Всё

Совсем недавно закончились съемки «Что? Где? Когда?», а Артем с Игорем уже стоят на пороге одной из шикарнейших гостиниц Москвы. Номера здесь стоят столько, что про вопросы об анонимности уже никто даже не заикается. Дзюба прижимается к вратарю со спины, уткнувшись носом в его волосы, как только они пересекают порог и оказываются в царстве мрамора и света. Холл огромен, повсюду резные орнаменты, металлический декор и огромная люстра, что свисает с потолка на уровне второго этажа здания. Мужчины забирают у услужливого портье ключ и стремительно идут в сторону лифтов, что расположены по бокам от помпезной широкой лестницы, на которой, наверное, можно в ширину разместить всю сборную для стандартного фото. Лифт оформлен в долбанных пошлых золотисто-красных тонах. Повсюду зеркала, в которых Игорь видит, как Артем запускает руки ему под еще не расстегнутый пиджак и принимается с силой оглаживать крепкий пресс прямо поверх шелковой рубашки. Акинфеев, может быть, и хотел бы отстраниться по привычке, но сказанная на пороге Артемом фраза: «Просто представь…» подстегнула его. А ведь правда, что если представить? На одну ночь? Что они одни. Что они никто для остальных и все друг для друга. Что им можно то, что обычно прячут за закрытыми дверями и тонированными стеклами? Что если представить, что им можно… все? Игорь разворачивается в объятиях Дзюбы и приникает к его губам развратным, сочным поцелуем, наплевав на камеры наблюдения. Артем с довольной улыбкой принимает порыв и отвечает, настраиваясь на партнера, чтобы в унисон дышать, стонать, любить. В номер они входят неспешно, торопиться им некуда, впереди вся ночь, поспать они смогут и днем, а сейчас в их планах насладиться друг другом до умопомрачения, до ебаных звезд в глазах и полной отдачи тела. Свет не включают, в комнатах уже горят бра, и в гостиной потрескивает камин. Игорь мимоходом оглядывается: крепкие кожаные кресла и небольшой диван около стеклянного стола, на котором расположено открытое загодя шампанское, рядом миска с клубникой и шоколадное фондю. — Господи, это самое пошлое и банальное, что я когда-либо видел, — выдыхает он Артему в шею и одним резким движением сдергивает с того бабочку. — Мне нравится, — смеется он следом за Дзюбой. И ведь правда — то, что для многих людей на планете кажется привычным и банальным, для них сейчас по-настоящему роскошь. Вся эта романтика и прелюдия, порой на нее просто не было ни времени, ни сил. Но сейчас… Дзюба прижимает Игоря к стене, ногой захлопывая дверь, и принимается жадно облизывать шею и кадык, наслаждаясь возможностью оставлять укусы и засосы, не боясь быть раскрытыми. Акинфеев стонет в полный голос, бесстыдно отирается о любовника всем телом, закидывает одну ногу ему на бедро, рукой хватает руку Артема и тут же кладет ее себе на пах. — Дзюба, блядь, выеби меня сейчас, иначе надолго меня не хватит. Мужчина со смешком разворачивает Игоря лицом к стене, чуть стягивает вниз пиджак того, чтобы сковать руки, пинком раздвигает шире ноги, пока возится с ремнем и ширинкой. Брюки приспускает ровно настолько, чтобы увидеть голые манящие ягодицы. Сам же так и остается полностью одетым, лишь без бабочки. Пальцы одной руки ныряют в щель между ягодиц, нащупывая влажную мягкую дырку, другой же рукой Артем расстегивает собственные штаны. Два движения ладонью по члену — и вот он уже прикасается головкой к нежной коже, быстрым толчком растягивая анус и проникая на всю длину. Игорь содрогается от столь резкого движения, но не протестует, только дышит судорожно широко открытым ртом — он весь мокрый, пот течет по загривку вниз, ничуть не охлаждая пылающую, казалось, кожу. Дзюба замирает, давая привыкнуть, но вратарю этого не нужно. Сегодня можно, нужно все. А значит… Он, насколько позволяет поза, сам чуть сдвигается вперед и снова назад, жадно вбирая в себя все, что может дать сейчас любовник. Артем стонет, наваливается ему на спину, заставляя прогнуться. — Господи, Тём, да… Дзюба не теряет времени, принимаясь двигаться сразу со всей силой. Плоть с оттяжкой бьется о плоть, влажные шлепки разносятся по всему номеру, Артем вылизывает ухо Акинфеева, прикусывает мочку. И вратарю было бы щекотно и смешно, если бы его не вело настолько сильно от всех этих похабных звуков и ощущений, словно он дешевая шлюха, которая наконец-то получила крепкий член в свой зад после нескольких месяцев тотального воздержания. Внутри жарко, член раз за разом натягивает плотно облегающую его кожу, а Игоря словно переклинивает, когда с очередным толчком головка попадает точно по простате. Сладкое чувство наполнения, трения, растяжки заставляет его продолжать просить сильнее и глубже, ему нужно много, долго, еще и еще, и Артем дает ему это. Они совокупляются, не следя за временем, шорохами за стеной, дверьми, которые могут не вовремя открыться, не обращают внимания на стыд, приличия и какие-то ранее мешавшие им мысли, что словно испарились из головы под натиском сумрака и бессовестной роскоши. Дорогие смокинги смяты в хлам, рубашки порваны, больше половины пуговиц нет — Артем так хотел сжать соски Игоря, что просто дернул ткань в разные стороны, не прекращая трахать уже скулящего от желания оргазма любовника. Еще спустя пару минут Акинфеев выгибается до хруста позвоночника. Дзюба держит его сведенные за спиной руки своей, свободной размашисто надрачивая упругий пульсирующий ствол, и спускает следом прямо внутрь. У него на эту сладкую дырку сегодня большие планы, поэтому такая смазка будет не лишней. Надо ли упоминать, как Артем любит видеть, когда из дырочки Игоря вытекает его сперма, оставляя белые потеки на внутренней стороне бедер? Некоторое время они так и стоят у стены, пока Акинфеев что-то недовольно не бурчит. После этого они, пока удовлетворенные, все также откровенно целуясь, стаскивают непригодные тряпки, что раньше были дорогими костюмами, и проходят дальше в гостиную. Игорь толкает Артема к ближайшему креслу, после чего усаживается около его ног. Ковры в номере мягкие, у камина постелена еще и искусственная шкура. — Выебу тебя на ней раком, — сообщает Дзюба, берет со столика бутылку и, игнорируя бокалы, набирает шипучую жидкость в рот, чтобы тут же развернуть лицо Акинфеева за подбородок к себе и передать ее часть любовнику. Шампанское проливается мимо, скользит холодными струйками по голой груди. Артем жадно следит за ними взглядом, после чего отставляет бутылку на место, берет пару кубиков льда и принимается выводить ими влажные узоры по порозовевшей коже от шеи Игоря и вниз. Акинфеев чуть вскрикивает от резкого контраста, шампанское несомненно чуть позже ударит ему в голову, на голодный-то желудок, но Игорю плевать — его голова так удобно устроилась у Артема на бедре, что пока еще вялый член мужчины оказался прямо перед губами вратаря. Акинфеев возможности не упускает — вбирает в себя еще мягкую плоть, остатки шампанского чуть щиплют чувствительную головку. Дзюба сжимает в кулаке волосы на затылке Игоря, поначалу лишь от переизбытка эмоций, но по мере того, как его возбуждение возвращается, он принимается полноценно трахать того в рот, крепко держа за голову, иногда направляя внимание любовника на потяжелевшие яички, которые Игорь с пошлым хлюпаньем поочередно облизывает и всасывает в свой рот. После этого Артем несколько раз проводит головкой по распухшим, красным губам Акинфеева и вновь загоняет член до самой глотки. Игорь сипит, давится, но не отстраняется и не останавливается. Ему нравится все — вкус, глубина толчков, ощущение беспомощности от силы Дзюбы, власти того над ним. Нравится, что тот берет его, берет искренне, вымещая всю ту жажду, что скопилась в нем за время их вынужденного расставания. Чувствуя приближающийся оргазм, Артем вытаскивает член и приказывает: — Открой рот и высунь язык. И не смей глотать. Получается неаккуратно, сперма разбрызгивается по щекам и подбородку. Дрожащими пальцами Дзюба собирает все это, заставляя Игоря слизать, а потом выхватывает одну клубничину из миски, окунает ее в жидкий шоколад и быстро подносит к все еще широко раскрытому рту Акинфеева. Шоколад течет, смешиваясь с соленым вкусом на языке вратаря, после чего Артем откусывает от ягоды и приникает к Игорю с поцелуем. Оба громко стонут, чувствуя, как вкусы смешиваются, раскрываются миллионами оттенков на их рецепторах, а в мозгу будто взрывается мысль о том, из чего состоит этот коктейль. Но, если можно все?.. Акинфеев отрывается от любовника, его дыхание тяжелое, мужчину потрясывает — нехилое возбуждение пожирает его тело, не находя выхода. Артем медленно укладывает его на шкуру у камина, берет за щиколотки и по одной разводит их в стороны, раскрывая любовника для себя. Действительно из ануса Игоря все еще потихоньку течет, натруженное колечко мышц блестит и подрагивает от нетерпения хозяина. Но Дзюбе некуда торопиться. Он склоняется над Акинфеевым, в очередной раз целуя его. Бутылка с шампанским снова идет в ход, только теперь алкоголь растекается по груди, оказываясь подхваченным горячим и умелым языком. Соскам Артем уделяет особое внимание: он очень любит, когда они острые, мокрые и очень темного цвета, истерзанные его зубами до грани удовольствия и боли, когда Игорь хнычет от простого дуновения на них, не то что от прикосновения. Дзюба старательно разминает их сначала пальцами, а потом пускает в ход язык и зубы, с силой оттягивая нежную кожу, заставляя Акинфеева заходиться в крике, переходящем в довольный просящий стон. Пальцами же он снова начинает трахать вратаря, сначала двумя, а потом и тремя скользя внутрь по собственному семени и заранее оставленной Игорем внутри себя смазке. Живое пламя камина рисует на них свои причудливые фигуры, раскрашивая загоревшие в отпуске тела бронзой и золотом, шкура под спиной Акинфеева натирает, но тому абсолютно плевать, когда он настолько раскрыт, настолько развратен — он позволят делать с собой такое, о чем раньше думал лишь в грязных мечтах, но Артем чувствует его, знает, что Игорь бы хотел попробовать, они настроены друг на друга, по мимолетным взглядам понимая то, что — да, еще, пожалуйста, или — нет, стой, не надо. И сегодня особенная ночь, ночь вседозволения, когда можно не бояться открыть свои самые темные стороны и согласиться на самое странное, но манящее и притягательное в своей извращенности. Артем находит под ладонью ленту сорванной ранее бабочки, обхватывает ею шею Игоря и сдавливает, начиная резко и глубоко иметь того сразу четырьмя пальцами, раз за разом, почти не отрывая руки, массируя простату. Акинфеева трясет и гнет в наслаждении, перед глазами начинают расходиться круги от асфиксии, но руками он упрямо хватается за шерсть под собой и ноги Артема, царапая ногтями от переизбытка эмоций. Внизу внутри все словно пылает, удовольствие поднимается от ног и паха по груди в самый мозг и захлестывает с головой. Глаза Игоря закатываются, когда его член без какой-либо помощи начинает толчками выплескивать сперму на содрогающийся в спазмах живот и грудь. Пальцы Дзюбы не останавливаются, продолжая выдаивать Акинфеева, а вот лента на шее чуть сползает, давая доступ воздуху. Игорь продолжает кончать. В итоге он обнаруживает себя лежащим на Артеме всем телом. Тот ласково поглаживает короткие волосы у него за ухом, а пальцы другой руки все также остаются внутри. Акинфеев судорожно выдыхает, когда понимает это и шепчет: — Снова хочу тебя. Просто хочу. Артем не жадный, он переворачивает вратаря набок и мягко заправляет в его дырку свой пенис. Внутри раскрыто и мягко. Артему нравится. Они успокаиваются на какое-то время, следя за огнем, лениво перешептываясь о всяком. Дзюба чуть отодвигается и видит натертую кожу спины Игоря. — Пойдем в кровать, хватит с тебя на сегодня ненужных царапин… Я сам хочу тебя всего облизать и искусать, чтобы весь в засосах был, ты моя хорошая дырочка… Будешь раскрытый, как сейчас, мокренький, готовый… Как девочка, да? — Да, Тём… Возьми меня в постели… Хочу тебя лицом к лицу, хочу видеть, как ты кончаешь… Шепот прерывается сумбурными глубокими французскими поцелуями. Артем поднимает Игоря как невесту и несет в спальню. Там почти все пространство занимает огромная кровать под балдахином. Дзюба встает на нее на колени, а потом усаживается у изголовья. Игоря с рук он так и не спускает. За время передышки у обоих уже снова стоит. Артем тянется рукой и просто вновь направляет себя в любовника. Акинфеев жмется к нему боком — ноги сведены вместе, и Дзюба точно не собирается выпускать их, позволяя сменить позу, поэтому внутри туго, несмотря на два раунда до этого. Игорь буквально лежит на груди Артема, цепляясь левой рукой за изголовье кровати, а тот трахает его, поддавая бедрами снизу, медленно, со вкусом и расстановкой. Они постоянно смотрят друг на друга, даже тогда, когда Дзюба все же отпускает ноги любовника, чтобы добавить к члену внутри Игоря еще и палец. Акинфеев дергается, но послушно впускает его в себя, лихорадочно целуя любовника в щеку и в ухо. Кончают они, смотря друг другу в глаза, почти беззвучно. На кровати они остаются до самого утра — Артем берет Игоря, уложив того на спину, заставив держать свои ноги под коленями, чтобы максимально раскрыть. Затем на животе, разнеженного, уставшего, буквально затраханного. Акинфеев почти не шевелится, но исправно приподнимает бедра навстречу, старательно сжимаясь внутри для большего контакта. Кончает он уже насухую, без спермы, но все не желает останавливаться. Они укладываются в шестьдесят девять, и Дзюба не протестует, когда Игорь вылизывает его задницу и вставляет туда пару пальцев, изнутри и снаружи лаская простату, пока вбирает пенис до самого горла, позволяя снова ебать себя в глотку. Артем знает, что в рот надо брать только головку члена Игоря, облизывая ее языком по кругу, от этого Акинфеев буквально течет. Чувствительный, Игорь сладко стонет, когда его разбирает очередной оргазм. Дзюба удивляется, когда не чувствует вкуса спермы, принимается сосать усерднее, но Акинфеев тут же хватает его за волосы. — Стой, нежнее, я… я уже… Нечем просто, Тём… И Артем понимающе ослабляет напор, но все равно какое-то время держит член во рту. Они дремлют и снова просыпаются, казалось бы, их аппетит уже давно должен быть удовлетворен, но нет. Рассвет они, чуть передохнувшие, встречают у панорамного окна во всю стену, стоя лицом к стеклу. Игорь удобно поставил согнутую в колене ногу на небольшой одноместный лежак. Он всегда раньше думал, зачем в спальнях ставили подобные излишества — вроде не кровать, не кушетка, не кресло, что-то среднее. Но теперь мысленно благодарит дизайнеров за всю эту вычурность, чуть опираясь на мягко двигающегося позади него и внутри него Артема, что снова берет его, снова и снова, и снова. Берет всего его. Посреди смятого постельного белья, легко поблескивающего дорогими нитями плетения в свете нарождающегося солнца, чуть затененного балдахином, посреди этой комнаты, тускло поблескивающей перламутровым камнем декора и кичащейся частичной драпировкой стен, посреди всего этого номера они брали и отдавали все, что могли себе вообразить и осуществить на деле. Открывали самые потаенные уголки своей души, отодвигая рамки общепринятых норм и срывая оковы стыда и привычки. Они были наги, едины и влюблены. Они были собой.