Откровения.
5 мая 2013 г., 22:03
Диклэйд.
Воды я донес хорошо, если полведра, то руки дрожали, то спотыкался на каждом шагу. Вот зачем он мне все это рассказал? Пугал? Не стоило трудов – я и так напуган до тошноты. Даже обедать не стал – в рот ничего не лезло.
Чтобы не думать о предстоящем мне этой ночью, попросил у Сослея работу по дому. Пыль до блеска протер, потом за полы принялся. А он, как назло, на колени позади меня пристроился и руки распускать начал – то под выбившейся рубашкой живот огладит, то по попе ладонью мазанет. Я всякий раз дергался, а Сослей только смеялся в ответ, да шутил так двусмысленно, что у меня уши постоянно красными были. Но хуже всего получилось, когда дело до большого зеркала дошло – я с него давние отпечатки чьих-то пальцев стирал усердно, а Сослей со спины подошел, руками под рубаху залез, задышал жарко в шею. А ладони-то под рубахой, словно липкие, так влажно оглаживают, что у меня от стыда слезы на глаза навернулись. Он заметил, лицом к себе повернул, да потом все их с лица вылизал. Я зажмурился, чтобы не видеть, и не дышал почти, а потом, как он меня отпустил, бегом умываться кинулся – и мне уже все равно было, что он там обо мне подумает, обидится – или нет.
Вот после этого, чтобы хоть немного успокоиться, и решил за водой сходить. Успокоился – дальше некуда! Стою теперь, как последний слабак, перед дверью, и зайти боюсь. Не думаю, что Рокот неправду мне говорил – не тот он оборотень. А оттого, что теперь знаю о том, что меня ждет, колени, будто ватные. И почему это проклятое солнце так быстро к горизонту клонится?!
Поставил ведро на ступени, сам рядом сел, колени руками к груди притянул – хоть какая-то иллюзия защищенности.
Думать о Сослее, в двух шагах за ненадежной преградой меня ожидающем, было просто тошно. Мне на самом деле только Рокот нравится. Это я точно знаю. Может, даже не просто нравится, а иначе, отчего обида такая? Да понятно все со мной – я ведь просто позлить его хотел. Ну, и немного отомстить за то, что он той ночью к Гордону сбежал. Ладно, я – малолетка, как он правильно говорит. А он-то? Он же умный, взрослый, опытный, сильный… Он – лучше всех, кого я знаю! Почему просто не утащил за собой? Ну, позлился бы я, но ведь все бы в итоге хорошо было…
Тяжело вздыхаю. Если бы… Было бы…
Сам хорош – из-за мелкой мести и ложной гордости оскорбил его, как мог, а теперь еще и собственную глупость на него же повесить пытаюсь.
- Сам дурак, сам и по счетам платить буду!
Хотел гордо сказать, а получилось жалко, со всхлипом, словно жалуюсь кому…
- Хватит!
Решительно заставляю себя встать и открываю дверь. И первое, что вижу, понимающую ухмылку Сослея.
- Может, обмоемся пока? – спрашивает он. – Скоро уж и солнце сядет.
- Где? – не понимаю я. А он распахивает двери спальни и указывает на большую деревянную лохань, стоящую в углу. От нее уже приятный дымок пара поднимается.
- А как? – хрипло спрашиваю я.
- А вместе, - он нетерпеливо подталкивает меня в спину. – Нужно же нам немного друг к другу привыкнуть?
Я только обреченно киваю. Похоже, вечер для меня настанет несколько раньше, чем я рассчитывал…
Рокот.
Понял, осознал, а за оставшееся время до заката – прочувствовал, как следует – Дик для меня не просто гость. Пожалуй, от него могу не только хамство стерпеть, но и такое унижение, как меня на Сослея променять. Я же знаю – это не навсегда. Дольше, чем пол луны никто у него в постели не задерживается. Только и нужно, что подождать, пока Сослей мальчишкой натешится, да за дверь выставит. Я не гордый – я подберу. Главное, чтобы сам Дик не против был.
Вот, вроде, решил все для себя. Должен уже успокоиться и выжидать – дело для военного, пусть даже и бывшего, вполне привычное. Только нет спокойствия, как не было. А в голове мысли одна другой страшнее бродят. Вдруг он Дику боль причинит? Да что там вдруг – наверняка! И если мальчишка попросит, вряд ли остановится, привыкнуть позволит…
Леший! Только от мыслей больно. А ему-то, неопытному, каково будет? Нет! Не могу сидеть и выжидать! Похоже, мой черед под окнами стоять и подглядывать. Лучше присмотрю, а где не смогу – прослушаю – чтобы с мальчишкой совсем уж ничего плохого не случилось.
- А смогу – удержаться, если все нормально пойдет, по обоюдному согласию?
Задумываюсь, пытаюсь в чувствах разобраться, а там такая мешанина, словно мне самому только восемнадцать весен стукнуло, а не на вторую половину второй сотни перевалило.
- Ладно. Как выйдет. Опозорюсь на все селение, значит, так тому и быть.
Решившись, почти бегом спешу к дому Сослея. Дыхание не сбивается – не то расстояние, и невидимой и неслышной тенью замираю у окна, ведущего в спальню. Оно предусмотрительно задернуто от любопытных взоров тонкой занавеской, но силуэты за ней на фоне пусть и не яркого освещения все же прекрасно видны, и я могу наблюдать, как двое в одной лохани плещутся. Если, конечно, это можно так назвать…
Фигурка потоньше и поменьше – это, вне сомнений, Дик. Он почти вжат в деревянный бортик вторым, более массивным силуэтом. Мне кажется, что еще немного, и это будут уже не объятия, и я невольно скриплю слишком сильно сжатыми зубами. А это, оказывается, больно… Так вот смотреть, как того, кто тебе дорог, обнимают чужие руки.
Прислушиваюсь, и мне кажется, что могу различить чуть слышный плеск воды и тихий жалобный стон. От этого становится трудно дышать, словно воздух вдруг разогрелся, как в печи, и стал невозможно горячим.
Но я все еще могу контролировать себя.
Нужно было просто брать его за шкирку и волочь в дом, потом бы разобрались, кто прав, кто виноват. А я подумал, что он имеет право на самостоятельные решения. Вот он и решил, а мне теперь только под окнами зубы от ревности стачивать.
- Зря я сюда пришел! – шепчу чуть слышно и сползаю спиной по жестким сосновым бревнам сруба. Сижу на холодной земле и пытаюсь хоть как-то справиться со сбившимся дыханием и сошедшим с ума сердцем. Так себе получается. Промучившись недолго, снова приникаю к окну. Что меня увидят – не боюсь. Уже совсем стемнело, и я вряд ли буду виден за занавеской, да и двое в комнате слишком увлечены другими делами. Вон уже из лохани выбрались. Сослей чуть толкает Дика в грудь, и тот безвольно падает на постель. Потом… стоп, а зачем это он мальчишке руки к спинке кровати привязывает? Прислушиваюсь, но могу угадать лишь отдельные слова, слишком тихо они общаются. Сослей нависает над Диком на вытянутых руках и целует – сначала в губы, потом спускается все ниже. Смотреть на это выше моих сил, и я снова судорожно вздыхаю и опускаюсь на корточки у стены.
Интересно, Дику было так же, когда он за мной и Гордоном подсматривал? Глупости какие в голову лезут. Сегодня, когда Сослей закончит, придется мне навестить Гордона. Иначе – не смогу и двух часов проспать. И дело тут уже не в возбуждении. Просто хочется забыться, а на месте Гордона можно попробовать Дика представить. Конечно, нечестно по отношению к ученику, но раз уж он после прошлого раза просил прийти, то потерпит. А если обидится и прогонит – даже правильно, и для него – к лучшему.
Все это время внимательно слушаю комнату, но там тишина. Нет, наверняка, какие-то звуки внутри есть, но тихие, а, значит, у меня нет поводов, чтобы вмешиваться.
Нет поводов. А то, что я тут от ревности задыхаюсь – так это не повод. Это мои личные проблемы, которые никого больше не волнуют…
И тут мои уши улавливают слишком громкий звук. Подскакиваю и приникаю к стыку между стеклом и рамой окна ухом.
- Не надо, давайте… давай… остановимся на этом сегодня?
Этот жалкий голос принадлежит Дику. Кажется, мальчишка совсем расклеился, голос дрожит и прерывается.
- Я честно ждал до ночи, мой сладкий. Ты сам назначил это время…
Тихий стон боли мне сейчас померещился? Перехожу в частичную трансформацию, хотя после давнего плена и издевательств мне очень сложно удерживать полусуть. Целители говорили, какие-то там связи оказались повреждены. Но только не сейчас – сейчас все мое естество требует сохранять контроль – и я его удерживаю. Невероятным усилием воли – удерживаю. И чуткий слух зверя ясно транслирует все, что сейчас происходит в комнате.
Тяжелое возбужденное дыхание Сослея… еще один тихий стон Дика…
- Не надо… больше…
- Надо! Мне лучше знать, мой сладкий! Думаешь, эта гладкая деревяшка у меня тут просто так лежит? Или считаешь, что мне понравится с трудом, рискуя причинить себе травму, проталкиваться в тебя? Вот этим – растяну, а потом, мой сладкий, покажу тебе, что такое любовь…
Дальше я слышу полный боли тихий крик мальчишки, и сознание заволакивает кровавая пелена гнева. Кажется, дверь с петель я снес полностью, а потом и вторую. Потому что вдруг внезапно оказался посреди той самой комнаты. Сослей, голый и почему-то белый, как мел, тихо сползает на колени и быстро юркает под кровать. А я вижу только Дика – привязанного за руки тонким шелковым шнуром к деревянной спинке, с разведенными в стороны ногами, с залитым слезами лицом и совершено неверящими огромными, в пол-лица глазами, в которых неверие и боль сменяются узнаванием и запредельным, невозможным счастьем.
- Рокот, забери меня отсюда, пожалуйста, - тихо всхлипывает он.
Его просьбы мне достаточно, острыми когтями легко перерезаю шнур, сгребаю его дрожащего и обнаженного в охапку, укрыв сверху лежащей рядом, на стуле, одеждой, и выхожу в ночь.
Прохладный воздух немного освежает мое горящее лицо, я чувствую, как изменения полусути ровно и спокойно уходят, оставляя меня снова лишь с возможностями человеческого тела. Но это уже не важно. Главное, Дик со мной, в безопасности. Немного напуган, но это пройдет.
- Сейчас вернемся, и я заварю для тебя сбор с успокаивающими травами, - тихо шепчу ему на ухо.
- Извини, извини, извини… - безостановочно повторяет он, тихо глотая слезы. – Ты – самый лучший, ты - очень красивый и умный, не то, что я… малолетка.
- Да забудь ты уже это слово! – с досадой восклицаю я и осторожно и нежно целую его в дрожащие от сдерживаемых рыданий губы.
А он… отвечает.
- Леший! Да что же ты со мной делаешь?! Малолетка…