Укравший мою судьбу

Рокот. От как бы спящего лисенка ощутимо пахло лесом. Он явно только что куда-то выходил. А сейчас делает вид, что крепко спит. Ладно. Попробуем поговорить об этом завтра утром. А сейчас – спать. Мои стандартные четыре часа сна заканчиваются перед самым рассветом. Тихонько заглядываю в спальню – мальчишка спит, и на этот раз – по-настоящему. Во сне у него какое-то восторженное выражение лица. - Рокот… Я замираю у выхода, услышав в жарком шепоте спящего собственное имя, невольно прислушиваюсь. - Еще… уммм… Усмехаюсь, качая головой. Вот еще радость – быть героем любовных ночных метаний подростка, пусть и симпатичного. И откуда ты такой на мою голову свалился? Пока голова думает, руки совершают привычные действия – разжигают печь, достают из подпола птичьи яйца, нарезают оставленную на ночь в печи полбуханки ржаного хлеба. К хлебу я у людей в плену пристрастился. Да и трудно было не привыкнуть, когда ничего другого и не давали. Может, потому он и казался мне тогда таким вкусным. Беда давно миновала, а привычка осталась. Выпечкой у нас в селении только одна оборотниха баловалась. Мои вкусы уже давно изучила. Вот, раз в два дня хожу к ней за караваем. Сегодня тоже сходить надо бы, но оставлять Дика одного почему-то не хочется. А парнишка со странностями. Вроде и смешливый, покладистый, а к работе обычной не приучен, в лесу плохо ориентируется, раз заблудиться умудрился. Охотиться не умеет толком, иначе не был бы таким голодным. А эти его попытки залезть ко мне в постель и вовсе отчаянные какие-то. Что-то его изнутри гложет, но маленький упрямец молчит. А я не настаиваю. Созреет – расскажет. Главное, чтобы поздно не было. Слышу в спальне активное шебуршание – проснулся, голуба. Сразу же ставлю в печь сковороду с яйцами. Аккурат, как умоется, готовы будут. За стол Дик садится непривычно хмурым. Тихонько втягиваю воздух носом и чувствую знакомый такой, сам за себя говорящий запах. Довоображался все-таки… Но виду не показываю – зачем смущать мальца? А вот о ночных путешествиях своего впечатлительного гостя разузнать все же попытаюсь. Тем более, что на лбу у мальца приличная такая шишка со ссадиной. Но первая же осторожная попытка встречена агрессивным оскалом. Похоже, весна прилично ему в голову ударила. Ладно, этой дури легко помочь можно. Только и нужно, что руки делом занять. - Встать! Подскакивает и смотрит на меня удивленным шалым взглядом. А как ты думал, голубь? И не такие, как ты, по струнке ходили. Отправляю его на улицу. Пусть разомнется маленько, да и мне не помешает. А он злой, горячий. Вон, глаза сверкают, почище, чем клинки на солнце. Это и хорошо, и плохо. Здоровая злость в бою не помеха, плохо, когда руку бойца начинает гнев контролировать. Это уже вчистую проигранный бой. Я не даю ему времени на подготовку и нападаю внезапно, особо не жалею, гоняя по всей поляне. Защищается он отчаянно и довольно грамотно. Вот только – как-то очень однообразно. Уже через два тара я изучил его манеру и мог бы прекратить бой одним ударом, но цели сегодня немного другие – мне нужно, чтобы мой юный друг устал. Так вымотался, чтобы на глупые мысли сил уже не хватало. Когда лис прилично взмок и тяжело дышал, я завершил бой одним эффективным и довольно болезненным ударом. Ребята, которые со мной в паре обычно работают, эту мою манеру отлично знают – боль при проигрыше – лучший стимул, чтобы стараться в следующий раз. А для Дика это в диковинку, шипит, ругается, но не ревет, что уже хорошо. А вот это он зря! Я мало кого в ученики беру. Ему – сам предложил, а он - хамить в ответ. Ладно, пусть еще побегает, охолонет немного. Я ему не нянька, чтобы следом бежать, да уговаривать. Тропа в селение ведет, а там о моем госте уже любой знает – не тронут. Если, конечно, сам не нарвется, как в первый день. Ну, даже если и поучат немного, то только на пользу пойдет. Не убьют, не покалечат и издеваться не станут – статус гостя не позволит. А сам я пока по дому делами займусь. Вон, те же чурбаки на дрова порубить давно пора. Да мало ли дел в деревенском-то доме? Диклэйд. В селение я вошел уже спокойным, разве что только в отвратительном настроении. И чего вспылил? К тому волку Рокота что ли приревновал? Так повода нет – не обещал он мне ничего. Я ему вообще никто – приблуда без роду и племени, если уж честным до конца быть. Обрадовался, что он вытащил мою шкуру из пары переделок, и сам себе небылиц напридумывал. Даже в голову ведь не пришло, что хоть семья и погибла, но не мог же он все эти годы без партнера быть. Тем более, что и волк тот не мне чета – и старше, и внешностью, пожалуй что, ярче будет. И послушный. Не то что некоторые – малолетки. И тут я снова с размаху в кого-то впечатался. Сначала вежливо извинился, а потом удосужился голову вверх задрать. Мама дорогая! Опять он – тот самый волк, что и в первый день. И тот, которого вчера Рокот … хм… - Гордон, кажется? – уточняю внезапно охрипшим голосом. - Не кажется, - чуть заметно ухмыляется он. – А ты, по-моему, Дик. Киваю молча, не перенимая чуть издевательский тон. Новой драки просто не хочу. - А что один, без Рокота? – спрашивает он вроде бы спокойно, а я отчетливо ощущаю, как тоскливо сжимается у него что-то в груди. Почему-то становится его жаль. - Мы с ним чужие. Он мне не нянька, - буркаю сердито, невольно потирая образующийся на шее синяк. Парень внимательно окидывает взглядом мой потрепанный вид и тянет: - Поняяятно. Воспитывал, значит? Поздравляю, это потому, что ты ему понравился. Он с кем попало в паре не работает. - А с тобой – работает? – брякаю, не подумав, и невольно краснею. - Работает, - мрачнеет Гордон и с подозрением смотрит на меня. Я же не знаю, куда глаза деть. - Подглядывал? – догадывается он. Я только киваю, признаваясь. - И как – понравилось? – в голосе издевка, а в душе боль и стыд. Вот же угораздило меня снова не в свое дело влезть! Что же делать? А, лучше всего – честно ответить! - Сперва нет. А вот потом, ночью, не отказался бы на твоем месте быть. Я открыто смотрю ему прямо в глаза и вижу там удивление. Некоторое время мы просто стоим друг напротив друга и молчим. Потом он вздыхает и с тоской спрашивает: - Рассказал уже кому? - Нет. Это – личное. О таком – не трепятся. - Спасибо! – благодарит он с облегчением. – Пойдем, - предлагает неожиданно, - вон, лавка пустая, посидим, поговорим. Мне все равно заняться нечем, и я соглашаюсь. - Значит, он тебе тоже нравится? – вздыхает Гордон. - Нравится. Я о нем в учебниках читал, а тут вдруг встретил, представляешь? - Ага. Только он об этом всём говорить не любит. - Знаю. Даже не пытаюсь. Скажи, а почему ты ему так с собой обращаться позволяешь? – всё же не удерживаюсь я от вопроса. - Люблю, - просто и грустно отвечает Гордон. – Знаешь, когда любишь, и не такое готов простить. - А он тебя? - Нет, - качает он головой, и я отчетливо чувствую горечь. Кажется, что ее так много, что она навязчивым вкусом оседает у меня на языке. - Почему? – удивляюсь искренне. – Ты же такой красивый и сильный. Что еще ему нужно? - Наверное, я просто не тот, - печально улыбается волк. – Да я не в претензии. Главное, что он пока позволяет мне иногда быть рядом. Пусть даже и так, как вчера. - Ты вообще как? – неловко спрашиваю я. - Нормально. Думал, что будет хуже, но вот – нормально. Только не выспался. Так заснуть и не получилось. Все думал, что я не так сделал? За что он меня? Он ведь не такой обычно, правда. Мы просто молча сидим рядом, но все несказанное вполне ощутимо витает между нами. - Ты тогда, у колодца, ему поэтому уступил? Он улыбается. - И поэтому тоже. А еще тебя жалко стало. - Понятно. Понимать, что тебя банально пожалели почему-то неприятно. Но что делать – это правда. От эмпата фиг скроешься. - А я с ним сегодня совсем поссорился, - почему-то сообщаю я Гордону. - Ну, это тебе кажется, - усмехается он. – С Рокотом можно поссориться, только когда он сам этого захочет. Что там у вас случилось? И я рассказываю ему все. Даже, подавив ложный стыд, как пытался затащить его в постель. Почему-то кажется, что Гордону – можно – он поймет. - Ну, ты даешь! И чего испугался-то? Он классный любовник – внимательный и аккуратный. То, что ты вчера увидел, просто наказание за что-то. В расчет не бери. Лучше возвращайся и извинись. - Я не стану извиняться! – вскидываюсь, вновь загораясь злостью. – Он сам меня вынудил. Чего он руки все время распускает? Он мне никто! - Опять, ты уж прости, дурак! Рокот просто так ничего не делает. Вот на что ты обиделся? На пару затрещин? Ой-е! Не вижу даже синяка. - А это? – выставляю напоказ посиневшую шею. - Это за дело. Плохо мечами работал, вот и схлопотал. В бою вообще бы умер, - резонно отвечает он. – Рокот всех так учит. Говорит, что через боль быстрее доходит. И даже в учебных боях работает только заточенным боевым оружием, потому и учить берется не всякого, а только когда уверен, что сам себя клинком не зарежешь. Тебе лет сколько? - Семнадцать. - Нормально так! – удивляется Гордон. – Да он таких молодых ни разу не брал. Значит, ты, брат, и впрямь неплохо подготовлен. - Я тоже так думал. До сегодняшнего утра, - вздыхаю тяжело, вызывая у волка здоровый смех. - И что он тебе потом сказал? С трудом припоминаю. - Что-то вроде, что неплохая подготовка, но однообразная, потому что с одним противником работал. Гордон с уважением присвистнул: - Да ты крут! Сам Рокот похвалил! - Похвалил? Это называется – похвалил?! - Ага! – весело улыбается волк. – Ниче! Привыкнешь. Беги уже извиняться, а мне пора, что-то засиделся я с тобой. Ты, если что, обращайся – где мой дом уже знаешь! Он по-дружески подмигивает мне и уходит. Извиняться? Мне? Вот еще! Не дождется! Я себя ни в чем неправым не считаю. Правда, и идти мне сейчас особо некуда. Не к Гордону же в гости, в самом деле, набиваться? Да и не хочется. Все перед глазами подсмотренные сцены мелькают. Не тянет меня в тот дом, что бы там сам Гордон о Рокоте не говорил. Странный он все же – разве можно так наказывать? Хотел бы – выпорол, как меня. Если за дело, кто ж будет оспаривать? А так – унизительно очень. Меня просто передернуло. Я бы все вытерпеть и не обидеться не смог. Хотя, как там Гордон говорил – если любишь… Интересно, а я его люблю?..