***
Флоренция медленно утопала в объятиях последних ласковых солнечных лучей, заволакивающих при этом весь город и его жителей. Кровавый закат освещал небо сотнями огней, казалось, что сам Бог плачет кровью из-за навалившихся проблем над Итальянскими землями. Но небрежно расписанный на небе закат постепенно сменялся чернотой ночи, вселяя ужас и страх в сердца людей. В эту особенно темную ночь я не заметила ни месяца, печально улыбающегося мне через окна моей комнаты, ни звёзд, скрашивающих мое пребывание в этой адской, воистину, семье Медичи. Чудом забеременев, я укрепила свое положение, спаслась от убийственно холодных ночей рядом с мужем, который терзал мое тело ночь за ночью. Я молилась, чтобы забеременеть, чтобы коротать дни, месяцы несбыточными мечтами о светлом будущем. После рождения Пьеро, я видела восторженный взгляд Козимо, я видела счастье в его потемневших глазах. Впервые за долгое время он смотрел на меня с обожанием, с такой непритворной нежностью и заботой. И я молилась Богу, чтобы он подарил мне ещё одного ребенка, чтобы хоть ещё раз увидеть теплый взгляд, ласкающий мое лицо, согревающий лучше всяких каминов и свечей. Взгляд того, кого я смогла полюбить. Это казалось невозможным, но сквозь пелену его голубых, как море, глаз, я смогла разглядеть нечто большее, чем отторженного ребенка, которого жестоко покарал отец. И вот наконец получилось, я смогла забеременеть снова. Я помню, как светилась от счастья, когда бежала к Козимо. Он не любил, когда я без стука врывалась к нему в кабинет, но когда я сказал ему, что в положении, он улыбнулся и приподнял меня, кружа, и мы смеялись словно дети. И мне впервые за долгое время стало по-настоящему хорошо. Я чувствовала себя нужной, любимой. И это прекрасно. Вот я уже на восьмом месяце. Я понимала, что день родов близится и уже не кажется таким уж далеким. Все эти дни Козимо заботился обо мне, приносил в мою комнату еду, но спал все равно в своей комнате. Это убивало меня. Ночами мне не хватало его тепла, он уходил, как только брал свое, исчезал под покровом ночи, оставляя меня наедине со своими слезами. Оставив меня с глухой ноющей болью в сердце. Невыносимо. Я терпела, стараясь делать все, чтобы угодить ему, потому что искренне надеялась и верила в то, что мы сможем стать счастливыми. Что мы преодолеем пропасть между нами, которая с каждым днём бесконечного ожидания становилась все больше и больше. И это неизбежно. Крах неизбежен.***
Я вскочила посреди ночи от резкой боли в животе. Я судорожно мяла простыни на кровати, пытаясь заглушить боль, но ничего не помогало. Я вскрикивала, молясь, чтобы служанки услышали и помогли мне. В голове мельком проскочила мысль: «Это выкидыш. Я потеряю его, потеряю все.» Боль не унималась, становилась больше и больше, рвала меня изнутри на мелкие кусочки. Не в силах больше ждать, я закричала, зовя на помощь. Уже спустя пару мгновений в дверях показалась Эмилия в ночнушке и со свечкой. «Молись, милая, молись», — пронеслось в голове. — Что с вами, Мадонна? — Позови лекарей, быстрее. Мгновение спустя я добавила: — Я теряю ребенка. Она пулей выскочила из комнаты, и я слышала, как она звала лекаря, который уже находился в нашем доме, так как никто не знал, когда именно начнутся роды. Я кричала во все горло, стараясь заглушить боль в низу живота, но ничего не помогало. Вдруг я увидела обеспокоенного Козимо, которых преодолевал между нами расстояние и сел на кровать, взяв мою руку в свою и поцеловав ее, произнес: — Что такое? Контессина, что случилось? Заливаясь слезами боли и отчаяния я сказала: — Я теряю ребенка, Козимо, я теряю его. Он обнял меня, успокаивая, пока наконец не пришел врач. Козимо и все ближайшие родственники, которые столпились в моей комнате, поспешно вышли, оставляя меня наедине с лекарем.***
Минуты ожидания казались мне вечностью. Я искренне переживал за судьбу нашего с Контессиной ребенка, я волновался, не в силах унять боль от осознания того, что могу потерять их. Спустя пару минут из комнаты вышел врач, поникнув головой, уводя меня в дальний угол: — Мне очень жаль. Но я не смогу спасти их обоих. — Что это значит? — Жизнь вашей жены и ребенка в опасности. Я могу спасти мадонну Контессину ценой жизни вашего чада. И наоборот, принять роды, но тогда, всего скорее, мадонна умрет. Я был в замешательстве, слегка пошатнувшись. Как можно выбрать между ними. Как? Я не представлял себе. Осознавая мысль о том, что сегодняшней ночью кто-то из них умрет, было невыносимо тяжело. — Могу я с ней поговорить? — Конечно, но я не уверен, что она сможет вам отвечать, она слишком слаба. Каждый человек за дверями спальни Контессины разговаривал о своем, строя безумные теории и догадки, а я тем временем вошёл в комнату. — Контессина… — Спаси ребенка, — слабо произнесла она, — умоляю, спаси его, он должен жить. Я видел, как жизнь ускользала из ее тела, она медленно умирала. — Я… Я… — Прошу… На мои глаза навернулись слезы. Контессина последний человек, перед которым я хотел бы показаться слабым. Жалким. Уязвимым. В комнату вошёл врач. — Времени нет. Решайте. Контессина бредила, порой, она говорила несуразные вещи, и мы с трудом могли понять смысл ее слов. Я был уверен в своем выборе, иначе быть не могло. — Сделай все что угодно, но мадонна Контессина должна жить. Лекарь беззвучно кивнул, жестом приказывая мне удалиться.***
Я проснулась от яркого солнца, светившего мне прямо в глаза. Почувствовав ноющую боль в низу живота, в мое сознание пришла мысль. Нет, не мысль, скорее осознание. Я начала вспоминать события прошлой ночи. Схватившись за живот я резко поняла, что его не стало. Как? Как такое может быть? «Неужели? Нет. Только не это.» Я вспоминала вчерашний разговор Козимо и лекаря: «Выбирайте. Времени нет.» «Она должна жить.» Я закричала имя своего мужа что есть силы, и вот через пару мгновений он уже был в моей комнате. — Контессина… Я… Мне… — Что с моим ребенком? Где он? Что вы сделали? — Мне жаль… Нашего ребенка забрал к себе Всевышний. На глаза навернулись слезы. Нет, Господи, нет. Я плакала, хоть и всегда до этого сдерживалась перед мужем, не хотела показаться слабой и беззащитной. Но сейчас я сняла с себя маску, словно обнажаясь перед ним. Обнажая душу и свою боль, выплескивая ее наружу. Он прижал меня к себе, а я продолжала заливаться слезами. — Все будет хорошо, Контессина… — Зачем ты это сделал? Я резко отстранилась. Я хотела знать ответ, ведь я поняла, что прошлой ночью он делал выбор между мной и нашим ребенком. Ребенком, который был ключом к золотой жизни. Ключом к счастью. — Ты мог спасти нашего ребенка, зачем ты спас меня? Ты всю нашу совместную жизнь разрушал меня, а я пыталась угодить тебе. Стать тебе не только женой, но и другом. Прогибалась перед тобой, уничтожая свою гордость и свои моральные ценности. Зачем ты спас меня? Ведь ты убивал меня своим безразличием. Ты уничтожал меня своей нелюбовью, не желанием слушать. Ты не спал со мной в одной постели, не оставался на ночь, унижал меня. Козимо… Я видела смятение в его глазах и, к сожалению, слишком поздно поняла, что наговорила лишнего. — Я не хотел, Контессина. Я не хотел сделать тебе больно. Я продолжала плакать, ведь его слова не унимали моей боли. — Правда в том, что ты дорога мне. И я не был готов терять тебя. Я знаю сколько ты сделала для меня, скольким пожертвовала. Я не достоин тебя. Но правда в том, что я не представляю без тебя своей жизни. Он притянул меня, касаясь своими губами моих, трогая рукой мою шею, а я обвила его голову руками, углубляя поцелуй, в который мы оба вложили так много чувств и искренних эмоций. Он остранился. — У нас ещё будут дети. Я легла на его грудь, всё ещё тихо всхлипывая, пока он гладил мои волосы. И боль ушла. Я почувствовала себя нужной. Я поняла, что не зря согласилась выйти замуж за этого человека. Что все-таки мои страдания окупились его любовью и преданностью. И надежда на счастье вновь посетила мое сердце.***