Капелька ревности

Ранение Ханджи вынудило малую группу задержаться в доме семьи Рейсс. Конечно, майор отнекивалась до последнего, с беззаботной улыбкой утверждая, что необходимости в этом нет, но Ривай был непреклонен. Спорить с ним абсолютно бесполезно, лишь Ханджи могла противостоять его леденящему душу взгляду, однако её толком никто и не слушал. «Нужно мыслить здраво, хоть изредка», — единственное, что ответил Ривай на все её умозаключения, тем самым закрывая рот и без того уставшему майору. Ей оставалось только смириться, не без раздражения вкупе с немой благодарностью. Дрянной титан, порожденный из плоти очередного ублюдка, не столь напрягал капрала, как едва находящаяся в сознании четырехглазая аномалия. Правда, Ривай упорно избегал этих мыслей: признать, что её жизнь представляет для него большую ценность, чем жизни других пустоголовых людей, было недопустимо, неправильно. С едва сорвавшимся с губ уставшим вздохом капрал вошёл внутрь одной из нежилых комнат. Картина, что открылась перед его глазами, была довольно занятной, если бы при её лицезрении он не испытывал отвращения. Верный пёс Ханджи, вечно мельтешивший перед глазами, старательно расстегивал пуговицы на рубашке майора. Она же, сидя на выдвинутом вперёд стуле, с трудом разлепила веки, стоило двери приоткрыться. Обернувшись на шум, Моблит вздрогнул от одного лишь вида капрала и поторопился объясниться. Его голос едва уловимо дрожал, пока Моблит говорил, что Ханджи необходима срочная перевязка, и Ривай не мог понять, вызван ли страх помощника состоянием женщины или же тем, как не вовремя Аккерман здесь появился. Впрочем, мысли солдата волновали Ривая в последнюю очередь, коротким жестом он прервал бессмысленную болтовню и тихо процедил: — Я вижу, что ей херово. Свободен. Моблит беспрекословно подчинился приказу высшего по званию, хоть и желал воспротивиться. Перед уходом он оставил бинты на столе рядом с Зоэ, надеясь, что капрал догадается помочь ей с перевязкой. Он и не подумал, что Ривай пришёл к ним именно для этой цели. — Мы должны немедленно отправиться вслед за остальными, — непривычно серьезным тоном произнесла Ханджи, поглядывая на Ривая немного сердито. Пусть голова и болела от нещадного удара об стену и последовавшего за ним падения вниз, Ханджи продолжала упрямо стоять на своём — сидеть тут и смотреть друг на друга попросту не было времени. Ривай только цыкнул в ответ на её слова, предпочитая не вступать в спор, призывая эту безмозглую подумать и о своем здоровье. Ханджи вздохнула, наблюдая за тем, как он неторопливо, словно не его товарищ истекает здесь кровью, подходит ближе и останавливается в паре сантиметров от её тела. Излюбленная рубашка Ханджи, уже давно отжившая отведенный ей срок и потерявшая свой первоначальный цвет, была почти снята — разве что руки осталось вынуть. Майор сделала это сама, пока капрал возился с водой и более-менее чистой тканью: в первую очередь нужно было промыть её рану и остановить кровь. Когда он наклонился к женщине, взгляд его невольно опустился чуть ниже, к груди, замотанной многочисленными слоями бинтов наподобие тех, что сейчас мирно покоились на столе. Риваю прекрасно известно о необходимости всех женщин-солдат утягивать грудь, чтобы та не мешалась при сражении, но повязка Ханджи казалась ему какой-то… неправильной. Возможно, оттого, что бинты были завязаны как-то уж слишком аккуратно, а это совсем несвойственно вечно неопрятной, неряшливой женщине. Риваю было проще представить, что она носит обыкновенную белую майку, но уж точно не тратит как минимум десять минут каждое утро, чтобы сделать идеально ровную, словно топ, повязку. Нет, это совсем не характерно для Ханджи, а потому невольно промелькнула мысль, что в этом деле ей кто-то помогает. Кто-то, постоянно вертящийся рядом. — Рана выше, Ривай, — Ханджи постаралась придать своему голосу нотки веселья. — Неудобно, конечно, тебя отвлекать, но время поджимает. Нужно ехать. О том, как сильно ныло плечо, а боль растекалась по всему телу, Ханджи предпочла промолчать. Опираясь на спинку стула, она с трудом сдерживала себя оттого, чтобы не уронить голову на здоровое плечо и не отключиться. — Не обольщайся, четырехглазая, — пренебрежительным тоном отозвался капрал, мигом пресекая всякие раздумья и поднимая взгляд на её лицо. Заметив явные смешинки в глазах уличившей его женщины, Ривай счёл нужным добавить: «Я задумался», — а после незамедлительно приступил к работе. Ханджи хихикнула, хотя абсолютно любое движение отдавалось неприятным покалыванием. Она старалась выглядеть непринужденной, но Ривай замечал, как подрагивают её мышцы от боли, вызывая дрожь по всему телу. Ханджи вздрогнула более ощутимо, когда Ривай приложил смоченную водой ткань к её ране, но прикусила губу и не проронила и звука. Пока капрал держал ткань, останавливая кровь, он вновь отвлекся на почти неприкрытое тело. Несмотря на то, что бинты были явно завязаны очень туго и крепко, в данный момент они находились не в лучшем своём состоянии. И дело даже не в крови, окрашивающей некогда идеально чистую ткань, подвязка просто выглядела немного потрепанной, если всмотреться в нее с излишней придирчивостью. То было неудивительно, ведь события вынуждали Ханджи много двигаться, а уж зная о гиперактивности её натуры, Ривай сомневался, что бинты вообще доживают до вечера. Сейчас ложбинка её груди была полуоткрыта, и именно она приковала внимание мужчины на считанные доли секунды. Но он взял себя в руки, опасаясь быть повторно замеченным в чем-то постыдном и, несомненно, глупом. Тщательно очищая смуглую кожу от уже засохшей в некоторых местах крови, Ривай обратил внимание, что Зоэ прикрыла глаза и, возможно, даже заснула. Чтобы проверить догадку, капрал решил озвучить своё замечание. — Уж не поверю, что тебе не лень бинтовать себя ежедневно. Да ты зубы не каждое утро чистишь, что уж говорить о перевязке. Неужели твой несчастный слуга помогает и с этим? Ханджи уже почти ничего не чувствовала, когда слова Ривая настигли её язвительным полушепотом. Пустота поглощала её, призывая к усладительным сновидениям тягуче медленно и необычайно заманчиво. Но Зоэ не была бы Зоэ, если бы не воспротивилась умиротворению, которого отчаянно желал её истощенный организм. Она мгновенно пробудилась, открывая глаза и пару раз моргая, а после села немного поудобнее. Придя в себя, Ханджи преобразилась за считанные секунды: вот на Ривая снова смотрела бодрая и преувеличенно-весёлая учёная, слова наподобие «покой» с которой ну никак не ассоциировались. — А как же! — радостно воскликнула женщина, но тут же зашипела, когда Аккерман надавил чуть сильнее. — Значит, не такой уж и несчастный, — неприязненно заключил Ривай и отвернулся к столу, чтобы взять бинты. И без того не располагающее к себе лицо капрала казалось ещё более отталкивающим, напряжение ощутимо повисло в воздухе, смешиваясь с породнившимся им запахом крови. Обладая проницательностью и потому подмечая у Ривая появившееся раздражение, Ханджи посчитала нужным разъяснить: — Я не серьёзно. Ривай на секунду обернулся к женщине, вновь окидывая беглым взглядом полуобнаженную шутницу. Шрамы на её подтянутом теле не омрачали красоты и притягательности, но их обилие всё-таки настораживало. Ханджи так наплевательски относилась к самой себе, что ранений у неё было в разы больше, чем у каждого из ветеранов. Это злило капрала — её красивое, беззащитное и наверняка мягкое тело не заслуживало столь грубых надругательств беззаботной хозяйки. — Мне плевать, — процедил мужчина, возвращаясь к её карим глазам. Этой короткой фразой: «Я не серьезно», — в полной мере можно было описать всю жизнь Ханджи. Безрассудные поступки, приводящие к множеству негативных результатов, глупость, неосторожность, ребячество… Но так думал Ривай только в том случае, если злился на Ханджи. В остальное мирное время он все-таки относился к ней благосклонно — то, что она являлась главным интеллектом разведки, отрицать было невозможно. Да и не только за это Ханджи можно было восхищаться, только вот причины для злости обнаруживались гораздо легче. Однако сейчас Ривай испытывал что-то наподобие облегчения. Конечно, по его лицу и не скажешь, но его сердце грела мысль о том, что Ханджи, как обычно, пошутила. Девушка, словно услышав его мысли, улыбнулась тепло, по-особенному. Так, как умела только она. — Если ты не перевяжешь мне рану, я скорее умру от потери крови, нежели от приступа ревности, — мягко засмеялась Зоэ, окидывая мужчину лукавым взором. — Не мели чепухи, — рыкнул Ривай, и буквально родившаяся где-то в глубинах его подсознания нежность сменилась мыслью о том, что действительно пора бы ускориться.