито замечаю я, с раздражением берясь за блюдо. - Эй! Ты куда это с нашими пирогами собрался? – с другого конца за деревянный резной край посудины ухватывается Клык. – Решил с этим на пару все схомячить? - Жадный он, - сипит Шелест, с наслаждением кусая уже надкусанный до него пирог. – Думает, что раз понадкусывали, то все им и достанется. И друзья с удовольствием вгрызаются в пироги, а у меня отлегает от сердца – раз шутят, значит, не обиделись. Но я бросаю в сторону лисенка многообещающий взгляд, заставляющий мальчишку зябко передернуть плечами. Общаемся мы до самого вечера, успевая и пироги доесть, и медовую настойку допить под жареную зайчатину. Дик сумел вытащить из ребят всю историю моего позорного пленения и последующего спасения в мельчайших подробностях. Все охал и ахал, бросая на меня то жалостливые, то восхищенные взгляды. И чем нашел восхищаться? Разве что моей непроходимой глупостью. Впрочем, влезать в разговор и прерывать ребят я не стал. Просто вышел костром и зайцем заняться, чтоб не слушать. Время пролетело незаметно, а к вечеру друзья засобирались назад, в ближний пограничный гарнизон, где и продолжали службу, в отличие от меня, сбежавшего от всего куда подальше. - Бывай, Рокот! – крепко обнял меня Клык и шепнул на ухо: - А мальчишка-то хорош, ты присмотрись. Я бы такого не отпустил. - До встречи, - сипит Шелест, крепко обнимая меня, и неожиданно пожимает потом руку зардевшемуся от удовольствия Дику. – Присматривай за нашим молчуном, а то он совсем одичал. Быстрая трансформация – и две темных тени легко скрываются в густом лесном кустарнике. Я молча поворачиваюсь к Дику и киваю ему на дверь дома. Может, мальчишка и считает, что его шалости уместны, а вот мне так не кажется. В доме сажусь за заставленный грязной посудой стол и спокойно объясняю все мальчишке. - Эти часы были сделаны мне в подарок одним другом. Он погиб сразу после войны. Глупая и нелепая смерть. Но вот эта вещь – единственное о нем напоминание. И уж, поверь, никогда он не сделал бы подобной пошлости. Неуверенно мнущийся с ноги на ногу Дик краснеет и тяжко вздыхает. - И это еще не все. Если я позволил тебе съесть на обед несколько пирогов, это не значит, что можно поганить все блюдо. Под каким забором тебя воспитывали? Он обиженно вскидывается, но, вспоминая о разведенных им же самим тайнах, упрямо молчит. - И как по-твоему, чего ты заслуживаешь? Дик снова вздыхает, начинает возиться с упрямыми пуговицами штанов, стягивает их и, сверкнув голой попой, покорно укладывается на лавку. На коже местами еще видны следы вечерней порки, и я с сожалением качаю головой – не соразмерил силу-то. - Я не понял, тебе что – понравилось что ли? – уточняю спокойно, допуская в голос толику иронии. – Вот уж не думал. Нет, я, конечно, о таких слышал. Но вот увидеть никак не рассчитывал. Покрасневший мальчишка пружиной вскакивает с лавки, натягивает штаны, застегивается, путаясь в пуговицах. Руки у него дрожат от обиды. - Я просто признаю право старшего! – чуть подрагивающим голосом отвечает он. – Как те волки. А ты издеваешься! Чем я хуже? - Ничем, - спокойно признаю я. – Хуже обучен, разве что. Но это – дело поправимое. Как и умение держать себя в руках и скрывать эмоции. Дик понимает намек и уже через пару таров выглядит совершенно спокойным. - А чего друзья именно сегодня к тебе приходили? - Праздновали мой день рождения, - объясняю я и вижу, как вытягивается от досады его мордашка. Впрочем, он снова тут же нацепляет маску спокойствия. Хороший мальчишка, прав Клык. Жаль вот только, что не мой.